Криминальные повести - Александр Серый

– И аналогичное чувство возникло между тобой и Надей, коль она столь откровенна!

– Опять?! – взвился Медведев.

– Молчу… Молчу… Так что там с квартирой? Почему – две? Неужели муж и жена проживают каждый в своей?

– Нет. Во вторую милостиво пустили детишек.

– Васнецовых, что ли?

– Ты потрясающе сообразителен!

– Что значит – милостиво? Забота о детях вполне понятна!

– Если бы… Квартира-то записана на Ларису. И вообще, у Вероники с Костей, вероятно, ничего своего нет – полная зависимость от расположения папочки с мачехой. Как думаешь, это приятно? – изрек Ваня с превосходством осведомленного человека.

– Конфликт отцов и детей…

– Мамы и дочки!

«Вот что имел в виду Михаил Германович, когда огорчился по поводу моего непонимания», – подумал Широков.

Ваня поправил съехавшие на нос очки и, не замечая озабоченности слушателя, продолжал:

– Лариса – женщина неплохая. Но Вероника – капризна, избалована! Константина держит под железной пятой: Константин, поди туда… Константин, принеси то! Тьфу!

– А мне Костя понравился: спокойный, интеллигентный парень. К слову, внимание к жене – достоинство мужа, нет?

– Типичная тряпка! – фыркнул Медведев.

– Ладно, Бог с ними, – сдался Станислав. – Но, согласитесь, все четверо достаточно умны, чтобы на людях сохранять видимость семейного благополучия! И поселились – по-родственному: в соседние комнаты – пятую и шестую…

– Другие уже были заняты, – отмахнулся Медведев. – Ты вот лучше мне скажи, откуда у коммерческого директора такие средства взялись, а? Ворует? Взятки берет?

– Не хватало мне еще и в отпуске голову ломать над подобными проблемами! – возмутился Широков. Он взглянул на часы и добавил: – Пора пробираться в столовую!

Пока Ваня надевал кроссовки, Станислав вышел на внутреннюю галерею и медленно пошел к лестнице. Возле двери комнаты Малина его внимание вдруг привлекли голоса, доносившиеся изнутри.

– Если мы уедем сейчас, все покатится к чертям собачьим! – глухо заявил мужчина.

Второй голос принадлежал женщине, но ответа разобрать не удалось.

– Ты прекрасно понимаешь, что, если все откроется, мне – конец! Только… – мужчина осекся, услышав, вероятно, шаги Вани, который в этот момент подошел к Широкову…

Глава 3.

Черкасовы расправлялись со вторым, когда Широков, вежливо пожелав приятного аппетита, наполнил тарелку рыбным супом. Четвертое место за столом пустовало: Гоша, как обычно, опаздывал или решил отметить выходной более калорийным обедом в каком-нибудь кафе. Во всяком случае, по наблюдениям Ольги Петровны, последнее время он явно тяготился постной пищей.

Егор Петрович сосредоточенно колдовал над паровой котлеткой и только кивнул в ответ на приветствие, зато супруга, разумеется, сменившая лиловое платье на васильковый трикотажный костюм, заметно оживилась при появлении соседа по столу – ей безусловно хотелось поболтать. Широкову ничего не оставалось, как вежливо спросить:

– Что сегодня давали на завтрак?

– Вы тоже не были? Ах, Станислав Андреевич, мы натуральным образом проспали!

Черкасова отодвинула тарелку и аккуратно промакнула губы салфеткой.

– Понимаете, вчера никак не могли с Егорушкой уснуть под впечатлением этого прелестного концерта! И, так сказать, выбились из графика, что нам, старикам, абсолютно противопоказано. Даже будильник не услышали, представляете?

– Очень представляю: нас с Медведевым постигла та же участь. Только про стариков – не могу согласиться. Вы отлично выглядите, Ольга Петровна! Да и Егор Петрович, вон, полон сил и энергии! – польстил Станислав почти искренне, отметив завершившуюся битву с котлетой в тарелке Черкасова. То ли по этому поводу, то ли в ответ на слова Широкова Егор Петрович одобрительно промычал.

Ольга Петровна же просияла, поправив кончиками пальцев седые локоны на висках. Ее взгляд светился восторгом и благодарностью.

– Ну, уж вы скажете, Станислав Андреевич…

– Чистая правда!

– Посмотрели бы вы на меня лет так тридцать назад…

Она вздохнула и украдкой глянула на мужа. Тот с завидным удовольствием лакомился компотом из сухофруктов, не обращая внимания на попадающиеся косточки.

