Король волшебников - Лев Гроссман

— Порядок, — сказала Айрис. — Завтра в то же время.

— Но мы еще не закончили.

— Завтра доделаем, — приподнялась Айрис.

— Нет. Сегодня.

Айрис уставилась на Джулию сквозь свои зубрилкинские очки. Она, может, и злилась, что приходится нянчиться с новенькой, но в Джулии злости было куда поболе: если истратить часть основного фонда, никто не заметит. Она грохнула по окну кулаком — зря, что ли, столько раз укрепляла его пятьдесят шестым заклинанием.

— Ладно, Джулия, я все поняла. Я вела себя слишком жестко и прошу у тебя прощения. Пошли обедать.

— Когда уходить, решу я. — Джулия наложила замыкающие чары на дверь (уровень семьдесят два). Символический жест: у Длинного Кабинета было два выхода, а ее семьдесят второй уровень Айрис расколола бы за пару минут. Но она шла к Мюру четыре года — ради этого можно разок пропустить обед.

— Как скажешь. — Айрис снова села и уперлась подбородком в ладони. Ей это только на пользу, подумала Джулия: выпирает уже из джинсов.

Все началось заново в третий раз. На этот раз Джулия работала медленнее и закончила впотьмах, около девяти. Айрис попробовала запертую дверь, выругалась и прошла через весь кабинет к другой двери, не оглянувшись и ничего не сказав.

Дружба не сложилась. Сержант-ветеран не потрепал ее по плечу и не признал нехотя, что когда-нибудь из салаги все же выйдет солдат, но назавтра в восемь утра дело обошлось уже без штучек типа «альфа здесь я».

Итак, приобщимся к продвинутой магии… благо ни с кем спать для этого больше не надо.

На этот раз ей даже стул выделили, и сидели они с Айрис по обе стороны массивного, переделанного из мясницкой колоды стола. На столе лежала та же папка-скоросшиватель, но очень красивая: обложка кожаная, кольца стальные — не алюминий гнутый, как в дешевом «Траппер-кипере», — и, что главное, толстая-претолстая. С каллиграфически выписанными заклинаниями.

Под надзором Айрис Джулия в тот день повысила свой уровень на два пункта, а на следующий заработала еще пять. Каждое новое деление стирало в памяти некоторую часть бруклинских мук. Слишком долго ее вечно голодный разум сидел на голодном пайке; она боялась даже, что он помрет окончательно, утратит всякую пластику. Что она, надышавшись ядовитыми газами, потеряет тонус и не сможет усваивать большие порции данных, но нет: скитания в информационных джунглях только закалили ее. Раньше она делала многое при малых ресурсах — дорвавшись до больших, она собиралась творить чудеса. И творила.

Досадно было, конечно, корпеть над повышением уровня, когда другие выделывали бог знает что. Джулия, галопом проскакивая новые области, рвалась к светлому будущему. Айрис чуть не за уши оттаскивала ее назад и заставляла проходить уровни по порядку. Всем же ясно, что, добавив к кинетике сто двенадцатого кое-какие разогревающие чары сорок четвертого, можно подняться на несколько футов в воздух — так нет, жди сто шестьдесят шестого, до которого еще пятьдесят четыре ступени.

Относились к ней тем временем как к ребенку, при котором не следует говорить лишнего. Выглядывая из окна Длинного Кабинета, она каждый раз видела Царапа и Асмодею, погруженных в некий крайне увлекательный разговор. Либо они спали вместе — хотя малолетка и во Франции малолетка, — либо вели совместно какие-то дела, о которых пока не полагалось знать Джулии. Стоило ей войти в столовую, все замолкали. Не то что они не рады были видеть ее, просто почему-то забывали, что хотели сказать, и отпускали замечания о погоде, кофе и бровях Асмодеи.

Как-то раз она проснулась в два часа ночи. Повышение квалификации так изматывало, что из кабинета она шла прямиком к себе в спальню и просыпала обед. Ей показалось, что в комнате вибрирует телефон, хотя телефона у нее не было. Вибрации усиливались, и скоро весь дом запульсировал с интервалом в пять примерно секунд. Она ощущала нечто подобное, когда машины, проезжавшие мимо ее дома в Бруклине, врубали басы: все дребезжало, как будто к дому через спящие поля Мюра шагал великан.

Продолжалось это минуты две и достигло пика: Джулия опасалась, как бы из окон не вывалились престарелые стекла. На финальном ударе ее кровать съехала на фут влево и с потолка посыпалась трехсотлетняя пыль. Где-то все же разбилось окно — а может, тарелка. С нижних этажей хлынул свет, озарив кипарисы на той стороне лужайки.

Потом все вмиг прекратилось, оставив за собой звенящую обожженную тишину. Позже, час спустя, Джулия услышала, как другие поднимаются в свои комнаты. Асмо яростно прошипела, что они попусту тратят время, но ее тут же заткнули.

Наутро все вели себя так, будто ничего не было, только Фиберпанк украсился багровым синяком на виске. Ну и нууууууу…

Когда Джулия достигла двухсотого уровня, ей испекли торт. Две недели спустя, через полтора месяца после приезда в Мюр, она отправилась спать с двухсот сорок восьмым, предвкушая завтрашний день. И вот свершилось: Айрис познакомила ее со сложными чарами, отводящими энтропию в близлежащей местности на пять секунд назад. Их радиус охватывал только двор, но впечатление было сильное.

Теория представляла собой воронье гнездо различных эффектов. Джулия сомневалась, что такая неразбериха может сработать, но у Айрис получалось, а через несколько часов получилось и у нее. Она применила чары, и рассыпанные только что кубики сложились в башню сами собой.

Это и был двести пятидесятый уровень. Айрис расцеловала ее в обе щеки — zo Fransh[50] — и объявила, что их работа завершена. Джулия, которой не верилось, предложила прогнать все сначала с первого уровня, но Айрис не захотела: она и так насмотрелась вдоволь.

Остаток дня Джулия прогуливалась по отрадно прямым и тенистым дорожкам через опаленные солнцем поля. Мозг, раздувшийся, как живот после обильной трапезы, впервые на ее памяти не чувствовал голода. Час она посвятила компьютерным играм. Вечером Фиберпанк состряпал им замечательный буйабесс с морским чертом и шафраном. Открыли пыльную бутылку «шатонеф-дю-пап» — этикетка без рисунка давала понять, что вино это стоит целое состояние. Перед отходом ко сну Царап велел ей явиться утром в Библиотеку — не в Длинный Кабинет, а в Библиотеку.

Проснулась она рано, когда жара еще не настала. Погуляла еще немного по не слишком живописной округе, распугивая французских козявок, понаблюдала за крошечными белыми улитками, промочила ноги в росе. Утро дня рождения, да и только. Из суеверия Джулия не пошла в столовую завтракать; без пяти восемь она взяла на кухне рогалик и нервно сжевала его по дороге в Библиотеку.

Ей вспоминалась другая библиотека, бруклинская, и тот день, когда она вошла в лифт. С тех пор она все время падала, как будто ступила в пустую шахту, но сегодняшний день обещал приземление. Она уже и забыла, что это значит — быть своей, жить по ту же сторону зеркала, что и все остальные.