По ту сторону Вселенной - Александр Плонский

- ... Я всего лишь репродукция человека, бесплотный двойник, средоточие энергетических полей, доведенное до совершенства и наделенное чужим разумом... Несусь, вернее, распространяюсь во Вселенной, оторванная от своей основы - Джонамо... Мыслящая волна не имеет права на собственное "я", не должна мнить себя личностью! Интересно, понимает ли это Борг, представляет ли меру моего одиночества.

- Представляю... - простонал старик.

- ... Я боюсь, по-человечески боюсь, - продолжала "Джонамо". - Все время спрашиваю себя: не ошибся ли Борг в расчетах? Вдруг пронесусь мимо Гемы, напролет, в пустоту? Без возврата! И буду вечно наедине со звездами, без надежды, с единственным, неосуществимым желанием погасить себя, выключить поддерживающий мое движение источник. Но не дотянуться до выключателя, нет кнопки, которую я могла бы нажать!

- Казалось, я предусмотрел все... Глупец! Как я смогу искупить ее страдания!. Найду ли мужество взглянуть ей в глаза, когда она вернется? А если...

Он представил себя в беспредельных глубинах Вселенной, в толще непостижимого, лишенным собственной воли, способности хоть как-то влиять на происходящее, ни над чем не имеющим власти, даже над своей жизнью. Представил ничтожную пылинку в безмерной простертости мироздания и сказал себе: "это я"... И беззвучно закричал, исходя отчаянием: "что я наделал!"

Горечь пронизывала все его существо. Он физически жаждал смерти, но знал, что не может, не имеет права умереть в неведении о судьбе Джонамо.

- ... Неужели Борг не знал, что волна может страдать? Не знал... Джонамо была готова пожертвовать собой. Но она спит, а жертвой стала я... И вот выполняю ее долг. Ее, а не мой!

Борг отключил компьютер и, съежившись, сник в кресле. То, что он только что пережил, было не просто потрясением. Потрясений он знавал немало. И последнее загнало его на Утопию.

Когда-то, в незапамятные, но золотые для науки времена, ее делали гениальные одиночки. Они копошились в поверхностных слоях Знания, добывая его драгоценные зерна. Однако эти плодоносные слои были исчерпаны; продвижение вглубь требовало усилий уже не ученых-одиночек, а научных коллективов.

Возник клан "организаторов науки". Их имена входили в историю наравне с именами завоевателей и вождей. Исполнительская же масса оставалась безымянной.

Со временем коллективная форма науки перестала себя оправдывать. Как оказалось, компьютер лучше посредственного исполнителя. "Организаторы науки", по крайней мере, те из них, которые были не столько предприимчивыми, сколько талантливыми, вновь превратились в ученых-одиночек, но теперь за плечами каждого из них стояла электронная премудрость в виде компьютеров и роботов.

В ученой среде произошел своего рода естественный отбор: предприимчивые, но не талантливые "организаторы" нашли применение своим силам и способностям в управленческой сфере, а исполнители меньшей частью приобрели творческую самостоятельность, большей - покинули науку, благо она в них уже не нуждалась.

То время было для Борга золотым, ибо именно в таких условиях мог по-настоящему расцвести его гений. Но, увы, оно продолжалось недолго даже по сравнению с человеческой жизнью.

"Организаторы" исподволь возвращали утраченные позиции. Будучи людьми по-своему не глупыми, они понимали, что потеснить истинных ученых так просто не удастся. Да и не собирались занять их место. Простить им гениальность вот чего не могли "организаторы".

И они экстраполировали компьютеризацию науки с исполнительской массы на саму личность творца. Если компьютер может претворять идеи, то почему не может творить?

Итак, ученым-одиночкам, чья интеллектуальная мощь поддерживалась компьютерами, а экспериментально-техническую базу составляли роботы и автоматы, противопоставили чисто компьютерную систему науки. При этом направления научно-технического прогресса задавали "организаторы", остальное возлагалось на электронику.

Борг пытался сопротивляться. Тогда ему вежливо, но весьма определенно дали понять, что при всех его крупных и несомненных заслугах перед наукой он, как ученый, изжил себя, что практикуемые им методы - вчерашний день, и что, дескать, прогресс остановить нельзя, да и никто ему этого не позволит...

Боргу ничего не оставалось делать, разве что в знак протеста покинуть Мир. Так он и поступил, унеся с собой в добровольное изгнание горечь обиды и никому, по-видимому, не нужные знания...

Это было потрясение разрушительное. Оно деморализовало ученого, если не подорвало, то пошатнуло веру в свои далеко еще не исчерпанные возможности. Борг начал вести жизнь затворника, на Утопии этим никого нельзя было удивить.

Вмешательство Строма и Игина вновь сделало его самим собой, когда Борг уже спрашивал себя: "Не сон ли мое прошлое? Неужели я, действительно, что-то сделал в науке? Или все придумал долгими вечерами, изнемогая от одиночества? Был ли я на самом деле?"

Сейчас Борг перенес потрясение совершенно другого рода. Оно не парализовало его волю, не лишило мужества. Он испытал нечто похожее на электрический шок. Словно импульс высокого напряжения пронзил его готовое остановиться сердце, и, испытав мучительный спазм, оно застучало с прежней силой.

Борг умел когда надо взять себя в руки. Сейчас это означало одно: умом, свободным от эмоций, скрупулезно перепроверить все этапы, все звенья осуществляемого им грандиозного эксперимента, начиная с основополагающей теории, фундамент которой был заложен еще полвека назад, а здание завершено перед отлетом на Мир, и кончая техническим обеспечением опыта в завершающей стадии.

Проделать все с нуля, придирчиво, даже предвзято, как бы задавшись целью опровергнуть. Искать зацепки для сомнений, учесть величины, сочтенные в свое время пренебрежимо малыми. Вывести формулы иными способами и посмотреть -- совпадут ли? Такую программу поставил перед собой Борг.

Сейчас ему положительно не хватало атмосферы "мозгового треста". Он был готов отдать на растерзание свое детище Оэлу, чей интеллект ценил вровень с собственным. Но Оэл далеко, а время не терпит...

Несколько суток титанического труда, который оказался бы физически непосильным и для молодого, потребовалось Боргу, чтобы провести это беспримерное расследование. Лишь нервный подъем, стимулированный перенесенным потрясением, позволил ему, глубокому старику, выдержать такую сверхнагрузку.

Он знал, что выдержит. И выдержал. И вздохнул с облегчением: все подтвердилось. Все совпало. Различными математическими путями, преодолевая нагроможденные им же самим запутанные лабиринты, он упорно приходил в один и тот же конечный пункт.

Борг признавал ограниченность человеческого разума, но вместе с тем диалектика! - был убежден в его всесилии. Все в природе поддается расчету, от мельчайших частиц вещества до его гигантских скоплений - галактик. Надо лишь четко представлять границы применимости той или иной теории, выбрать соответствующий математический аппарат, а если его нет, - разработать. И, пожалуй, главное: учесть все до единого факторы, которые могут повлиять на ход процесса.