Мечи Дня и Ночи - Дэвид Геммел

Перед глазами у него закружились разноцветные пятна. Он словно падал куда-то, и в ушах стоял оглушительный рев. Цветная круговерть сменилась тьмой, а после забрезжил свет. Скилганнон заморгал и сел. Рев, как он увидел теперь, шел от водопада, летящего в озеро с черной базальтовой скалы высотой в несколько сотен футов. Над водопадом дугой выгнулся черный каменный мост, а еще выше стояла радуга.

— Красиво, — сказал кто-то, и Скилганнон увидел справа от себя прекрасного голубоглазого юношу с длинными светлыми волосами.

— Гамаль?

— Он самый. Я давно решил, если то будет в моей власти, встретить свою смерть именно здесь. Это место питает радостью мою душу.

— Значит, мы не в стране снов?

— Сейчас — да, но водопад существует и в настоящем мире.

— Как через него умудрились построить мост?

— Мост никто не строил. Десять тысяч лет назад, а то и раньше, здесь произошло извержение большого вулкана. Река раскаленной лавы прожгла желоб в этом утесе и потекла по долине. Мост — это все, что осталось от верхушки утеса. Давным-давно, между одним из концов и одним из начал нашего мира, люди верили, что радуга соединяет их юдоль с чертогом богов — легко понять, почему.

— Я бы с удовольствием послушал об этом, но ты сам сказал, что времени у нас мало.

— Да, ты прав. Позволь мне сначала рассказать тебе о Вечной...

— Я знаю. Это Джиана, женщина, которую я любил больше жизни. А теперь я должен ее убить.

— Нет! — воскликнул Гамаль. — Этого ты как раз и не должен делать! Она тут же вернется назад.

— Каким образом?

— Снова моя вина — моя и Ландиса. Это делается через ее Возрожденных. Ландис считал, что наилучший способ воскрешения Вечной состоит в перемещении душ сразу же после смерти. Мы привозили очередную Возрожденную в дирананский дворец и там совершали обмен. Это было сопряжено со своего рода трудностями. Возрожденная, предчувствуя свою участь, могла убежать, а Вечная могла умереть, и ее душе грозила гибель от демонов Пустоты. Ландис долгие годы старался усовершенствовать обряд воскрешения, но решение в конце концов нашел Мемнон.

— Мемнон?

— Мы еще вернемся к нему, Скилганнон. Это блестящий ум, наделенный к тому же огромной духовной силой. При рождении одной из копий Вечной Мемнон вводит под кожу у основания черепа младенца маленький драгоценный камень. Волшебный камень. Если Вечная умирает, ее душа сама собой переходит в старшую из дубликатов, где бы та ни находилась. Такое, насколько я знаю, проделывалось уже дважды. Поэтому убивать ее было бы пустой потерей времени. Сейчас по ее империи разбросано более двадцати Возрожденных.

— Понимаю, — сказал Скилганнон. — Расскажи мне о Мемноне.

— Он Повелитель Теней — джиамад, но особого рода. Когда-то, очень давно, его создал Ландис. Это было частью его исканий — Ландис стремился продлить естественную жизнь, остановить старение. Ему опротивело без конца изготавливать копии и отнимать у них души ради того, чтобы оригинал продолжал жить. В этом он — совершенно справедливо — видел зло. Поэтому он постоянно делал опыты со Смешанными. Хотел дать живым-существам то, чего недодала им природа. Здесь он достиг успехов, подарив многим из нас здоровье и долгую жизнь. Потом, лет сто назад, появился Мемнон. Сначала нам казалось, что это настоящий триумф. Младенец, созданный путем смешения зверя и человека, был тем не менее почти совершенством. Ни в чем не напоминал джиамада и еще в детстве проявил редкую одаренность. Оживлял увядшие цветы. Приманивал к себе диких животных. Чудо-ребенок. Его ум был — и остается — феноменальным. В тринадцать лет он уже помогал Ландису в его опытах. Научился управлять машинами древних. К двадцати годам он превзошел самого Ландиса. Вечная покровительствовала ему и разрешала ставить опыты на людях, не ограничивая число подопытных. Многие из них умерли страшной смертью, но Мемнона это не волновало. Чужие мучения оставляли его равнодушным. У него нет совести, нет понятия о добре и зле. Единственная хорошая его черта — это преданность Вечной.

— Один из ее любовников, полагаю, — с горечью сказал Скилганнон.

— Только не Мемнон. Я сказал, что он былпочти совершенством. Он не мужчина в полном смысле слова. Ландис полагал, что в этом виновато его бесстрастие. Мемнон никогда не гневается, никогда не грустит. Он существует, и только. Тени, им созданные, скоро придут к тебе, Скилганнон. Старайся, чтобы вокруг тебя всегда было светло. Тени любят мрак. Свет жжет им глаза.

— Это джиамады?

— Особого вида. Шерсти на них нет. Они худы, почти как скелеты, и движутся с поразительной быстротой. Если воин попытается поразить Тень мечом, его меч пронзит только воздух. У них по два кривых клыка, впрыскивающих в жертву яд. Он не смертелен и вызывает лишь временный паралич. Еще у них есть кинжалы, смазанные таким же ядом.

— Есть у них слабости, помимо нелюбви к свету?

— Им не хватает выносливости. После атаки им необходимо найти какое-нибудь темное тихое место и отдохнуть там. Глаза у них, как я уже говорил, очень чувствительны, и зрение слабовато. В лесу их можно услышать. Они издают громкие, очень высокие звуки. Это позволяет им видеть предметы. Я не понимаю, как это происходит, и бедный Ландис тоже не понимал.

— Насколько я понимаю, он умер.

— Да. Декадо убил его. Ландис, несмотря на все прожитые века, был романтиком и верил в пророчество Устарте.

— А ты? Ты не веришь?

— Отвечу тебе так: я не знаю. Мне непонятно, как один воин — даже такой, как ты — может положить конец царствованию Вечной. И если даже ты смог бы, то что изменится? Машины древних как были, так и останутся. Много тысячелетий они провели почти в полном бездействии. Надирские шаманы научились использовать их дремлющую под землей силу. Они ничего не понимали в машинах, но, как и Мемнон, умели настраиваться на биение их пульса. Эта сила шла через них. Вся материальная магия нашего больного мира исходит от этих машин.

— Что же их пробудило?

— Это сделал один из настоятелей Храма Воскресителей. Сила древних затопила весь континент и перекинулась на другие. Теперь ты видишь, Скилганнон, что телесная смерть Вечной не облегчила бы несчастий, постигших мир.

— Как он это сделал, тот настоятель?

— Теперь это уже миф. Он якобы нашел потайной ход в священной горе, и там воссиял свет. Не знаю. Меня там не было.

— Значит, ответ следует искать в храме.

— Возможно, ты прав, — улыбнулся Гамаль, — но около пятисот лет назад храм исчез.

— Не мог он исчезнуть. Он помещался внутри горы. Должно быть, монахи просто усилили защитные чары.

— Нет, Скилганнон. Я был на том месте, где раньше стояла храмовая гора. Там ничего нет. Земля там подвержена странным переменам. Никакой растительности, и с металлами происходят диковинные вещи. Медяки у меня в кошельке вдруг зазвенели сами собой. Я почувствовал тошноту и стал терять равновесие. Мы с моим спутником поспешили уйти оттуда. Заглянув в кошелек, я увидел, что пять монет превратились в бесформенный слиток. А ремень мне пришлось разрезать, потому что медная пряжка оплавилась. Поверь мне, Скилганнон: ни храма, ни горы больше не существует.