Мечи Дня и Ночи - Дэвид Геммел

— Совет воспротивится этому плану, — произнес наконец Алагир.

— Там одни старики. В них силы ни на грош не осталось. Лукан, который высказывался против Агриаса, был самый лучший. Настоящий дренай, без упрека. Не заслуживал он ножа в спину за свои старания.

— Тени служат Вечной. Агриас тут ни при чем, — задумчиво заметил Алагир.

— Может, и так — только теперь уж никто слова не скажет ему поперек. — И Гильден выругался, что случалось с ним редко.

— Ну, об этом пока рано тревожиться, — сказал Алагир.

— Я человек неученый, только историю нашу знаю неплохо. Знаю, что все государства сначала возвышаются, а потом гибнут. Здесь раньше жили сатулы, а что они теперь? Прах. Мало кто о них помнит. Надирские орды пришли сюда и перебили их всех. А что теперь те же надиры? Прах. Всю свою жизнь я сражался за то, чтобы жили дренаи, но и мы, Алагир, умираем. Медленно, но верно. Не Агриас, так Вечная. Чума на них обоих!

— Тут я не спорю. Будущее ничего хорошего нам не сулит. Однако оно и раньше ничего хорошего не сулило, а мы пока еще живы. — Алагиру хотелось как-то приободрить старого солдата. — Вспомни о Дрос-Дельнохе, когда под ним стояли надиры Ульрика. Сотни тысяч воинов против горстки солдат да крестьян-добровольцев. Но крепость выстояла, а с нею и все дренаи.

— У них Друсс был.

— А у нас есть мы с тобой и еще пять тысяч таких же. Если уж придется помирать, Гиль, мы создадим собственную легенду.

— Это точно. — Гильдену явно полегчало, и он улыбнулся. — В жизни не видал шлюхи страшнее. На лошадь смахивает.

— На козу, — уточнил Алагир.

— Ну да, вы ведь из деревенских. У вас там про коз песни складывают.

— Врешь. Только про молоденьких козочек.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Пока Декадо ехал обратно в Петар, в голове у него прояснилось. Боль наконец прошла, и освобождение от нее было почти таким же блаженством, как поцелуй Вечной.

На улицах города появились люди, и наблюдалось что-то похожее на обычную жизнь. Джиамадов не было видно, но среди прохожих попадались солдатские патрули.

У дворца Ландиса Кана Декадо передал коня слуге и стал подниматься к парадному входу. Ему встретились две хорошенькие служанки, несущие свернутый ковер. Одна взглянула на него, и он улыбнулся. Девушка вскрикнула, бросила свой конец ковра и пустилась бежать. Вторая тоже выронила ковер и прижалась к стене, бледная, с расширенными глазами.

— Да не бойся ты, — сказал Декадо.

Она подхватила длинную юбку и ударилась вслед за подругой. Брошенный ковер развернулся, и Декадо увидел на нем засохшую кровь.

Он направился к себе, думая, скоро ли Вечная вернется в город. Теперь, когда ему думалось легче, ее появление там, в горах, казалось очень странным. Она редко выезжала куда-нибудь без охраны. И этот наряд... впрочем, он очень шел ей, ноги в кожаных штанах выглядели особенно стройными. В своих комнатах он снял сапоги и посмотрел, нет ли вина. Ему требовалось выпить, но вина не нашлось, и слуг поблизости не было — а если б и были, то убежали бы от него. Он снова натянул сапоги, собираясь выйти, и в это время к нему постучались.

Декадо надеялся, что это слуга, но это оказался старый Унвал-лис. Да он как будто помолодел, с любопытством отметил Декадо. Даже морщины разгладились. Поседевшие волосы сохранили свой стальной цвет, но в глазах появился блеск, а улыбка стала теплой и дружелюбной.

— Добро пожаловать обратно, Декадо. Что твоя миссия?

— Я заболел, и Вечная приказала мне вернуться. Дай мне знать, когда она приедет.

— Приедет?

— Я видел ее в горах, и она сказала, чтобы я ехал в Петар.

— Но она здесь... в бывших покоях Ландиса Кана.

— Быть не может! Не могла она вернуться раньше меня. Унваллис помолчал, заметно растерянный.

— Можно мне войти? Мы сядем и спокойно поговорим.

— Не о чем тут говорить.

— Есть о чем, мальчик мой. Вечная прибыла в город два дня назад и с тех пор ни разу не покидала дворец. Возможно, тебе все это приснилось? Я знаю о твоих болях и о наркотиках, которыми снабжает тебя Мемнон. Это очень сильные средства.

— Сильные, — отрезал Декадо, — но сон от яви я отличить могу. Она пришла ко мне в охотничьем наряде, за спиной у нее висел лук. — Он рассказал Унваллису, как ехал по следу слепого, как приступ головной боли свалил его, рассказал о своей встрече с Вечной.

— Стало быть, Ландис записывал не все, — сказал, выслушав его, Унваллис. — Весьма любопытно.

— О чем ты?

— Тебе нужно понять одну вещь: это была не Вечная. Племянника, насколько я понял, ты не нашел.

— Нет.

— Так вот: он тоже никакой не племянник. Ландис Кан возродил кости Скилганнона, нашел его душу и вселил ее в новое тело. Человек, за которым ты гнался, — сам легендарный Скилганнон.

Декадо опустился на широкий диван. Ножны с Мечами Огня и Крови лежали там же, и он рассеянно взялся за рукоять одного из них. Унваллис прошел в комнату и сел с ним рядом.

— Женщина, которую ты видел, — Возрожденная. Ландис, как видно, утаил пару косточек при последнем воскрешении Вечной, двадцать лет назад.

— Я должен видеть Джиану, — сказал Декадо. — Должен ей объяснить.

— Да, но сначала я бы предложил тебе выкупаться, а то с дороги от тебя... попахивает. Слуги уже готовят тебе ванну внизу.

Декадо, еще не пришедший в себя после услышанного, кивнул.

— Да, это хорошая мысль. Спасибо, Унваллис.

— Всегда к твоим услугам, мой мальчик. Пойдем. Я велю принести тебе чистую одежду.

— Ладно, веди! — Следуя за Унваллисом, Декадо чувствовал себя глупо. Этот придворный всегда чем-то раздражал его. Возможно, тем, что когда-то был любовником Вечной. При этом Декадо твердо знал, что Вечная не желает смерти Унваллиса, и испытывал беспокойство по этому поводу. В таких делах он не всегда мог управлять собой — как в тот первый раз, около яблоневого сада. Его уши наполнял рев, и он лишался сознания. Это, однако, не означало, что он падал в обморок. Придя в себя, он видел кровь на своей одежде или трупы тех, кого он убил. Лишь позднее память возвращалась к нему, и он стыдился своего кровавого помешательства. Мемнон называл эти припадки «смертельным сном» и давал советы, как избежать их или хотя бы оттянуть их приход. В том числе он, как ни странно, рекомендовал Декадо не сдерживать своего гнева в спорах с людьми. «Выпускай его понемногу, вкладывая в слова», — говорил Мемнон. Зачастую это помогало, но теперь, идя за Унваллисом по длинному коридору, Декадо снова видел кровь на коврах и вспоминал несчастных слуг, подвернувшихся ему, безумному, под руку. В глубоком унынии он перевел взгляд на расписные стены, надеясь, что фрески отвлекут его от образов охваченных ужасом жертв. Тщетная надежда.