Схватка (СИ) - Шепельский Евгений Александрович

Умеренные, Простые и Великие — это социально-экономические дворянские группы, блюдущие свои эгоистичные интересы. Примерно как Печальники, Палачи и Страдальцы — разницы по сути никакой. Разве что первые действуют наверху, вторые — внизу социальной пирамиды.

Ба, а вот и знакомцы: мои младшие секретари на верхних трибунах — я узнал двоих среди Великих и еще одного среди Простых.

— …и полная отмена земельной цензивы с тем, дабы любые земли крестьянские переданы были под руку надлежащего патрона из благородного сословия, каковой патрон и будет распределять крестьянам земли в том соответствии, в каком соблаговолит.

Полное закабаление крестьянства, это то, что я слышал еще в первые дни в Санкструме. Допускать такое, разумеется, не следует. Однако сильны Простые, они уже распоряжаются в Коронном совете практически как у себя дома, диктуют условия, указы составляют!

Подле Хэфилфрая сидел Одди Кронкер. Этот смотрел на меня, содрогаясь от слепой ненависти. А кто вон тот седой, коротко стриженный человек рядом с Кронкером, еще не старый, лет шестидесяти, с тонкой шеей и глазами вечно голодного грифа?

Я спросил у капитана наемников и услышал в ответ:

— Дио Ристобал, канцлер.

Вот ты каков, мой заместитель, ни разу не показавшийся мне на глаза… За спиной Ристобала виднелась серебристо-селедочная борода мага Ревинзера. Любитель дешевых фокусов зыркал на меня, нервно мял пальцы, ждал, очевидно, всяческих подвохов, а может, готовил заклятие для моей милости. Подле Ревинзера — человек с замкнутым серым лицом, холодный, отстраненный, похожий на куклу, только блеск глаз обличает в нем живого.

— Шендарр Брок, военный администратор.

Почему я не удивлен, что военный администратор — на стороне самой могучей фракции?

Секретарь Аджи все нудел, игнорируя мое присутствие. Я же воспользовался этой лакуной, чтобы оглядеть балконы. Тут же на крайнем справа заметил блеск золотых ногтей — Анира Най взирала на действо, подчеркнуто не примыкая ни к какой партии. Рядом с нею, у края балкона, восседал — все в той же шапке из дорогого красного соболя — бургомистр Таленк, еще один властитель Санкструма. Иронический его прищур, направленный на меня, никуда не делся. На следующем балконе — гора мяса с выпученными глазами, обмотанная поверх мехов золотыми цепями — это Баккарал Бай, дюк всех дюков. И как ему не жарко в своей шубейке? Охрана из дюжих битюгов обсела — а ну, как похитят четверть тонны дурного мяса какие-нибудь разбойники?

Еще балкон… Там красные и синие сутаны, и среди них сутана, украшенная золочением так густо, что слепит глаза. Ее обладатель — человек лет пятидесяти пяти, сухенький, тощенький, очень внимательный.

— Кардинал Омеди Бейдар.

Угу, и прочие высокие чины церкви Ашара, которая так же держит — держала? — государственный долг Санкструма. А если вспомнить, что управление церковью Ашара сидит в Адоре… то и долги перед церковью Ашара — на самом деле долги перед Адорой, такая вот закавыка.

Еще балкон. Там впереди два человека — один худой, очевидно, высокий, другой плотнее, приземистей, шире в плечах, оба средних лет, одеты не слишком вызывающе, сидят, сложив руки на коленях, похожи на раскрашенные статуи.

— Послы Сакран и Армад.

Адора и Рендор. Сакран— это Адора, Армад — Рендор. Адора и Рендор, два самых могучих государства этого мира сейчас взирают на меня глазами своих посланников. За ними полдесятка других послов, но это — от мелких стран, а мелкие страны не котируются и не являются серьезными политическими игроками.

Еще балкон. Ба, на нем степняки в серебряных личинах, и главный — горбоносый Мескатор — без личины, но в эполетах. Взгляд у него как у рыси, что, выцеливая жертву, готовится совершить прыжок. Выцеливает он господина архканцлера, недоволен, ох как недоволен, что господин архканцлер совершил этой ночью с Атли Акмарилл Сандер.

