Верхний ярус - Ричард Пауэрс

лезет куда-то вглубь себя за словом. Она не знает слова. Даже не знает, что делает. «И все-таки». Слово — «и все-таки».

У НИХ ЕСТЬ ДАВНЯЯ ШУТКА, рождественская, — шутка, которая всегда готова вмиг перестать быть шуткой. Одним подарком они пытаются перетянуть друг друга на свою сторону. В этом году Рэй вручает Дороти «Пятьдесят идей, изменивших мир».

— Милый! Как ты угадал!

— Меня она точно изменила.

Никогда он не изменится, думает она и целует его в щеку, рядом с губами. Потом настает ее часть ритуала: новое издание «Четырех великих романов» Джейн Остин с аннотациями.

— Дороти, дорогая. Ты читаешь мои мысли!

— Знаешь, ты мог бы попробовать ее почитать, ну хотя бы раз.

Он пробовал, много лет назад, и чуть не задохнулся от клаустрофобии.

Праздники они проводят в халатах, читая друг другу свои подарки. На Новый год с трудом дотягивают до полуночи. Лежат в постели — бок о бок, нога к ноге, но руки — на страницах. Засыпая, Рэй перечитывает десяток раз один и тот же абзац; слова превращаются в какую-то круговерть, как крылатки в воздухе.

— С Новым годом, — говорит он, когда наконец падает шар.[47] — Еще один пережили, а?

Они разливают шампанское, дожидавшееся во льду. Чокаются. Она пьет и говорит:

— В этом году нам нужно приключение.

Шкафы забиты предыдущими решениями — принятыми и поставленными на полку. «Индийская кухня без труда». «Сто троп для походов в Большом Йеллоустоне». «Полевое руководство по певчим птицам Востока США». «По диким цветам Востока США». «Нехоженые тропы Европы». «Неизвестный Таиланд». Пособия по пивоварению и виноделию. Нетронутые тексты на иностранных языках. Все эти разрозненные исследования — бери да трать впустую. Они жили, как ветреные и забывчивые боги.

— Что-нибудь опасное для жизни, — добавляет она.

— Как раз об этом думал.

— Может, пробежать марафон.

— Я… могу быть твоим тренером. Или как-то так.

— Нужно что-нибудь, чтобы вместе. Может, получим летное удостоверение?

— Может, — говорит он в коме от усталости. — Ну. — Рэй ставит бокал и хлопает себя по ногам.

— Да. Еще страничка и отбой?

ДОРОТИ ПОГРУЖАЕТСЯ в настоящую боль воображаемых существ. Лежит неподвижно, стараясь не разбудить мужа всхлипами. «Что это? Оно хватает мое сердце, как будто что-то значит. Почему придуманный мир имеет такую власть надо мной?» Ответ прост: Дороти смотрит на кого-то, кто видит то, что не должен видеть. На героиню, которая даже не знает, что выдумана, но не сдается перед лицом неизбежного сюжета.

ПО КАКОЙ-ТО ПРИЧИНЕ на годовщину Бринкманы опять забывают что-нибудь посадить.

СЕКВОЙИ вышибают из них все слова. Ник едет молча. Даже молодые стволы — как ангелы. А где-то через несколько миль они минуют монстра, бросающего свою первую ветку вверх в двенадцати футах от земли, и ветка эта толщиной с большинство восточных деревьев. Ник понимает: слову «дерево» надо вырасти, прийти в себя. Врасплох застает не размер — или не только размер. А каннелюрное дорическое совершенство красно-бурых колонн, взметающихся из папоротников ростом по плечи и заросшего мхом войлока — прямо вверх, без сужения, как ржавый жесткий идеал. А когда от колонны все же расходится крона, то начинается это слишком высоко, так далеко от основания, что там, наверху, уже может существовать второй мир, ближе к вечности.

У Оливии схлынуло все волнение от поездки. Она словно знает эти места, хотя никогда не была западнее парка «Шесть Флагов в Сент-Луисе». На узкой дороге вдоль прибрежного леса она объявляет:

— Остановись.

Ник сворачивает на обочину, мягкую от толстого слоя иголок. Дверь открывается — и воздух на вкус сладкий и пряный. Оливия входит в рощу великанов. Когда он присоединяется, на лице девушки полосы света, а глаза — жаркие и жидкие от радости. Она в неверии качает головой.

— Это оно. Это они. Мы на месте.

* * *

ЗАЩИТНИКОВ ЛЕСА НАЙТИ НЕСЛОЖНО. Вдоль Затерянного берега организуются разные группы. В местных газетах печатают репортажи о каких-нибудь выступлениях чуть ли не каждый день. Ник и Оливия живут на природе, несколько дней ночуют в машине, прощупывая, кто есть кто в разношерстной компании — доморощенной с, мягко говоря, импровизированной организацией.

Они узнают о волонтерском поселении, расположившемся на заболоченной земле сочувствующего рыбака на пенсии, неподалеку от Соласа. Лагерь бурлит скорее от деятельности, чем от вменяемости. Над полем с палатками раздаются голоса быстрых молодых людей, шумных в своей преданности делу. Носы, уши и брови бликуют железом. Дреды спутываются с волокнами многоцветных нарядов. От волонтеров несет почвой, потом, идеализмом, маслом пачули и сладкой сенсимильей, растущей во всех местных лесах. Кое-кто задерживается на два дня. Другие, судя по их микрофлоре, уже пару лет безвылазно торчат в лагере.

Лагерь — один из множества нервных центров хаотичного движения без вожаков, известного как «Оборонительные силы жизни». Ник и Оливия проводят разведку, говорят со всеми подряд. Ужинают яичницей и фасолью с пожилым человеком, Моисеем. Тот и сам их допрашивает и одобряет, убедившись, что они не шпионы из «Вейерхаузер», «Бойсе Каскейд» или более актуальной для этих краев силы — «Гумбольдт Тимбер».

— Как получать… задания? — спрашивает Ник. Моисей смеется вслух из-за этого слова.

— Заданий у нас нет. Но работы — непочатый край.

Они готовят на десятки человек и потом помогают убираться. На следующий день — марш. Ник пишет плакаты, а Оливия присоединяется к хору. По лагерю проходит огневласая, ястребиного вида женщина в вязаной шали, клетчатой одежде. Оливия хватает Ника.

— Это она. Из телеролика в Индиане.

Та, кого ее просили найти существа света.

Моисей кивает.

— Это Мать Эн. Она может мегафон превратить в скрипку Страдивари.

С рассветом Мать Эн проводит беседу на поляне рядом с палаткой Моисея. Осматривает кольца сидящих волонтеров, признает ветеранов, приветствует новичков.

— Хорошо, что под конец сезона вас осталось так много. В прошлом многие из вас уходили на зиму домой, когда ливни прерывали лесозаготовки до весны. Но «Гумбольдт Тимбер» начали работать круглый год.

По толпе проносится негодование.

— Они хотят вырубить как можно больше, пока закон не спохватился. Но они не учли вас!

Ликование накрывает Николаса гребнем волны. Он поворачивается к Оливии, берет ее за руку. Она сжимает его ладонь в ответ, словно это не первый раз, когда он коснулся ее от радости. Она сияет, и Ник снова дивится ее уверенности. Оливия довела их сюда по наитию — «Теплее, еще теплее», — шептала указания от сущностей, что слышит лишь она одна. И вот они