Флорентийка - Жюльетта Бенцони

Ненависть и жадность Иеронимы вырвали ее из привычного счастливого мира и бросили к этим хищникам. Отныне Фьора знала: если она хочет жить, ей придется бороться первым попавшимся под руку оружием. Еще и для того, чтобы однажды упиться жаждой мести. Чувство мести сжало ее сердце так сильно, как сорняки заглушают и выпивают соки из благородных растений. Но если растениям помогает умелый садовник, то никто не сможет оживить сердце, если оно не будет получать живительную влагу нежности. А тот единственный, кто способен совершить такое чудо, не беспокоится и никогда не будет заботиться о ней.

Крик петуха восстановил тишину в доме Пиппы. Фьора услышала, как уходит последний гуляка. Он страшно фальшиво горланил песню, которую Фьора очень любила:

И круглый год на щечках розы рдеют,

Всегда, что называется, в цвету.

Исполненный хриплым голосом романс был почти неузнаваем. Эта песня была иллюстрацией того, что произошло с Фьорой: пародия, кошмар, насмешка, и она не видела дна той клоаки, куда упала, и каким образом можно из нее выбраться… и в каком состоянии! Теперь Хатун была ее подругой по несчастью. В одно мгновение дистанция была уничтожена, если она вообще была между ней и молодой рабыней, ставшей ее сестрой, возможно, более слабой, которую надо защищать, но благодаря Хатун появилась возможность разработать план побега. Она, по крайней мере, знала, где находится дом Пиппы.

Фьора заснула только при первых отблесках зари, когда в доме раздавался дружный храп его обитателей…

Ее разбудили хлопающие двери и шум льющейся воды.

Одетая в голубой шелковый пеньюар, Пиппа наливала воду в лохань и готовила ванну. Из-под ресниц Фьора украдкой наблюдала за ней. Это была мужеподобная женщина с рельефной мускулатурой, но без единой капельки жира. С очень нежной, как у ребенка, белой кожей, которую портил уродливый шрам.

Старый след от удара ножом говорил о пережитых великаншей опасностях.

Решив, что воды уже достаточно, Пиппа попробовала рукой температуру и на минуту исчезла. Вернулась она с коробочкой в руках, взяла из нее щепотку порошка и бросила в чан.

Знакомый запах сосновой смолы и листьев лавра наполнил комнату. По флорентийским обычаям, Леонарда всегда клала эту смесь в свежевыстиранное белье… Но сегодня речь шла не о стирке белья.

Даже не убедившись, что она проснулась, Пиппа подняла Фьору с постели и опустила ее по плечи в воду.

— Не проще ли было попросить меня подняться и пойти помыться? — спросила она.

— Совсем нет. Есть люди, которые не любят мыться. И я стараюсь избегать дискуссий на эту тему.

— Но я люблю мыться, и Хатун тоже. У нас дома была большая ванная, и я купалась каждый день!

Пиппа недоверчиво фыркнула.

— Это уж слишком! Ежедневное купание портит кожу.

— Ты же видишь, что не портит. Я слышала, что знаменитая куртизанка Зафолина, а ее общества добиваются самые богатые мужчины города, принимает ванны два раза в день!

На этот раз Пиппа была искренне удивлена. Она даже не могла себе представить, что дочь Франческо Бельтрами знала о существовании куртизанок. Фьора объяснила ей, что Зафолина была очень хорошо воспитана, образованна, скромна и набожна, что ее часто принимали в лучших домах. Любовались ее туалетами, украшениями, слушали, как она читает стихи или поет.

Это не имеет никакого отношения…

— К тому, что происходит здесь? — закончила Пиппа, намыливая Фьору. — Если ты будешь делать то, что я тебе скажу, у тебя тоже будет неплохая жизнь здесь. А когда поедем в Рим и ты будешь петь для папы, то станешь богата, как царица Савская…

Тщательно моя голову молодой женщине, Вираго возбужденно мечтала вслух, видя себя уже управляющей всеми делами Фьоры, а ее, осыпанную золотом и драгоценностями, Капитулом. Но Фьора ее не слушала.

Погруженная в свои мысли, она наслаждалась купанием в теплой и душистой воде. Этого удовольствия она была лишена уже несколько дней. Обычай предписывал не принимать ванны, если кто-то в доме умер.

После купания Пиппа завернула Фьору в простыню и посадила спиной к очагу просушить волосы. Место Фьоры в лохани заняла Хатун.

— Я сейчас вернусь, сделаю тебе массаж и умащу благовониями, — объявила она, покидая, к большому удовлетворению молодых женщин, комнату.

Фьора тотчас же подошла к Хатун, которая с ожесточением намыливалась.

— Я никогда не прощу тебе то, что ты сделала. Можешь хотя бы сказать, где мы находимся?

— В квартале Сан-Спирито, за Арно. Позади дома торговца свечами, около маленькой улочки, выходящей на недостроенный дворец…

— Дворец Питти? — догадалась Фьора.

— Да. Вход сюда через длинный коридор, и ни одного окна, выходящего на улочку. Около двери висит красный фонарь…

— Другими словами, отсюда трудно выйти, если не сказать, невозможно. Кто придет нам на помощь?

— Тем не менее есть один человек, который в курсе. — Хатун понизила до шепота голос и взболтала воду в лохани. — Это старый нищий, которого я встретила около монастыря. Он был очень добр и благороден. Женщина была права: запрещено просить милостыню без разрешения других, но он мне позволил. Он взял меня под свое покровительство и был со мной, когда мужчины принесли тебя сюда…

— Ты сказала ему, почему попрошайничала около Санта-Лючии?

— Да.

— И тем не менее он тебе помог?

— Да, но затем он мне посоветовал вернуться домой. Я не хотела. Тогда он исчез, сказав, что если я останусь здесь, то меня схватят, — закончила Хатун упавшим голосом.

Грустная Фьора вернулась к огню. Слабая надежда, которую она питала, исчезла, как нищий в ночи. Ей было жалко Хатун и только! Надеяться на интерес такого беспомощного существа, как нищий, было чистым безумием. Надо попытаться что-то предпринять! Но что?

Вернувшись, Пиппа вымыла волосы Хатун, вынула ее из воды и открыла затычку в лохани, чтобы спустить воду. Затем уложила на кровать и начала умащать тело благовониями. Наморщив нос, Фьора втянула запах, исходящий от рук Вираго.

— Что это за запах? Я обычно употребляла смесь ириса, вербены и добавляла немного жасмина.

— Это тоже очень хорошо пахнет, но в любви не играет большого значения. Это белоус и стоит достаточно дорого, чтобы ты строила гримасы. Если ты научишься им пользоваться, то мужчины будут без ума.

Внезапно Фьора схватила руку Пиппы и спросила:

— Это все… для сегодняшнего вечера?

— Ты думаешь, я готовлю тебя тому, кто тебя хочет? Да, это правда, но не спрашивай его имени: я все равно не скажу.

Ты скоро его сама увидишь…

— А она? — спросила Фьора, указывая на свою бывшую рабыню. — Ты действительно собираешься ее бросить в тот ад, что я слышала сегодня ночью: к пьяницам и скотам?