Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

С этой мыслью Шувалов и вошел в покои императрицы. Елизавету Петровну принарядили, нарумянили, она полулежала на высоко взбитых подушках и с нетерпением смотрела на дверь. Как только Шувалов вошел, она знаком руки попросила всех оставить их вдвоем.

– Ваше величество… – начал было Иван Иванович.

– Ах, перестань величать меня, мой друг… Мне не до этого. Опять я хуже себя чувствую, чем вчера… Не перебивай меня и не утешай. Я хочу обеспечить твою жизнь… Ты недавно отказался от шести тысяч душ крепостных, воля твоя, но скажу, что напрасно. Ты ж небогат, а от всего отказываешься.

Иван Иванович видел, как трудно говорить Елизавете Петровне, но покорно повиновался ее приказу: не перебивать ее.

– Ваня! Возьми мою шкатулку и не открывай ее пока. Там только мои личные вещи, я никому не хочу их доверять… Возьми на память. Не отказывайся, возьми. Ты знаешь, где она хранится. Подай мне ее…

Он вынул из туалетного столика шкатулку и подал ее императрице. Она молча взяла ее, подержала в руках и тут же вручила Ивану Ивановичу.

– Ну, теперь я спокойна… Что решили на Конференции? И что слышно о Румянцеве? Неужто и он думает уже о зимних квартирах? – И столько было в ее вопросах живого интереса, что Иван Иванович вздрогнул от неожиданного поворота в разговоре. Ведь только что прощалась с жизнью, вручая ему свое завещание, посмертную волю, а тут такой интерес…

– Только что получили реляцию фельдмаршала Бутурлина, ваше величество, в которой он доносит о всех успехах, кои победоносное ваше оружие доныне одержало.

– И конечно, преувеличивает успехи и преодолеваемые им трудности? – язвительно спросила императрица.

– Да, он объясняет свое возвращение в Польшу тем обстоятельством, что неприятель предпринял два весьма важных и опасных для нас действия. Он намеревался скоропостижным вступлением в Польшу тамошние наши магазины разорить и тем самым принудить нас к отступлению – и тем ранее окончить нынешнюю кампанию…

– А второе?

– Совершить скорый марш к Кольбергу и превосходящими силами атаковать Румянцева и разбить его. А по меньшей мере к тому принудить, чтоб он блокаду крепости оставил и Померанию очистил.

– Ну и что же граф Румянцев?

– Получается, ваше величество, что он успешно противостоит неприятелю только потому, что Бутурлин приблизился к зимним квартирам. Но помощь его, дивизия князя Долгорукова, опоздала, и корпус генерала Платена проскочил в Кольберг и соединился с гарнизоном. А о Румянцеве Бутурлин, как обычно, скупо доносит. Все больше о других успехах, носящих частный и незначительный характер…

– Узнаю этого сластолюбца. Верен себе: ему лишь была бы кружка с питьем, может подгуливать даже с самыми подлыми людьми. Вот горе-то превеликое! И некого вместо него поставить… А службой графа Румянцева и его усердием в нынешнюю кампанию мы совершенно довольны. И он прав, требуя от Бутурлина настоящей помощи, а не словесной… Так пусть и напишут, скажи Ивану Ивановичу Неплюеву. А может, сам напишешь… Вот разговорилась, прямо-таки не остановишь. Как ты пришел, так сразу почувствовала себя получше. А что наши союзники-то?.. Небось недовольны?

Елизавета Петровна вдруг, неожиданно для себя, почувствовала ужасную тяжесть в голове. «Ох, лишь бы не пошла кровь горлом! – испугалась она. – Все словно перевернулось во мне… Но лишь бы Ваня не заметил». А опытный царедворец, словно прочитав ее мысли, сделал вид, что не заметил перемены в ее состоянии, и заговорил о последних донесениях послов в Вене, Париже, Лондоне, о разговорах с иностранными послами здесь, в Петербурге…

– В Вене большое неудовольствие итогами нынешней кампании. Кауниц рассуждает при нашем после, что часто, опоздавши только на сутки, можно лишиться успехов целой кампании. Медлительность фельдмаршала Бутурлина обострила раздоры при дворе. Но все стоят за то, чтобы Румянцев продолжал действия под Кольбергом и не уходил из Померании…

– Да, они правы. Только на графа Румянцева надежда, что сия кампания завершится благополучно, – заметила императрица.

– Бутурлин считает, что о кольбергском взятье помышлять уже некогда.

– Пусть идет сам на зимние квартиры, а Румянцева не трогает. К тому же пусть оставит ему как можно больше войска, сколько он сам попросит. Пусть-таки напишут ему от моего имени. Нам необходимы успех, победа. А то Фридриха не склонить к честному и справедливому миру.

– Фридрих, ваше величество, заявил, что он твердо намерен не уступать ни пяди завоеванной им земли и согласен заключить мир лишь при условии, чтоб каждый остался в границах 1756 года.

– Значит, он отказывается вознаградить обиженные им стороны? Тогда будем продолжать войну, раз он так хочет. Не сносить ему головы, видно, забыл Кунерсдорф…

Глава 9

Высокий гость

Сложные и противоречивые чувства обуревали Румянцева… Кампания этого года подходит к концу. Чем завершится она, было ясно: он во что бы то ни стало возьмет Кольберг, ничто не помешает ему теперь довершить начатое в августе… Все идет к тому. Но как мешает возня вокруг него при дворах императорских! Вот письмо графа Александра Воронцова из Вены… Он сообщает: граф Кауниц беспокоится об исходе предпринятого Румянцевым под Кольбергом и предлагает его корпусу идти зимовать в Мекленбурге. Тогда корпус окажется вне всякой опасности, и от этого маневра будет большая польза: прусский король потеряет выгодные коммуникации, что причинит ему большой вред. А принц Вюртембергский, вынужденный спасать Берлин, останется на месте, а не пойдет в Силезию или Саксонию.

Граф Воронцов предупреждает о такой возможности заранее, чтобы можно было подготовить корпус к маршу.

Одновременно с этим письмом Румянцев получил рескрипт Конференции, из которого явствовало, что ему предлагают остаться в Померании и продолжать действовать под Кольбергом…

«Вроде бы и не хотят кончать войну, – думал он, читая этот рескрипт. – Действительно, империя наша шум оружия едва слышит, а оружие наше доныне везде победоносно было… И сколько зависти испытывают королевские дворы к славе нашей, и как жаждут они вмешаться после окончания войны в дележку чужих земель!»

Румянцев относился к Конференции двояко. То ему казалось, что «старички» ничего не смыслят в военном деле, взялись не за свое дело. То выходило так, что их предложения и мнения были продуманными и хорошо разработанными; лишь выполняй, и все будет в порядке. Особенно ему нравился умный и тонкий политик граф Воронцов.

Не могли не порадовать Румянцева и слова рескрипта, в которых выражено ему доверие Конференции: «…И понеже мы уверяем себя, что вы чужды от предубеждений и службу вашу не с тем отправляете, чтоб только простой долг исполнять, но паче о том ревнуете, чтоб имя ваше и заслуги сделать незабвенными, а потому и находитесь равного с нами в том мнении, чтоб, не отвергая наперед все трудности и опасения, видеть в то же время, какие, напротиву того, есть возможности и выгоды, а видя то и другое, оные размерять и первые преодолевать, а другими пользоваться; то с надеждою успеха, при помощи в начале Божьей, и вступаем мы теперь в обещанные предписания на предложенные случаи…»