Кот-Скиталец - Татьяна Мудрая

Кое-как вымылись по-своему, под бегущей струей, и попитались. Сходили в ретирадное помещение: устроено оно было безыскусно, в виде каменного лотка и дырки в полу, так что и мозги напрягать не пришлось.

Обслуживали нас молодые мужчины, почти подростки. Затем заперлись, мы с дочкой переоделись в ночное, чтобы не мять платьев, старательно пошитых мункскими мастерицами, и…

Я как в воду глядела, что взяла блохогонное. Маты кишмя-кишели и щекотались совершенно безмозглыми бескрылыми насекомыми. Кормиться за наш счет они постеснялись, но вот чтобы удалиться – того не понимали позарез. Пришлось намекнуть: я не джайн и не буддист, но неприятно все-таки спать на чужих мертвых телах!

С непривычки меня слегка раздражало и вездесущее ночное сверкание, и я подхватила легкую бессонницу. Помню, такое случалось всякий раз, когда мы приезжали на городскую квартиру из дачи. Молодежь-то спала без задних ног, хотя, по-моему, Серена в конце ночи тоже перебралась на пол, как лунатик, а утром вернулась на место.

На следующее утро автомобильчики помчали нас по городу – знакомиться прямо с колес. Мы потеснились, чтобы и Серена с Артом устроились рядом с нами. Шофер был новый, куда более словоохотливый и подкованный по части отечественной славы, чем Шушанк. Наряжен он был в элегантный лайковый комбинезон, а собранные в пучок изжелта-белые волосы засунуты под замшевый шлем с отогнутыми наушниками.

Снова толпа людей и машин, только более редкая – днем не гуляют, а совершают короткие перебежки между домом и подземной железной дорогой (единственная выдумка нэсин, которая не вызывает здесь никаких нареканий), подземкой и работой, работой и магазинами; решетки вокруг деревьев, множество каурангов, довольно холеных, которые направляются за покупками в продуктовые и книжные лавки, покачивая сумкой, зажатой в зубах, несут поноску в министерство (у таких на боку была планшетка с цифровым замком, а на шее обруч с грозно торчащими наружу шипами), а то и сопровождают хозяина в качестве личного телохранителя. Дневные мужчины двигались куда целеустремленнее вечерних и были одеты чуть неряшливей, вернее – свободней. Дамы иногда были впряжены в повозочки с грудными андреятами. Жизнь, как объяснил нам шофер, тут почти что патриархальная: банки открываются с позднего утра, конторы в полдень, магазины – в пять вечера, а ночная жизнь захватывает только простых, причем молодых и недоразвитых.

Нам также рассказали, что столица расположена на семи холмах, таких пологих, что они почти не чувствуются. Самый высокий находится на западе, куда город почти не растет, и увенчан Замком, древней резиденцией владык. Отсюда его прозвище – Коронный, или Венчанный Холм. Храм же, напротив, лежит в низине, опираясь на высокую платформу, сложенную методом сухой кладки, и его «маяки» доминируют над местностью. Районы северо-востока заселены густо, но тамошняя застройка не очень высока и не так чтобы привлекательна.

– Что бы вы желали осмотреть вначале, Храм или Замок? – спросил шофер.

– Храм, – решительно сказала я. – В замок королевы-матери я надеюсь быть вскорости приглашена, тогда и разглядим сразу снаружи и внутри.

Мои спутники переглянулись, почти не повернув голов. Потом Шушанк нехотя сказал:

– Добиться аудиенции у ее величества – дело хлопотное.

– Ну, я ведь не собираюсь умереть завтра. Кстати, зачем было предлагать мне выбор, если вы за меня уже решили?

Мы с бассетом и его хозяином не переглядывались вовсе – и так было ясно: водитель хотел торжественно преподнести нам Замок, поэтому и поставил на нем логическое ударение. А дипломатическая чета, напротив, рекомендовала поспешить с осмотром сакральной территории.

И вот мы ринулись из парадной части города на окраины. Здесь кольцо стеклянных карандашей размыкалось, и плебейские новостройки бурно выплескивались из ограды наружу. Назвать их фавелами, трущобами, черемушками или Гарлемом язык не поворачивался, и все-таки они были всем этим вместе взятым: ручной, нарядной, неунывающей бедностью.

Посреди вселенского лоскутного одеяла голубых двухэтажек, белых коттеджиков, зеленых огородиков, красных оврагов и бурых пустырей полого вздымался бронзовеющий купол, округлый, как женская грудь, стремительно вздымающийся, подобно крылу большой птицы, весь погруженный в стихию тихого и неостановимого движения. Он повторял линии своего естественного влагалища и поэтому казался выемкой, впадиной в небесах. Из-за ряда сквозных то ли окон, то ли полукруглых продухов в его основании казалось, что его вздувает шквал, как парус или палатку кочевника. Он бы и взлетел, если бы не нижняя часть Храма, что контрастировала с верхней: платформа, точнее – оставленная мастерами глыба коренной породы рождала из себя массивные и совершенно гладкие стены, поставленные шестиугольником. Стены растекались многочисленными пристройками, возможно, более позднего происхождения и более примитивными по цвету. Все они вместе перевешивали купол и сделали бы его порыв эфемерным, если бы в ответ им из земли не проросли четыре стройных трости для письма на облаках, четыре стройных стрелы, едва заметных в темно-лазуритовом небе.

