Генрих Гиммлер - Роджер Мэнвэлл

Похоже, ему нравилось говорить о политике с этими людьми, чьи интересы лежали в области науки и техники. Он говорил о Европе как о социальном и экономическом блоке, управляемом безупречной в расовом отношении Германией, которая достигла взаимопонимания с Америкой и Англией, чьи основные интересы лежат за морями. Славянский блок представляет для Европы большую опасность, и именно поэтому Гитлер был вынужден начать войну с Россией, прежде чем славянские народы объединились в непобедимую группу под российским руководством. Он сравнил западноевропейского рабочего, с его высокими требованиями к развлечениям и жизненным стандартам, с русским рабочим, который беззаветно предан интересам производства и готов в любой момент наводнить рынок дешевыми товарами. Так что эта война не только политическая, но и экономическая. Они заспорили об оккупации Германией Польши — «Гиммлер блеснул очками. Может быть, я ошибаюсь, — писал Дорнбергер, — но мне показалась, что его непоколебимая, непроницаемая маска дружелюбия на мгновение упала». Польша нужна нам для колонизации, сказал он. Уровень рождаемости поляков должен снижаться до тех пор, пока количество немецких поселенцев не станет достаточным для занятия территории. «Мы позволим молодым немецким крестьянам жениться на породистых украинских девушках и получим здоровое поколение, приспособленное к жизни в тех условиях… На всей захваченной территории мы должны применять жесткое государственное планирование и людских ресурсов, и материальных», — добавил он. Дорнбергер с коллегами сидел и очарованный и возмущенный манерой, в которой Гиммлер представлял свою политику, о которой он высказывался «доходчиво, просто и естественно». «Меня потрясла та обыденность, с которой он это все преподносил. Но все же, несмотря на это, я восхищался даром Гиммлера излагать сложные проблемы в двух словах, которые были понятны любому и описывали самую суть дела».

Затем Гиммлер выразил восхищение Сталиным, которого, по его словам, Гитлер считает единственным серьезным противником, и Чингисханом, который в свое время попытался объединить всех азиатских монголов и чья кровь до сих пор течет в жилах современного правителя России. Победить их можно только понятными им методами — методами Чингисхана.

Они беседовали до четырех часов утра. Гиммлер прекрасно представлял, с кем имеет дело, и понимал, что лучше всего апеллировать к их интеллекту. Это была победа, одержанная словами.

На следующий день Гиммлер наблюдал успешный запуск ракеты V2 и уехал с твердым убеждением отбить Пенемюнде у армии.

Тем временем, в августе 1943 года, Лангбен согласился доставить руководителя одной из секций германского Сопротивления для встречи с Гиммлером. Это был доктор Йоханнес Попиц, ученый и интеллектуал, принадлежащий кругу Хасселя, человек, о котором менее чем через месяц Геббельс записал свои серьезные подозрения. «Гитлер, — писал Геббельс в своем дневнике, — совершенно уверен, что Попиц — наш враг. Он уже следит за ним, чтобы иметь, если понадобится, компрометирующие материалы; как только Попиц себя выдаст, ловушка захлопнется».

Прослеживая запутанные взаимоотношения Гиммлера, Лангбена и Попица, невозможно с достоверностью установить движущие мотивы Гиммлера, хотя, конечно, мы довольно легко можем предположить, каковы они были. Шелленберг, которого, как мы уже видели, Гиммлер проинструктировал пропустить через Лангбена искателей мира с союзниками, в своих опубликованных мемуарах о Попице не упоминает. Хотя Хассель всегда сомневался насчет полезности Гиммлера в любом заговоре против Гитлера, был период, когда Попицу, как члену аристократического круга конспираторов Хасселя, удалось убедить их, что следует рискнуть и заручиться благосклонностью Гиммлера. К этому его склонял его друг Лангбен.

Не следует забывать, что к 1943 году подполье пришло в сильное замешательство; все попытки привлечь на свою сторону армию и генералов оказались безуспешными. С 1941 года беспорядочно дискутировалась идея имитации «дворцового переворота», причем сначала переворот предполагалось делать, опираясь на Геринга, а впоследствии на Гиммлера, причем оба на последнем этапе могут быть отстранены от власти, после того, как выполнят ожидаемую от них функцию — сместят Гитлера.

Наиболее естественным образом Попица мог представить Гиммлеру Лангбен. Согласно уликам, фигурировавшим в обвинительном акте на суде над ними в 1944 году, они впервые встретились зимой 1941/1942 г., вскоре после вступление Лангбена в окружение Хасселя. Попиц — еще одна любопытная фигура, истинное положение которой трудно определить; он был членом нацистской партии и с 1933 года и до самого ареста в 1944 году оставался министром финансов Пруссии, подчиняясь Герингу. Он был другом Шлейхера, и, вероятно, именно после убийства Шлейхера нацистами в 1934 году в нем зародились сомнения, сделавшие его впоследствии одним из наиболее ревностных членов Сопротивления. Тот факт, что в прошлом он поддерживал нацистов и уже достаточно поздно, в 1939 году, принял золотой знак партии от самого Гитлера, вызывал подозрения у многих членов Сопротивления. К тому же в политике он придерживался крайне правых взглядов и был сторонником возрождения монархии. Однако Хассель доверял ему как другу и сподвижнику, и в мае 1943 года было решено, что Лангбен должен попытаться устроить встречу Попица с Гиммлером при содействии Вольфа. Летом, из-за болезни Вольфа, вышла некоторая задержка, но, в конце концов, встреча состоялась в новом кабинете Гиммлера в Министерстве внутренних дел 26 августа 1943 года.

Ни Вольф, ни Лангбен не присутствовали на этом интервью, о котором сохранилось два отчета. Первый из них фигурировал в обвинительном акте Лангбена и Попица и, следовательно, был сильно искажен с целью сокрытия роли, сыгранной в этом деле Гиммлером; в нем приведено лишь весьма туманное заявление Попица, и ни слова нет о том, что мог сказать Гиммлер. Попиц, согласно обвинительному акту, выразил озабоченность царящей в высших кругах коррупцией, эффективностью управления и невозможностью выиграть войну, пока Гитлер, хотя, конечно, и гений, сохраняет абсолютную власть. Следовало воспользоваться шансом проведения мирных переговоров, но это было невозможно до тех пор, пока фюрер не будет «окружен людьми, с которыми можно будет вступить в переговоры». Такие условия определенно исключали бы Риббентропа. Затем Попиц описал, какого рода люди виделись ему во главе армии и Министерства иностранных дел. Было решено позже провести еще одну беседу. Тем временем в приемной Лангбен высказал Вольфу свои опасения о том, что Попицу в одиночку не удастся уговорить Гиммлера, и сказал, что в следующий раз он хочет присутствовать сам. Второй сохранившийся документ об этой встрече — это отчет, который несколько дней спустя дал сам Попиц своему другу по имени Захлер. Гиммлер почти все время молчал, сказал он Захлеру, но и не возразил предложению провести мирные переговоры без ведома Гитлера[91].