Суть вещи - Алёна Алексина

Она снова в красном, и этот цвет не кажется Лизе таким уж отталкивающим, но как только Анита открывает рот и начинает издавать звуки, платье потихоньку наливается яростью. Анита этого не замечает, конечно, – она забавляется с микрофоном: то целует его взасос, то отталкивает обеими руками. Смотреть на это невыносимо. Ян вмешивается в ее пение, старается придать ему жизни, но все впустую: Анита не имеет к этой музыке вообще никакого отношения, она даже не чувствует ничего, и Ян не в силах это изменить.

Анита легко сбивает Лизу со свежеобретенного толку, и Лиза переселяется из зала в орган. Глядя на неприятно шелковую спину Аниты, на Яна, который не сводит глаз с клавиш, на темный, абсолютно пустой зал, который, стоит Аните замолчать, костром взвивается к потолку, Лиза соскальзывает с одной трубы на другую – три гигантских, пять средних, пять маленьких. Вот бы треньк получился, если пальцем по ним провести! Напоказ выставлено только шестьдесят четыре, но всего их две тысячи триста восемьдесят две. Доживет ли Лиза до эпизода под этим номером? Это зависит от того, сумеет ли она сейчас перебрать все трубы по одной, забраться в каждую через клапан, выбраться через меха.

Понятная механика органа потихоньку приземляет Лизу. Устав от собственного мельтешения, она присаживается на скамеечку, где вчера сидел горбатый органист, и глядит, как Анита кланяется залу, смешно выпячивая костлявый зад, и уползает за сцену, придерживая полуоторванный хвост.

На сцене остается один Ян, он смотрит прямо на Лизу – и вдруг начинает наигрывать ту мелодию, что играл вчера орган. Разглядывая простую и честную формулу звучащих нот, Лиза вдруг понимает: эти вот ноты – единственное, что есть у Яна своего. Оказалось, ее математика не только все усложнять способна, а изредка, вот как сейчас, может даже дать кому-то немножко радости: орган в кои-то веки не исполняет, а слушает, и Лиза готова поклясться, что он потихонечку гудит в унисон.

Доиграв, Ян выходит из-за рояля. Все встают, продолжая хлопать; кто-то что-то кричит; на сцене возникает Анита, берет Яна за руку. Лиза понимает, что пора убираться. Она вскидывает на плечи рюкзак, присматривает себе пути отхода. Ян уводит Аниту со сцены, Анита уковыливает с трудом – в одной руке охапка цветов, в другой все тот же хвост. Свет на сцене гаснет, но люди из зала не уходят. В проходах собирается толпа. Головы, головы, головы – голова к голове.

Лиза тоже выбирается в проход, ее несет к сцене, и вдруг там снова вспыхивает Анита, а немного погодя появляется Ян – и тут же садится обратно за рояль. Два прожектора пришпиливают их к доскам. Толпа детонирует. На сцену летят цветы. Или это обрывки шелковых платьев? Воздух вокруг ходит ходуном. Лиза поправляет-поправляет-поправляет браслеты, пытается уловить едва слышный металлический звон, тонкий и очень музыкальный, пытается перебить им грохот аплодисментов, который проникает в нее через поры. Но грохот не смолкает. Тогда она растопыривает локти, упирается взглядом в пол и продирается к выходу. Настолько хорошо одетые люди, по идее, должны быть очень вежливыми, но они не торопятся расступиться перед ней, приходится включить сирену.

Наконец она вырывается к дверям, сваливается с лестницы в вестибюль, ныряет за неприметную дверь. Тут ее поджидает сюрприз: в нос бьет оглушительный аккорд ароматов, будто неподалеку сошел с рельсов товарняк с бутыльками. Глаза привыкают к полутьме коридора, и Лиза видит: у одной из дверей столпились юные девушки, сплошь в микроскопических юбках, на высоченных каблуках – у кого-то одиннадцать, а у иных все четырнадцать сантиметров. В руках у каждой цветы и плюшевые игрушки; разве можно такое дарить? что если и Лизе следовало прийти с подарком?

Девушки стоят совершенно бесшумно, монолитно, не глядя друг на друга, только переминаются с ноги на ногу, топя стилеты в ковролине – у стен, где ворс погуще. Подойдя ближе, Лиза наконец разбивает множество на единицы: длинноногой рыженькой с сухими щечками совсем не подходит мрачный табачный, хотя казалось бы, а вот блондинке с розоватыми кудрями и пухлыми икрами очень идет пахнуть мускусом и переспелой дыней. Хорошо, что они догадались разнообразить меню, – как иначе Ян смог бы их различить?

Лиза ощущает себя гвоздем в букете незабудок. Будто намеренный подлог совершает. К тому же совершенно неясно, выйдет ли Ян. Но фанатки стоят – Лиза надеется, они знают, что делают. И она стоит. В любом случае здесь Ян мимо нее не пройдет. Устав дышать, она расчехляет куртку, заворачивается в нее, утыкается носом – возможно, куртка сработает как броня, защитит Лизу от атаки ладана и туберозы. Однако вопреки сопротивлению куртки фимиам пропитывает Лизину кожу, и неожиданно для себя Лиза вдруг вщелкивается в паз, становится одной из множества. Вечер удивительных открытий какой-то. Она и сама тут, оказывается, далеко не только для разговора. Один нюанс: если она все правильно услышала, вряд ли каблуки, парфюм и плюшевый зверек помогут привлечь такого человека, как Ян.

Лиза как раз раздумывает, не поделиться ли открытием с остальными, когда из гримерки выходит Ян. В его руках маркер и стопка листовок – маленьких копий афиши с его портретом:

– Любимые, всё как всегда. – Его мощный голос мгновенно долетает до туалетов в конце коридора и возвращается обратно. – Вначале я вам еще немного любви и, конечно, автографы, потом вы мне много любви – и подарки, договорились?

Фанаток таким голосом не расшвырять, они привычно смыкают ряды, но остаются стоять. Ян вступает на их территорию:

– Кому?

– Светлане!

– Оленьке!

– Лизе!

Лиза вздрагивает: ей-то уж точно не нужен никакой автограф. Но Ян еще далеко, это какая-то другая Лиза – а потом еще Натали и Машенька.

Лиза давно придумала, что и как скажет Яну, и теперь только дожидается, пока подруги насосутся и отвалятся одна за другой. Ян медленно продвигается по коридору, терпит ежесекундные объятия, размашисто расписывается, все сильнее давит на маркер. Маркер истошно скрипит, елозя по глянцевой бумаге. Наконец очередь доходит и до Лизы.

– Кому? – спрашивает он и заносит маркер над собственным глазом.

– Владимиру Сергеевичу Дервиенту.

Ян застывает, пригибается (Лиза высокая, но он гораздо выше, и это так странно), наклоняет голову, чтобы заглянуть ей в лицо. Затем защелкивает колпачок маркера. Бросает: “Обождите-ка”, собирает цветы и зайцев, сует Лизе нескольких мишек и, подпихивая ее сзади, заводит в гримерку и захлопывает за собой дверь.

Лиза с изумлением наблюдает, как он на секунду придавливает дверь плечом, будто ждет, что руки фанаток пробьют дерево. То ли зомби-апокалипсис, то ли фильм Тарковского. Но ничего не происходит. В гримерке полумрак, над двумя креслами горят бра с кокетливыми листиками вместо абажуров, гудит