Схватка (СИ) - Шепельский Евгений Александрович

Аджи подумал, чисто выбритые его щеки с глубокими прорезями мимических морщин плясали — видно было, как сжимает зубы, готовя свой триумф, — затем, все же, решился и сказал распевно и вкрадчиво:

— Уже нет смысла скрывать. Император скончался сегодня утром, и тело его, забальзамированное, как полагается, сейчас покоится в опочивальне… — По рядам прокатился шум, на балконах вскрикнули, даже Баккарал Бай шевельнулся. — И наше счастье, что он успел отстранить вас своим указом… Вы, Торнхелл, надеюсь, не додумались уничтожить этот указ? Если уничтожили, мы, члены совета, присутствующие здесь, все до одного, за исключением, может быть, отдельных личностей, удостоверим всякого, что указ сей был и оттиск Большой имперской печати на нем — достоверен. Ваш бесспорный проигрыш… — Он замолчал, отечески улыбнулся, как несмышленышу, и махнул рукой.

Я сказал потерянно:

— Я ничего не трогал! Все указы — в Законном своде. Мое отрешение от должности. Взятие под стражу меня и моих соратников. И изменение уложения между Растаром и Коронным советом…

Аджи едва в ладоши не захлопал:

— Вы будете взяты под стражу, Торнхелл, сразу, как наступит полдень… И за друзьями вашими тоже пошлем, им скрываться бессмысленно. Затем мы проведем всестороннее расследование ваших… деяний… И узнаем, разумеется, узнаем, крейн вы все же — или обычная заблудшая душа, взалкавшая диктаторской власти… — И громко, повысив голос, став вполоборота к трибунам: — Ввиду смерти императора, согласно древним уложениям, летний бал состоится через две недели. Именно на балу будет избран новый император Санкструма!

Трибуны зашумели, зашептались, ходуном заходили навесные балконы. Послы Сакран и Армад о чем-то переговаривались. Колыхнулась бобровая шапка Таленка. Анира Най изобразила улыбку самым краешком губ. Она все знала, конечно же, все знала заранее! А кто еще знал? Кто успел подготовиться?

Схватка за верховную власть состоится через две недели. Пространство для маневра сужается…

Но прямо сейчас времени у меня совсем чуть-чуть осталось… Если не сработает мой план — об архканцлере Торнхелле вскоре останутся лишь воспоминания.

Я покаянно кивнул, едва ли в рукав не захныкал, всем видом своим признавая поражение.

— У меня еще… два часа…

Жесткая улыбка Аджи не оставляла мне шансов. Я протянул к нему руки, немо шевеля губами.

— Полтора, — поправил лидер Простых, глянув на часы в футляре из черного лакированного дерева и постучав пальцем по рискам на стекле, отмечавшим десятки минут. — У вас полтора часа власти, Торнхелл.

Я кивнул Бришеру, и капитан, размашисто шагнув, подал мне кипу указов. Местная бумага была скверного качества, и края указов уже надорвались и разлохматились.

— Тогда прошу, рассмотрите мои первые указы! Я хочу войти в историю, как архканцлер, совершивший для Санкструма хотя бы что-то! Хотя бы что-то! — Я сделал паузу, бумаги в моих руках тряслись. — И вы обязаны, обязаны, узнав, что я настоящий Торнхелл, сделать это! Обязаны по закону! Но я просто прошу… молю… не приказываю… Это — последняя моя просьба! Будьте милосердны… Будьте снисходительны!

С этими словами я соскочил с возвышения и шлепнул кипу бумаг на стойку трибуны, прямо под руки Аджи.

Амфитеатр зашумел одобрительно. Все понимали, что это — последнее желание перед казнью. Если предводитель Простых не исполнит его — то запятнает свою репутацию триумфатора.

И Аджи это понимал.

«Почему бы и нет?» — прочел я в его голубых прозрачных глазах.

И правда — почему нет?

Он взял бумаги и начал просматривать их — бегло, будто нехотя, хотя я видел, что глаза его цепко пробегают по строчкам, фиксируют их в памяти.

Я ждал.

Властитель Простых громко расхохотался.

— Ой хитрец, ой какой же вы хитрец, Торнхелл! Не-е-ет, вы не дурак, вы самый настоящий интриган! Вы сунули в кипу отъявленной чуши несколько интересных и опасных указов! Сокращение подушного налога вдвое… Немедленный аудит военных складов… Ишь ты… Нет, Торнхелл, вы определенно интриган! Вы думали, мы не умеем читать? Взгляните, Ревинзер! — Он передал магу несколько моих указов. — Не правда ли, хитрый ход?