Еще два балкона, там народу плотно набито. Кое-где золотые цепи, какие-то нагрудные медальоны, да и перстни на руках поблескивают.

— Городское купечество.

Собрались все участники драмы. Момент истины…

— А тако же рассмотреть должны вопрос об обязательно учреждении пыточных школ в каждом крупном и малом городе, дабы держать простых людей и крестьян окрестных в полнейшем повиновении через вечный страх…

Вот что вы хотите. Закабалить крестьян и держать все население в вечном страхе, устроив террор… Так всегда делают, когда экономические дела хуже некуда и власть шатается.

Зашумели, заволновались балконы с купцами.

— Привилегии аристократов! — выкрикнули оттуда. Хотели, видимо, прибавить что-то вроде «Долой!», но не решились. Слишком сильны были Простые. Сильны и опасны.

Аристократы давят честную буржуазию… Ну, это знакомо по земным реалиям. Это мы поправим тоже, и освободим купцов от экономических пут дворянства. Так или иначе, переход к капитализму неизбежен, и лучше, чтобы он происходил сравнительно гладко, без резких перегибов. Власти аристократов необходимо положить конец, иначе прогресса в экономике мне не видать… Но переход такой возможен, когда у правителя есть серьезная власть и сильная, независимая от дворянства армия…

— И бранные слова запретить повсеместно среди простецов, ибо известно — что дурной нрав и бедность и всяческий разврат проистекают от брани, что оскверняет уста и крестьян, и горожан, и купцов, и лишь аристократы бранью уста свои не загрязняют…

Да, вот это верно. Если запретить ругань — сразу же наступит благорастворение. Это политическое заклятие примерно так же мощно действует, как и мое переименование Рыбьих Потрохов в Голубые Фиалки, только я-то пошутил, а здесь явно действуют настоящие идиоты.

Но хватит выслушивать чужие глупости. Время бежит и убегает. Я решительно прошагал к пюпитру и повелительно воздел руку, обрывая секретаря Аджи на полуслове:

— Внимание! Требую внимания!

Как ни странно, меня услышали. Тишина настала резкая и глубокая, и настолько вязкая, что в ней свободно могла пойти на дно муха.

Аджи скривил губы, изобразил улыбку столь же горькую и кислую, как плод недозревшего лимона.

— Очень любезно, что вы явились, Торнхелл… Явились сами, и не заставили вас… разыскивать. Я — Таренкс Аджи, глава фракции Простых. Вы, должно быть, обо мне слышали… — Это прозвучало едкой насмешкой. Не только слышал, но и видел, и общался, и ты подписал мне смертный приговор не дрогнув и бровью. — Я и моя фракция сейчас главенствуют в Коронном совете по праву наибольшей и наисильнейшей. Мне, как председателю, дана привилегия утверждать от имени совета любые указы касаемые вас, Торнхелл, или ваших приближенных — утверждать без всякого голосования со стороны Коронного совета… — И это было сказано со значением, дабы я понимал, кто в Санкструме сейчас — истинная верховная власть. — Справа от меня фракция Умеренных и ее лидер — Трастилл Маорай. Слева — фракция Великих, чей лидер Дремлин Крау недавно безвременно нас покинул… Ужасная драма на охоте, и все мы скорбим… — Это тоже прозвучало насмешкой, и с трибун фракции Великих раздался сдержанный шум. — Новый лидер, Лонго Месафир, предпочел на сегодняшнее заседание не явиться… Ну, значит, таков его выбор.

— Очень хорошо, что вы отрекомендовались! — сказал я громко, так, чтобы услышали даже в глубине балконов. — Очень хорошо. Я знаю кто вы, я слышал о вас… много интересного.

— Тем лучше! — воскликнул Аджи. Он поднялся со своего места, пышущий здоровьем, уверенный в себе и своей силе. — Тем лучше! Сегодня вы…

У него, как и у меня, все же играли нервы. Все его спокойствие было напускным. Я перехватил инициативу, воскликнул:

— Истинно так! Сегодня я представляю себя и свои первые указы Коронному совету! Ради высшей цели — блага Санкструма и его жителей, прошу и молю Коронный совет отступится от личных и сиюминутных планов и выгод и рассмотреть мои указы немедленно! Вы должны… Я требую!

Я позволил загнать себя в ловушку. На губах Аджи появилась улыбка торжества.