Верхний ярус - Ричард Пауэрс

просто посмотрев наверх и увидев то, что видит он. Он мысленно просит зверинец деревьев дать знак. Внеземные существа помахивают причудливыми ветвями. Его гнетет это коллективное постукивание по воздуху. Внутри, словно смола, поднимаются воспоминания. И вот уже будто колыхающиеся, гнущиеся ветки указывают ему прочь отсюда, со двора, в Эскондидо, потом — по Панама-стрит, мимо Робл-холла…

Он направляется туда, куда его шлет колыханье. К югу над крышами кампуса поднимаются округлые верхушки гор Санта-Круз. И тут Нилай вспоминает об одном дне, который случился полжизни назад, а то и больше, о прогулке по лесной тропинке на том хребте с отцом, о живописной, чудовищной секвойе — одиноком Мафусаиле, каким-то чудом избежавшим лесорубов. Теперь Нилай видит: это дерево, в честь которого он назвал компанию. И без раздумий понимает, что должен посовещаться именно с ним.

Серпантин Сэнд-Хилл-роуд, изнурительный днем, смертелен в потемках. Нилай поворачивает то туда, то сюда, словно в летающей капсуле, которую можно построить при технологии двадцать девятого уровня в «Лесных пророчествах». Дорога в такой час пуста — никто не увидит истощенного энта с бесполезными ногами, пилотирующего усовершенствованный фургон одними только жуткими костлявыми пальцами. На верхушке, на Скайлайн — дороге, названной в честь фуникулера, оголившего эти холмы, чтобы построить Сан-Франциско, — Нилай поворачивает направо. Уж это он помнит. Может, воспоминания и могут менять сигнальные пути в мозге, но уж тропа должна быть на месте. Остается только ждать, когда что-то дикое проступит из подлеска.

Он едет в туннеле молодой поросли, вернувшейся за сто лет, чтобы одурачить его в этой кромешной темени и притвориться девственным лесом. Стоянка справа достаточно узнаваема, чтобы он остановился. В бардачке есть фонарик. Нилай опускается на лифте фургона на пружинистую почву и ждет, не зная, как вести кресло, пусть даже с толстыми колесами и виброустойчивостью, по тропинке. Но так уж требует его квест.

Первую сотню ярдов все в порядке. Потом левое колесо попадает на сырой склон и соскальзывает. Нилай налегает на джойстик, пытается пробиться. Сдает назад и раскручивается, надеясь выехать боком. Колесо только взбивает слякоть и зарывается еще глубже. Он машет перед собой фонариком. Тени дыбятся, как мечущиеся призраки. Каждый треск ветки звучит как поступь вымерших высших хищников. Вдалеке на Скайлайн доходит до крещендо двигатель машины. Нилай кричит во все свое тощее горло и машет фонариком, как ненормальный. Но машина пролетает мимо.

Он сидит в полной темноте, гадая, как же человечество выжило в таком месте. Когда взойдет солнце, его найдет какой-нибудь любитель походов. Или на следующий день. Кто знает, часто ли на эту тропинку ступает нога человека? Позади раздается визг. Он разворачивается с фонариком, но луч не достает куда нужно. Сердце не сразу возвращается к норме. А когда возвращается, приходится опустошить полный мочеприемник на землю, как можно дальше от колес.

И тут он видит — оно вплетено в другие тени меньше чем в десятке футов перед ним. И понимает, почему не заметил сразу: слишком огромное. Слишком огромное, чтобы осмыслить. Слишком огромное, чтобы считать живым. Это врата тьмы тройной ширины в боку ночи. Луч фонаря достает недалеко, карабкаясь по бесконечному стволу. А тот убегает выше, за пределы понимания, — бессмертная коллективная экосистема, Sempervirens.

Под ошеломляющей жизнью закидывают головы крошечный мужчина и его совсем крошечный сын. Вместе они ниже нароста на корневой системе этого создания. Нилай наблюдает, зная, что будет дальше. Воспоминание плотное, словно только что закодированное в него. Отец откидывается назад и поднимает руки к небу. Фикус Вишну, Нилайджи. Вернись поглотить нас!

Стоящий мальчик, должно быть, рассмеялся, как сейчас хочется сидящему.

Pita! Приди в себя. Это секвойя!

Отец описывает все как есть: все деревья мира исходят из одного корня и растут наружу разбегающимися ветвями одного дерева, к чему-то стремясь.

Только представь код этого гиганта, мой Нилай. Сколько там клеток? Сколько программ работает? Что все они делают? Чего хотят достичь?

В черепе Нилая загорается свет. И там, в темной чаще, размахивая крошечным фонариком и чувствуя гул, исходящий от головокружительной черной колонны, Нилай понимает ответ. Ветвь хочет лишь ветвиться. Цель игры — продолжать играть. Он не может продать компанию. Остался унаследованный код, присутствовавший еще в первых программах семьи Мехта, сына и отца, и он не закончил с Нилаем. Нилай видит свой следующий проект — тот проще некуда. Словно эволюция, вбирает старые успешные части всего, что было до него. И как само слово «эволюция», он значит просто развертывание.

Теперь Нилай не может ждать, пока его найдут. Начинается второй мозговой штурм — куда меньше, но куда насущнее. Он скидывает накидку со спины на землю перед завязшим колесом. Нажимает на джойстик — и он свободен, по тропинке и в фургон, и дальше уже едет, обнаженный, с помощью тысяч шагов и подпрограмм, в Редвуд-Сити, к своему рабочему месту.

На следующий день он звонит в «Диджит-Артс» и разрывает сделку. Их юристы грозят и завывают. Но на самом деле они затеяли слияние только ради него. Нилай — единственный капитал «Семпервиренса», стоящий приобретения. Без его желания контракт ничего не значит.

Остановив слияние, он собирает весь штат компании в конференц-зале и объявляет, в чем заключается следующий проект. Игрок начинает в необитаемом уголке уже собранной новой Земли. Он сможет копать шахты, рубить деревья, возделывать поля, строить дома, возводить церкви, рынки, школы — все, что душе угодно и до чего он сможет добраться. Игрок пройдет по раскинувшимся веткам огромного дерева технологий, исследуя все — от обработки камня до космических станций, вольный выбирать любой этнос, любую культуру, что поддержит на плаву его передовые суда.

Но вот в чем подвох: в остальных краях этого девственного мира будут развивать собственную культуру другие люди, настоящие, выходящие в сеть по своим модемам. И каждый из этих реальных людей захочет землю чужих империй.

Через девять месяцев по офису ходит альфа-копия, и работа в «Семпервиренс» встает намертво. Стоит работникам поиграть, как они больше не хотят ничего. Они не спят. Забывают поесть. Отношения их лишь раздражают. Еще один раунд. Всего один.

Игра называется «Господство».

ДВЕ НЕДЕЛИ ОНИ ЗАКРЫВАЮТ ДОМ ХЁЛОВ — Ник и его гостья. Приезжают Хёлы из Де-Мойна купить машину и забрать семейные ценности. За ними следуют организаторы аукциона и лепят зеленые наклейки на всю мебель и приборы, за которые можно что-то выручить. Здоровяки с массивными бицепсами закидывают движимое имущество и ржавеющие фермерские инструменты в семифутовый грузовик и