Ничего, подумал я, дайте время, я подрежу вам кормовые угодья… и крылья подрежу тоже, чтобы на эти самые угодья вы не налетали.

Купеческие балконы зашумели. Снижение подушного налога, как уже говорил, было магией понятной и очень, очень действенной.

Песок ссыпался в нижнюю чашу.

Аджи читал указы.

Я ждал.

Со лба моего катился пот, дыхание сбилось.

Аджи читал указы.

Я ждал.

Наконец — мне показалось, прошла вечность — на губы властителя Простых легла тонкая улыбка превосходства. Он забрал у Ревинзера действенные указы и сложил их стопкой. Затем, будто нехотя, пролистнул снова указы дурацкие.

— Переименовать деревни… надо же… Не давить кошек… Ха-ха! Не носить сухари в накладных карманах… А ведь, пожалуй, вы войдете в историю, Торнхелл! Войдете, как самый отъявленный болван и самый неудачливый дурак из всех, кто когда-то пытался управлять Санкструмом.

Он взял что-то из-за корпуса часов — мелькнул золотистый ободок, и, приподняв первый дурацкий указ, ударил по нему с силой. Я понял, что в руках председателя Коронного совета — та самая печать, что визирует указы. И он визировал все до одного мои дурацкие указы. Все до одного!

— Вот ваши указы, Торнхелл… Каждый из них будет обязательно подшит в Законный свод, и оглашен на площадях Норатора, дабы все могли познать истинную мудрость пятого архканцлера Санкструма!

На это я и рассчитывал. Аджи решил не просто растоптать меня, но и унизить — унизить посмертно, превратив в пугало, в дурачка, в болвана. И попал в ловушку.

Я сделал несколько шагов к трибуне и протянул дрожащую руку к визированным указам:

— Позволите?

Таренкс Аджи улыбнулся:

— Разумеется!

— Все эти указы теперь — обязаны для исполнения? — спросил я громко.

Аджи ответил не менее громко, мимо воли принимая мой тон:

— Зачем вы спрашиваете, Торнхелл? На каждом — виза совета, проставленная моей рукой. Все эти указы до одного — отныне правомочны! И мы озаботимся, чтобы весть о каждом из них дошла до всех окраин Санкструма!

Я быстро перебрал стопку, выудил нужный мне указ, прочие с улыбкой положил на место.

Снова прошел к пюпитру.

— Капитан Бришер, вы все слышали?

Огненная борода капитана наемников погасла. Он взирал на меня с глубочайшим сочувствием. Ничто не могло мне помочь. Я был обречен.

— Слышал, ваше сиятельство.

— Вы видите печать Коронного совета?

— Да! Вижу печатку Совета!

— Указ — правомочен?

— Целиком правомочен, ваше сиятельство. Да, сиятельство! Я вижу визу!

— И если Коронный совет будет оспаривать указ — который только что завизировал, что вы скажете?

— Что я скажу… что же я скажу?

— Что это чертовская глупость, и только что завизированный указ отменен быть не может!

— Да, вот так и скажу, да!

— И если сам совет попытается воспрепятствовать исполнению указа, который только что принял, что сделаете вы?

— Это… глупость… преступление!

— Вот именно: глупость, преступление!

— И вы должны этому помешать!

— Именно так и сделаю! — Капитан продемонстрировал Коронному совету внушительный кулак. — Если кто-то попытается…

— Тогда читайте указ целиком!

Бришер крякнул, развел руками. Взял бумагу.

— Читайте вслух!

Читал Бришер, к счастью, бегло:

— «Запрещается селянам поедать рыбу на берегах Оргумина…» Вот же ерунда какая… А что это? А зачем это? Эмп… абсурд!

— Читайте весь указ!

Аджи привстал, тело его напряглось. Звериное чутье его подсказало: что-то готовится.

— «Нельзя есть рыбу кефаль жареную, вареную, пареную, а так же любым иным способом приготовленную…» Ох, Ашар, какая ерунда! «Нельзя поедать рыбу сельдь вареную, пареную, жареную, а так же любым иным способом приготовленную…» Ох, сохрани мой рассудок в здравости Ашар! «Нельзя поедать рыбу горка, если ее вынесет на берег…» Тьфу, тьфу, это ведь тот скелет, что я видел на площади старой припортовой? Невкусный!