Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность - Коллектив авторов

Всем этим закономерностям подчинялось и формирование памяти об Освободительной миссии Красной Армии в нашей стране. Следует еще раз подчеркнуть, что это явление составляло лишь часть истории Великой Отечественной войны – масштабного и значимого для абсолютного большинства советских (а затем и российских) граждан события, исход которого определял – быть или не быть не только СССР как государству, но и многим народам нашей страны, а если быть, то в каком качестве – в рабско-подчиненном «арийской расе господ» или в свободном. Очевидным было, что в случае победы германского нацизма тысячелетней российской цивилизации пришел бы конец. Огромное количество жертв, что коснулось практически каждой советской семьи, придало этому событию особый личностный смысл, который (хотя и затухая) передается поколениям и детей, и внуков фронтовиков. Однако для младших поколений – внуков и правнуков фронтовиков семья постепенно, но закономерно уходит из числа основных носителей «правды о войне»: по разным социологическим опросам более 90 % констатируют, что их родные в той или иной форме участвовали в войне, но многие уже не знали живых участников, не могли с ними общаться, не имели возможности напрямую получать сведения из прямого семейного источника. Память о войне становится все более абстрактной, безэмоциональной, душевно отстраненной.

Что касается собственно Освободительной миссии, то память о ней в массовом сознании, постепенно утрачивая живую конкретику, все больше сводится к оценочным моментам: справедливый ли характер носил поход Красной Армии в Европу, было ли это освобождение. Такие вопросы в широких слоях населения не могли даже возникать в первые послевоенные годы, да и до распада СССР внутренняя историческая политика давала однозначные формулировки и оценки по этому вопросу.

«Перестройка» с ее атаками на историческую память как инструментом политической борьбы за сознание масс не обошла и освобождение Европы. В страну стали все больше проникать негативные коннотации роли советского воина, порожденные западными пропагандистами, прежде всего, из стран германского блока, стремившихся оправдать или хотя бы смягчить вину фашистских агрессоров через попытки опорочить противника – жертву агрессии и освободителя своей земли и других народов. Черные мифы о миллионах изнасилованных немок, о советском солдате – мародере, насильнике и т. п. стали проникать в массовое сознание. К этим мифам (особенно в 1990-е годы) добавились попытки обвинить советское руководство в насильственном насаждении в Центральной Европе просоветских режимов, что стало основой для отрицая освободительного характера похода в Европу Красной Армии в 1944–1945 гг. и для обвинений со стороны определенных политических кругов постсоциалистических и новых постсоветских государств в советской оккупации, якобы пришедшей на смену германской. Либеральные средства массовой информации постсоветской России активно подхватывали эти обвинения, вливавшиеся в общий поток фальсификаций истории Великой Отечественной войны.

В действительности, нельзя отрицать, что СССР оказал влияние на формирование правительств в освобождаемых странах, однако в большинстве из них установившийся строй после вступления советских войск характеризовался намного большей свободой по сравнению с политическими режимами, существовавшими в этих странах до начала Второй мировой войны. За исключением Чехословакии и в какой-то степени Югославии, во всех странах Восточной Европы действовали авторитарные режимы фашистского типа. Однако в условиях изначально существовавших и действовавших в ходе войны противоречий интересов между великими державами союзников, жестким геополитическим и идеологическим соперничеством, вызревавшей и готовившейся Западом еще в рамках действовавшей антигитлеровской коалиции «холодной войны» не менее явные, но еще более циничные формы политического контроля в своих «зонах ответственности» реализовывали и США, и Великобритания. Однако западная историческая пропаганда лицемерно предъявляет обвинения во вмешательстве лишь советской стороне. СССР изначально не стремился к установлению коммунистических режимов в восточноевропейских странах, а лишь лояльных, дружественных, не представлявших для себя военной опасности. Реализованный сценарий оказался всего лишь результатом закономерной логики «холодной войны», навязанной Западом лежавшей в руинах советской стране, в надежде на то, что она надорвет свои силы в конфронтации, в условиях висящей дамокловым мечом военной угрозы и вызванной ею гонки вооружений. Тем не менее, на волне антикоммунизма и эти мифы, в контексте внедрения идеологемы «правого и левого тоталитаризма», стали внедряться в сознание россиян. Более того, активно стали продвигаться попытки приравнять советский и нацистский режимы, Сталина и Гитлера, коммунизм и фашизм. В 2009 г. ОБСЕ приняла «вильнюсскую» резолюцию, официально приравнявшую «сталинизм» и нацизм.

