Монархическая государственность - Лев Тихомиров

Иоанн III писал:

"Иоанн, Божиею милостию государь всея Руси и великий князь Владимирский и Московский, и Новгородский, и Псковский, Тверский, и Югорский, и Пермский и иных".

Ливонцам и немцам Иоанн III называет себя "Царь всея Руси".

Василий Иоаннович писал титул свой: "Великий государь Василий, Божиею милостию, государь всея Руси и великий князь (следует перечисление около 20 земель)". Но у него раз попадается и титул "царя" [Соловьев, т. V, стр. 1502-1672].

Решающее значение эпохи Иоанна III, в смысле торжества царской власти, было лишь заключительным звеном в развитии этой идеи с удельных времен. Единоличная неограниченная власть, и даже Божиею милостию, Божиим "предъизбранием", наследственность этой власти в нисходящей семейной линии: все это Русь знала издавна. Освобождение России от татар и брак с Софьей Палеолог, с усвоением Русским царям наследства Византийской империи, - все это лишь заключало назревавший издавна процесс развития царской власти.

Древней Руси эта идея монархии давалась сравнительно легко. Гораздо труднее давалась идея государственного единства, столь ясная для Византии.

В Византии самодержец мог передавать свою власть почти произвольному наследнику. Но власть царя была неразрывна с единством государства. Раздробление государства было абсурдом для Византийца. Когда, уже после западных крестоносных влияний, царица Ирина, супруга Андроника Палеолога (сама родом из Западной Европы), хотела дать своим детям уделы в Византии, это было встречено, как нечто необычайное. "Неслыханное дело, восклицает Никифор Григора: она хотела, чтобы они управляли не монархически, по издревле установившемуся у Римлян обычаю, но по образцу латинскому, т. е. чтобы, разделив между собой римские города и области, каждый из ее сыновей управлял особой частью, какая выпадет на его долю и поступит в его собственное владение, и чтобы по установившемуся закону об имуществе и собственности простых людей, каждая часть переходила от родителей к детям, от детей к внукам и т. д. Эта царица, поясняет Григора, была родом Латинянка, и от Латинян взяла эту новость, которую думала ввести между Римлянами" [Никифор Григора, "Римская история", книга VII, гл. 5, стр. 225].

Эта латинская "новость" была на Руси, как у европейцев, как вообще у народов родового периода, стариной, глубоко вкоренившейся в общественном строе и подрывавшей начала государственности. Борьба с ней и составляла у нас прогресс государственности, в котором единовластие, начало монархическое, шло об руку с единством государственным.

То и другое началось еще при Мономахе, посредством собирания земли в руках одной семьи; разделение земли и власти между членами этой семьи подрывало начатый процесс монархического сложения. И вот одновременно со все большим облечением великого князя царскими полномочиями, начинается со стороны великих князей забота о том, чтобы собранная земля и власть при наследстве доставались по преимуществу в одни руки, а доли удельные все более уменьшаются. Затем сама власть удельных князей все более сокращается и они все более подчиняются великому князю. В конце концов, уделы, таким образом, совершено исчезают.

Для образчика можно указать распределение наследства Иоанна III.

Он оставил великое княжение Василию (сыну Софи Палеолог) и дал ему 66 главных городов. Остальным 4 сыновьям он всем вместе дал только 30 городов, менее значительных. Но сверх того и власть их на уделах, была уже очень ограничена целым рядом условий.

Иоанн приказал всем удельным князьям считать Василия за отца и слушаться во всем. В уделах чеканка монеты принадлежала Василию. Ему же принадлежало право откупа и торговые пошлины; уголовный суд был в уделах также отдан Василию; его же дьяки должны были писать "полные" и "докладные" грамоты. Уделы, оставшиеся без прямых наследников мужеского пола, переходят к Василию. Братья, сверх того, по особому договору, обязаны считать его господином.

Таким образом при Иоанне III владетельные права удельных князей уже почти уничтожаются, и за ними остается лишь право собственности, вотчинного суда и "помирия".

Давно преследуемое право отъезда тоже со всех сторон ограничивается и воспрещается иначе, как с согласия великого князя. Все это связывается с старинными правами великих князей, Иоанн III уничтожает Новгородскую самостоятельность, основываясь на своих "извечных" правах. Василий Иоаннович, умирая, говорит боярам:

"Знаете и сами, что государство наше ведется от великого князя Владимира Киевского, мы вам государи прирожденные, а вы наши извечные бояре" [Соловьев, т. V, стр. 1658].

Эта точка зрения и не была неверной. Она выражала преемственность самосознания монархической власти, от Владимира Мономаха, через князей Суздальских, Андрея Боголюбского, Александра Невского и князя Даниила с родом Калиты. Характеристично, что и Андрей Боголюбский, и Александр Невский, и Даниил Московский Церковью и народным сознанием причислены к лику святых.

