Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - Элизабет Шимпфёссль

становится все менее популярным, тогда как противоположное неославянофильское представление о России как об уникальной евразийской цивилизации фактически не подвергается сомнению. В этой атмосфере консерватизм Русской православной церкви успешно укрепляет свои позиции.

Такие разные глобальные образы

Инвестор Альберт с гордостью назвал Россию «центром консервативного мира», поскольку в ней сочетаются православие и ислам, а консервативные ценности отстаиваются с тем же рвением, с каким их защищает римский понтифик. «Мы решительно против ЛГБТ», – объяснил он мне, откидываясь на спинку стула. Альберт не из тех, чей взгляд сосредоточен только на России; как раз наоборот, он долгие годы активно сотрудничал с западноевропейскими странами, выставляя там свою коллекцию современного искусства. Тем не менее его вывод категоричен: «Нам не нужен западный мир в его современном виде. Мы хотим сохранить нашу цивилизацию такой, какой она была всегда».

В 2022 году мысли молодого банкира Никиты, высказанные в начале 2010-х, кажутся произнесенными в совершенно другой эпохе. Тогда он был озабочен стереотипами в отношении России. Этот человек, выросший и получивший образование в международной среде – школа в Германии, частная школа в Швейцарии, школа-пансион в Великобритании и, наконец, Лондонская школа экономики, – остро осознавал едва завуалированное чувство британского культурного превосходства над Россией: «В Англии Россию ассоциируют с олигархами, нефтью, большими деньгами и водкой. В Германии – с водкой, матрешками, мафией, преступностью и проститутками. Во Франции – с большими деньгами, шампанским, мафией и водкой». Хотя Никита никогда не жил в России, он очень тесно отождествлял себя со страной своих родителей и своим стремлением продвигать российскую культуру напомнил мне Игоря Цуканова: «Мне бы хотелось, чтобы люди представляли себе Россию как страну науки, культуры, великой литературы и истории, а не как страну медведей и водки. И вообще, если на то пошло, – добавил Никита, – богатые русские пьют не водку, а виски и коньяк».

Сидя в своем просторном современном доме из дерева и металла в Кенсингтоне, недалеко от российского посольства, меценат и коллекционер Игорь Цуканов уже в середине 2000-х, когда такое было совсем не в моде, прямо заявил, что у него «нет ничего общего со всеми этими людьми, которые сегодня переезжают сюда из России». Большинство богатых русских с активами от нескольких сотен миллионов долларов обосновались в Лондоне еще в 1990-х и начале 2000-х годов. В середине 2010-х сюда начали перебираться и менее состоятельные россияне с капиталами «всего-навсего» в десятки миллионов долларов. Цуканов был одним из немногих респондентов, кто критически относился к патриотическим настроениям («Когда речь заходит о патриотизме, люди начинают говорить странные вещи»), отделяя их от великой русской культуры.

Бывший финансист, чья коллекция послевоенного советского искусства является одной из крупнейших в мире, он уже давно тесно связан с лондонским миром искусства. Его старший сын окончил юридический факультет Калифорнийского университета в Беркли и потом остался со своей семьей в Пало-Альто. Второй сын окончил Йельский университет и на момент нашего интервью с Цукановым работал в сфере инвестиционного банкинга в Лондоне. Только его жена сохранила офис консалтинговой фирмы в Москве. Но уже тогда все больше ее клиентов перебирались из России в Лондон, и ее бизнес следовал за ними.

Цуканов, заработавший свое состояние в финансовой сфере, глубоко отождествляет себя с русским языком, литературой, музыкой и искусством. «У нас много писателей, которые являются частью мировой литературы и культуры. Вклад России в музыку сопоставим со вкладом Германии: ни одна другая страна не дала миру столько гениальных музыкантов», – сказал он, подчеркнув, что музыкальная традиция, сложившаяся в XIX веке, сохранялась на протяжении всей советской эпохи. Хотя сегодня, по мнению Цуканова, уровень музыкального образования в России снизился, прежние высокие стандарты поддерживаются российскими педагогами, которые переехали в Вену, Лондон, Париж и Нью-Йорк. То же самое относится к литературе: «Возьмите Бродского, жившего в Америке, Тургенева, жившего во Франции… Неважно, где они жили». Что касается изобразительного искусства, то оно «не такого высокого качества, как музыка, но и у нас есть фигуры мирового масштаба, подобные Кандинскому и Малевичу».

Межличностная напряженность между Востоком и Западом

Предприниматель и филантроп Давид Якобашвили, по национальности грузин, родившийся в 1957 году, известен как дружелюбный и обаятельный человек. Я могу подтвердить это, вспоминая нашу вторую встречу на Петербургском экономическом форуме в 2015 году и телефонный разговор 2017 года, когда мы согласовывали текст интервью. Беседа была задушевной, мы много смеялись. В тексте, отправленном Якобашвили, я описала его как грузина с мексиканскими усами. Он не мог понять, почему я назвала его усы мексиканскими. Почему не грузинскими, со смехом спросил он.

Но в первую нашу встречу в 2009 году все было иначе. Стоял очень жаркий и душный летний день. Якобашвили был явно не в настроении. На мой вопрос, что он думает о западной элите, он ответил, что испытал по ее поводу много разочарований, особенно имея дело с западными банкирами. «Конечно, среди западных банкиров встречаются достойные люди», – признал он. На самом деле у него есть несколько очень хороших друзей-банкиров из Европы и США. У одного из них, из Швеции, банкира, была коллекция музыкальных автоматов, которую Якобашвили у него купил, – теперь она служит основой экспозиции его собственного музея[331]. Но у него имеется и горький опыт взаимодействия с некоторыми представителями банковского бизнеса Запада, по его словам, «бандитами и жуликами»: «Они улыбаются тебе, будто лучшие друзья, а потом тебя же и обманывают». Он немного просветлел лицом, когда мы заговорили об искусстве и, в частности, о том, как некоторые произведения отражают дух межличностного взаимодействия между Востоком и Западом. Якобашвили показал мне бронзовую статуэтку, украшающую его рабочий стол: «Смотрите, это австрийская работа. Когда-то она стояла в кабинете у Ленина. Ленин получил ее в подарок от [американского нефтяника Арманда] Хаммера».

Некоторые из моих респондентов отзывались о Западе очень эмоционально. Отчасти это может быть связано с тем комплексом неполноценности, который многие из них испытывали в прошлом. Бизнесмен и инвестор Александр, которому сейчас за шестьдесят, говорил об этом особенно пылко и убежденно. В первое постсоветское десятилетие он ощущал огромную разницу между собой и западными людьми, с которыми ему приходилось иметь дело; чувствовал, насколько ограниченны его знания по сравнению с ними: «У меня было чувство неполноценности, можно даже сказать комплекс».

Это было массовое явление. Мы ощущали нехватку знаний, недостаток опыта, которые нелегко было восполнить или хотя бы скрыть. От этого комплекса страдали все, кто имел дело с