Все это происходило в сложном внутрироссийском контексте, оставлявшем российскую историческую память практически незащищенной перед массированным воздействием технологий, использовавшихся Западом в рамках ведущейся против России и никогда не прекращавшейся информационной войны. Длительное время, особенно в 1990-е годы, невнятность идеологической позиции российского руководства, стремление «дружить» и угодить Западу, готовности российской элиты «вписаться» в «европейские ценности» и структуры приводили к такой же невнятности в проведении исторической политики, в том числе в области трактовок истории Второй мировой войны.

Либеральные эксперименты в системе образования, в частности, допущение многовариантности трактовок, приводили к тому, что в ряде школьных учебников протаскивались откровенные фальсификации и антинациональные мифы об истории Великой Отечественной войны. Аналогичные процессы шли в киноискусстве, литературе, где свободой творчества оправдывались сюжеты и образы, в негативном ракурсе показывавшие советскую страну в той войне и не имевшие ничего общего с историческими реалиями. А ведь именно эти источники информации становились, особенно для младших и средних поколений, главными источниками знаний (а точнее, представлений) о событиях Великой Отечественной войны. Так, по данным репрезентативного социологического исследования «Великая Отечественная война в исторической памяти народа», проведенного Социологическим центром Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации в ноябре 2004 г. в 18 субъектах Российской Федерации, если в среднем из обучения в различных учебных заведениях эти знания получали около 2/3, то в трех возрастных группах от 18 до 60 лет – до 4/5 опрошенных; из кинофильмов, театральных постановок – в среднем чуть менее 60 % (в возрастной когорте 40–49 лет – почти 70 %), из художественной литературы о войне – в среднем 48 % (от 30 до 59 лет – более 50 %). Все остальные источники информации и близко не приближались к этим показателям (даже СМИ – в среднем около 1/3 респондентов; посещение музеев – менее 1/3). Характерно, что место «живой памяти» в ряду источников информации о войне закономерно сокращается от старших к младшим поколениям. Так, если для лиц 60 лет и старше семейные архивы назвали таким источником 17,4 % респондентов, то в возрасте 18–24 лет – лишь 3,7 % (почти в 5 раз меньше!). Рассказы родителей, знакомых, друзей также среди источников такой информации занимали относительно небольшое место (в среднем около 40 %), а для младших возрастных категорий – немногим больше 20 %[580].

По данным опроса ВЦИОМ (2007 г.), при том, что большинство россиян (около 70 %) интересовалось отечественной историей и считают, что знают ее, лишь треть может более или менее верно назвать основные даты Великой Отечественной войны, и менее 50 % в возрасте до 24 лет могут назвать точную дату ее начала. При этом во всех возрастных категориях в оценке той войны россияне сходятся во мнении: Великая Отечественная война и величайшая трагедия, и величайший триумф в российской истории, событие, которое не оставляет равнодушными и заставляется интересоваться (хотя и по-разному) россиян во всех возрастных категориях[581].

Как же оценивают россияне действия Красной Армии в 1944–1945 гг. за границей, когда, освободив свою землю, она вступила на территорию сопредельных государств? В 2009 г. был проведен опрос сторонников различных партий по поводу их оценок этого события. «Скажите, с каким из двух представленных на карточке суждений и мнений Вы согласны в большей мере? Суждение 1: Разгромив фашистских агрессоров, Советский Союз не только отстоял свою свободу и независимость, но и сыграл решающую роль в избавлении народов Европы и Азии от угрозы фашистского порабощения; Суждение 2: Для народов Восточной Европы победа Советского Союза означала смену одной оккупации другой». В среднем по всем категориям опрошенных дали следующие ответы: 1. «Безусловно, больше согласен с первым суждением» – 49 %. 2. «Скорее с первым» – 21 %. 3. «В равной мере согласен с первым и со вторым» – 15 %. 4. «Скорее со вторым» – 5 %. 5. «Безусловно, больше согласен со вторым суждением» – 4 %. 6. «Затрудняюсь ответить» – 6 %. Таким образом, с тем, что Красная Армия осуществляла Освободительную миссию, сочли 70 % опрошенных (21 % из них – с некоторыми сомнениями), остальные либо колебались, занимая невнятную позицию (и освобождение, и оккупация), либо не знали, как оценить (6 %), а около 9 % расценивали как оккупацию. Интересно, что данные по сторонникам «Единой России» практически полностью совпали со средними показателями, тогда как левая и правая политическая поляризация четко проявилась и в тенденциях ответов по данному историческому вопросу: электорат КПРФ оценил как освобождение – 82 % (первый ответ – 69 %), Справедливой России – 84 % (первый ответ – 60 %), тогда как «демократы» («Правое дело» + «Яблоко») – 65 % (первый ответ – 24 %). Правые же дали и наибольший процент оценки действий СССР как оккупации (24 % – 4-й вариант ответа)[582].