– Эх… – еще раз вздохнула женщина, теперь уже – с укоризной. Потом встряхнулась, возвратилась к действительности. – С кем из наших сегодня не разговаривала, все – в восторге от концерта! Только Гоша – в своем амплуа – утром заявил, что кругом жульничество и артисты пели под эту… фонограмму.

Не очень знакомое слово Ольга Петровна произнесла с подчеркнутым прононсом на первом слоге.

– Всем не угодишь, – философски заметил Широков.

– Только мы с Егором Петровичем неприятно поражены, что такой интеллектуал, как Михаил Германович, не счел нужным побывать на концерте. Да и негоже отпускать молодую жену одну на увеселительные мероприятия – уведут! Егорушка за тридцать пять лет супружества меня и днем-то в кино одну не пускал. Правда, дорогой?

Широков усомнился, кто кого не отпускал, перехватив подобострастный взгляд дорогого, брошенный на супругу, но благоразумно промолчал.

– Как, вы еще не знаете? – воскликнула Черкасова.

– Помилуйте, о чем?

Ольга Петровна сделала большие глаза и несколько мгновений молча смотрела на искренне ничего не понимающего Широкова. Потом, словно чего-то опасаясь, огляделась по сторонам и шепотом сообщила:

– Ни для кого из нас не секрет, что Михаила Германовича сжигает страсть – карты! Это поглощает его целиком, раз вместо молодой жены он столько времени уделяет Виктору…

– В смысле – Кононову?

– Разумеется! Они на пару частенько ходят по вечерам в соседние санатории поиграть с такими же заядлыми картежниками и, заметьте, играют на деньги – большие деньги!

– Вот так…

– Если ранее Михаил Германович позволял себе возвращаться домой очень поздно, то вчера вовсе не пришел! Его нет до сих пор!

– Но Виктор же вечером в пятницу уехал, как же…

– Ну и что? – перебила Ольга Петровна. – Значит, пошел один…

Она внезапно запнулась, опустила глаза и затеребила пальцем уголок салфетки. Широков чуть повернул голову и понял причину: мимо них шла Лариса Мокшанская, чей стол располагался по этому же проходу далее к окну. Женщина выглядела как обычно привлекательно, разве что лицо было бледнее, чем всегда, да под глазами залегли тени.

Станислава не очень интересовали в данный момент семейные проблемы соседей, поэтому он воспользовался замешательством Ольги Петровны, собираясь ретироваться. Но Черкасова уловила его движение и спросила:

– Вы уже уходите? А как же Ванечка – он же еще не закончил прием пищи… Вы разве его не дождетесь? – она кивнула в угол зала, где «принимал пищу» Медведев.

Тот как раз посмотрел в их сторону и приветственно помахал вилкой.

Станиславу очень хотелось сказать что-нибудь едкое, но он сдержался и, в качестве компенсации, одним махом выпил стакан компота отсутствующего Гоши. Ольга Петровна одобрительно улыбнулась и обрадованно защебетала:

– Знаете, Станислав Андреевич, я снова вспоминаю этот концерт! Наблюдая, как вы культурно и чутко ведете себя за столом, подумала вот о чем: как же мало осталось у людей воспитанности и такта в поведении! Разве в наше время можно было себе представить, чтобы во время концерта или даже просмотра кинофильма зрители прямо посреди действа покидали свои места, разгуливали по залу, уходили, приходили, снова уходили… Неужели теперь это стало нормой поведения, а?

– Не могу не согласиться с вами, – ответил Широков, стараясь сохранить на лице любезную улыбку и моля Бога, чтобы тот поскорее выгнал Медведева из-за стола.

– Конечно, Станислав Андреевич, вы меня поймете правильно! Ведь вы – не такой, как они. Вы, с вашим воспитанием, никогда не позволили бы себе вертеться перед глазами зрителей, мешая им приобщаться к прекрасному!

Если бы Широков мог покраснеть, он бы, конечно, это сделал, но такого достоинства Станислав от природы был напрочь лишен. Поэтому он потупил глазки, как услышавшая бранное слово гимназистка, не желая огорчать Ольгу Петровну. Наконец объявился обжора-приятель, и Широков смог сбежать, не роняя марки.

По заведенному ритуалу приятели уселись на скамеечке, предусмотрительно сдвинутой влюбленными в гущу кустов акации в стороне от пешеходных дорожек парка. Днем сюда можно было скокойно нырять; не рискуя вспугнуть кого-нибудь неожиданным появлением, и расслабленно переваривать пищу, лениво перебрасываясь словами. Всегда благодушно настроенный после обеда Ваня был несколько возбужден.

– Странные вещи творятся! – воскликнул он, откидываясь на жесткую спинку скамьи и вытягивая вперед тощие ноги.