Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-5 - Олег Северюхин

Это место мне показал Борисов. Они ещё кадетами устраивали пирушки в технической комнате опорной башни. Я бы сам никогда не догадался, что опора внутри полая и там есть уютное помещение, а ключ у смотрителя Никанорыча.

Осмотревшись в маленькие оконца, и не видя суеты людей, потерявших объектов наблюдения, я пригласил Миронова к импровизированному столу.

– За встречу, – я налил по рюмке армянского коньяка. Или коньяку? Для коньяка и так, и так правильно. Мы выпили, закусив бутербродом с чёрной икрой.

– Хорошо прошла, – удовлетворённо сказал я, – как у вас дела, товарищ полковник?

– Николай Васильевич, с вашего позволения, – сказал Миронов, налегая на закуски. – Вы прямо мой ангел-хранитель. Взялись неизвестно откуда и исчезнете в неизвестно куда. Меня из тюрьмы вытащили, а я про вас ни слова не сказал, хотя мы с вами виделись во время работы над соглашением о сотрудничестве, да и вы не горели желанием встретиться со мной.

– Вот именно, – согласился я с его словами, – немецкие коммунисты буквально дезорганизованы сотрудничеством СССР с Германией. Запад заметался, понимая, что отталкиванием от себя советского государства он теряет возможного союзника в противостоянии фашизму. Но основное противостояние будет между двумя идеологиями – национал-социализмом и коммунизмом. И та, и другая идеологии предполагают завоевание мирового господства, но господином может быть только один. И всё-таки национал социализм ближе к идеологии капитализма, поэтому и Гитлер стал приближаться к границам СССР. С мирными намерениями никогда не приближаются к границам союзника.

– Да пока не видно, чтобы Германия приближалась к нашим границам, – сказал Миронов.

– Поверьте мне, что примерно через месяц что-то будет на границах Польши и Германии, – сказал я. – Будет что-то страшное. Я пока не могу сказать что, но возможны дальнейшие дипломатические контакты Германии и СССР по наказанию строптивого соседа – Польши. Только вот будет ли верить ваше руководство тому, что буду сообщать я? Система передачи информации по радио работает хорошо, а вот для канала обратной связи нужен будет преданный человек, который кровно связан с теми, кому я доверяю полностью.

– У вас уже и кандидатура есть? – удивился Миронов.

– Конечно, есть, – не преминул я подпустить ему шпильку, – Антонова Александра Александровна, комсомолка, дочь полковника Борисова, заключённая в Лефортово и её мать, Антонова Александра Васильевна, жена полковника Борисова.

– Добро, я доложу ваше мнение, – сказал Миронов. – А как ваша решимость по поводу выполнения основной задачи – ликвидации фюрера по сигналу?

– Как мне известно, – сказал я, – это практически невозможно. Второе, от этой акции будет больше вреда, чем пользы в любом случае. Главное, знать о намерениях, а лидеров должен судить суд и выносить им приговор, иначе мы просто сделаем ещё одного мученика, которому все будут поклоняться и давать клятву верности и мести.

– Вам, конечно, легко так говорить, – сказал Миронов, – а мне придётся говорить, что вы полны решимости…

– Что-то, Николай Васильевич, вы разговариваете со мной как со своим сотрудником, – сказал я, – а я ни на какие дела не подписывался и на службе у вас не состою…

– А это мы мигом, – сказал Миронов, – аттестуем на первое офицерское звание, денежное, вещевое довольствие, продпаёк…

– И выписку из отдела кадров в канцелярию Мюллера, – передразнил я его, – а ты уверен, что среди вас нет людей гестапо?

– И ты туда же, – сказал Миронов, – и так друг друга сторонимся, подозреваем в связях с разведками разных стран, так ты ещё тут со своим гестапо…

– Это не бдительность, а конспирация, – сказал я, – меньше знаешь, крепче спишь. Я буду спокойнее спать, если обо мне будут знать один-два человека, и достаточно.

– Да уж, после обращения к товарищу Сталину все языки и прижмут, – сказал Миронов, – здесь листочек с адресом, по которому нужно писать в экстренных случаях. Все сообщения для вас будут подписываться именем Мария. Сейчас вы выбирайте себе условное имя, чтобы спать спокойнее.

– А почему у Центра женское имя? – спросил я.

– Считайте, что это Дева Мария, – сказал Миронов, – а как же будем называть вас?

– Давайте запишем – Фред, – сказал я.

– Но это же не немецкое имя, – удивился Миронов.

– Если немецкое имя, то и коню понятно, что сообщение передаётся для Германии, зачем подчёркивать то, что не нужно, – ответил я.

– Резонно, – сказал Миронов, – на посошок и за удачу. И запомните ещё одно – сигнал опасности – слово «сказывать» в любой вариации, в том числе и в слове «рассказывать».

– Запомнил, – сказал я, – но и ты учти, что в случае большой опасности для меня ты являешься единственной моей связью для доставки конфиденциальных сообщений от высших руководителей Рейха для высших руководителей СССР, и, если кто-то придёт к тебе от моего имени, гони его прочь. Сделай так, чтобы в моём деле осталась запись об этом направлении моего оперативного использования.

– А ты не думаешь, что это может стать нам смертным приговором? – спросил Миронов.

– Не думаю, – сказал я, – всё равно возникнет ситуация, когда понадобится наша помощь для устройства сверхсекретных контактов.

– Не слишком ли ты далеко заглядываешь? – спросил Николай Васильевич.

– Что значит далеко, – рассмеялся я, – время бежит так быстро, что даже эпохи начинают мелькать перед глазами.

Глава 37

На следующий день я выехал из Москвы в западном направлении и через двое суток предъявлял свой паспорт пограничному наряду на советско-польской границе.

– Счастливого пути, – сказал мне пограничный лейтенант и поставил в паспорте штамп выезда.

Часа через три в километре от этого места после смены колёсных пар на западный размер в вагон вошли польские пограничники. Мой паспорт только на зуб не пробовали.

– Шчесливэй подружы (Счастливого пути), – офицер приложил два пальца к козырьку конфедератки и пограничники вышли.

Мой немецкий язык и паспорт были как красная тряпка для быков. Я подолгу нигде не задерживался, потому что можно было натолкнуться на явную провокацию и быть обвинённым в агрессии. Вся пропаганда была настроена на лозунги, что чужой земли Польше не надо и своей земли они никому не отдадут. Никто не верил в то, что Германия осмелится поступить с Данцигом так же, как с Австрией. А Риббентроп в Москве подписывает Договор о ненападении.

Встреча со связным прошла хорошо. Ответ от высшего польского руководства поступил быстро, в устной форме. Польша не пойдёт на уступки и отразит любую агрессию.