Церковное благословение вообще, от Владимира святого до царей московских, освящало княжескую власть и внешними обрядами. "Первым знаком признания князя владеющим в известной волости было (издревле) посажение на стол. Этот обряд считался необходимым. Посажение происходило в главной городской церкви. Признание князя сопровождалось присягой, целованием креста [Соловьев, т. III, стр. 672-673]. Иоанн III венчал на царство сына своего Димитрия уже с подобием византийского обряда, Иоанн IV, 17-ти лет захотел "поискать прародительских чинов"; "как наши, говорит он, прародители, цари и великие князья, и сродник наш Владимир Всеволодович Мономах, на царство, на великое княжение садились, и я также этот чин хочу исполнить и на царство и на великое княжение сесть". 16 января 1547 года совершено было царское венчание, подобное венчанию Димитрия при Иоанне III, с миропомазанием [Соловьев, т. V, стр. 40]. Иоанн же IV окончательно принял и утвердил титул царя, как официальное и обычное наименование своего сана.

Так завершилось официальное оформление царской идеи, жившей уже целые века на Руси и строившей ее государственность.

Выросшая в одном процессе с Русской нацией, царская власть представляет две ярко типичные черты:

1) полное единство в идеалах с нацией, как власть верховная,

2) единение своего государственного управления с национальными силами.

Раздел II

ЕДИНЕНИЕ ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТИ И НАЦИИ

Единство идеалов царя и народа.

Учение Иоанна Грозного

С. М. Соловьев замечает по поводу Грозного: "Иоанн IV был первым царем не потому только, что первый принял царский титул, но потому, что первый сознал вполне все значение царской власти, первый составил сам, так сказать, ее теорию, тогда как отец и дед его усиливали свою власть только практически" [Соловьев, т. V, стр. 35].

Правильнее было бы сказать, что Иоанн Грозный первый формулировал значение царской власти и в ее формулировке, благодаря личным способностям, был более точен и глубок, чем другие *. Но идеал, им выраженный, - совершенно тот же, который был выражаем церковными людьми и усвоен всем народом.

* Иоанн Грозный характеризуется современниками, как "муж чудного разумения, в науке книжной почитания доволен и многоречив, зело в ополчениях дерзостен и за свое отечество стоятель" (Хронограф Кубасова, см. Буслаева, "Ист. Хр".).

Как же понимает Иоанн IV государственную идею?

Государственное управление, по Грозному [Нижеследующее изложение составлено преимущественно по переписке Иоанна с Курбским: Н. Устрялов "Сказания князя Курбского", изд. 3-е, Спб. 1868], должно представлять собой стройную систему. Представитель аристократического начала, князь Курбский, упирает преимущественно на личные доблести "лучших людей" и "сильных во Израиле". Иоанн относится к этому, как к проявлению политической незрелости, и старается объяснить князю, что личные доблести не помогут, если нет правильного "строения", если в государстве власти и учреждения не будут расположены в надлежащем порядке. "Как дерево не может цвести, если корни засыхают, так и это: аще не прежде строения благая в царстве будут", то и храбрость не проявится на войне. Ты же, говорит царь, не обращая внимания на строение, прославляешь только доблести.

На чем же, на какой общей идее, воздвигается это необходимое "строение", "конституция" христианского царства? Иоанн, в пояснение, вспоминает об ереси манихейской: "Они развратно учили, будто бы Христос обладает лишь небом, а землей самостоятельно управляют люди, а преисподними - дьявол". Я же, говорит царь, верую, что всем обладает Христос: небесным, земным и преисподним и "вся на небеси, на земли и преисподней состоите его хотением, советом Отчим и благоволением Святого Духа". Эта Высшая власть налагает свою волю и на государственное "строение", устанавливает и царскую власть.

Права Верховной власти, в понятиях Грозного, определяются христианской идеей подчинения подданных. Этим дается и широта власти, в этом же и ее пределы (ибо пределы есть и для Грозного). Но в указанных границах безусловное повиновение царю, как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского. Если царь поступает жестоко или даже несправедливо - это его грех. Но это не увольняет подданных от обязанности повиновения. Если даже Курбский и прав, порицая Иоанна, как человека, то от этого еще не получает права не повиноваться божественному закону ["Не мни, праведно на человека возъярився, Богу приразиться: ино человеческое есть, аще и порфиру носить, ино же божественное" [85]]. Поэтому Курбский своим поступком свою "душу погубил". "Если ты праведен и благочестив, - говорит царь, - то почему же ты не захотел от меня, строптивого владыки, пострадать и наследовать венец жизни?" Зачем "не поревновал еси благочестия" раба твоего, Васьки Шибанова, который предпочел погибнуть в муках за господина своего?