– Там внутри – голая скала, которая когда-то выступила из мягкой илистой почвы иссохшего или вылившегося через естественный сток озера, – говорил между тем Шушанк. – Когда смотришь на нее вблизи, кажется, что она прорвала насквозь самое платформу. Отсюда и пошло предание, что это «изначальный камень», вроде бы зародыш сего земного мира. Его избрал своей трибуной Учитель Справедливости…

– Добродетели и Праведности, – мягко поправил шофер.

– И с тех пор камень ждет своего часа, чтобы взорваться, изойти новой жизнью.

– Можно поближе и изнутри посмотреть?

– Позже, благородная госпожа, – возразил водитель. – Ни к чему туда приличным дамам ходить, тем более из доверенного круга. Там порядком запущено, работают ремесленники из немтырей.

– Немудрено, – проворчал бассет по-кхондски. – Ведь говорят, даже сама полетность купола – их рук дело. Как и те повозки, которые они оставляют на границе Леса и Андрии, чтобы не дразнить здешних высоколобых. И кто поручится, что они и сейчас не пользуются своей темной силой, а, госпожа моя?

Андры сделали вид, что не слышат намека, а, возможно, и не делали его: голосок Бэса звучал на пределе даже и кхондской слышимости. Мы стояли тесной кучкой, впитывая в себя зрелище. Почему они боялись меня и Серены? Может быть, ее и моя Силы могли там нечто сдвинуть – не в физическом смысле, а в плане трансценденции. Химическая реакция встречи необычайного с необычным. Правы ли они были?

Напоследок, уже в машине, я поинтересовалась у Шушанка, кто селится вокруг Храма.

– По большей части бродяги, псы и ремесленники, – он вздернул кончик рта в ухмылке. – Бомжики и Молчуны. Из-за всего этого тут и службы не служат, одни редкие паломники навещают сии стены.

На пороге гостиницы Арт уныло переглянулся с Бэсом.

– Поездили, постояли – и снова в коробку. Век нам, что ли так жить?

– Вы-то будете на все лады развлекаться, погодите только, – донеслось из Бэсова нутра. – А мы с хозяином давно все театральное, и музейное, и археологическое посмотрели, и теперь в Шиле для нас скукота одна.

– Так с нами по второму заходу сходите. В компании веселей.

– Некогда.

– Чего же на скуку жалуешься?

– Да так всегда бывает: пустых дел по завязку, одно мельтешение, а для друга да для души и медного грошика не отыщется.

Ну, понятные обиняки: пасти нас друг Шушанк и абиссинско-пигмейско-египетский божок Бэс не пригодны, это поручат другим, которых пока нельзя обвинить в том, что они поддались нашему обаянию. Какая, между прочим, разница между добродетелью-праведностью и справедливостью? Вот было бы можно у Варда спросить: он специалист в деле сравнения религий. Кажется, первое – ключевое слово насара, а второе – пароль махмадийцев.

Тут Серена внезапно прервала мои размышления:

– Как он огромен и прекрасен, Храм! Это Купол Горы и одновременно Купол Пещеры. Только ему самому еще надо родиться из глыбы и подняться: он не весь снаружи, он скрыт.

Скрытое. Невоплощенное. Батын. Парус и мачты небесного корабля.

Поинтересоваться городом изнутри мы почти что и не успели. Видимо, насчет нас поступила команда, перечеркивающая старую, и аудиенция королевы Эрменхильды приблизилась к нам вплотную. Пожалуй, виновато в этом было не только наше нетерпение, но и чрезмерная пронырливость – мы успели побыть свидетелями чересчур многих сцен частной жизни. Кроме того, бассет обещался поторопить дворцовую бюрократию через кое-каких знакомых каурангов, что работают там санитарами леса… тьфу, Замка, то есть убирают андрские объедки. Так что тут все факторы сложились вместе. Вначале, как сказало королевино доверенное лицо, ей угодно принять одну меня, немного позже – мою дочь. Мы не знали, радоваться этому или нет: бассет и Фиолетта дали нам понять, что в период до мы лица частные и свободны как угодно распоряжаться собой, а вот после фиг погуляешь по метрополитену, музеям и прочим культурным учреждениям. Будут водить ограниченно, вполне официально и одним казенным андром в свите, увы, не ограничат.