Пастораль сорок третьего года - Симон Вестдейк

— Не пора ли сворачивать? Справа виден лес.

— Да, скоро, — ответил Пурстампер глухим голосом. Ван Дале насторожился и посмотрел на Схюлтса. Они проехали уже несколько поворотов, куда можно было бы свернуть; все боковые дороги, в том числе и та, на которой он в первый раз встретил Мийс Эвертсе, вели к параллельному шоссе; аптекарь не мог этого не знать.

— Эта дорога?

Пурстампер кивнул. Ван Дале затормозил и хотел было сделать поворот, как вдруг Пурстампер выкинул нечто неожиданное. Стекло с его стороны было опущено, он высунул из окошка свое длинное тело — шляпу тут же сдуло ветром — и закричал изо всех сил:

— Помогите! Помогите! Меня похитили! Сюда, к машине… Ван Дале сидел за рулем и не мог ничего сделать, но Хаммер успел схватить Пурстампера за пиджак. Набирая скорость, машина свернула на боковую дорогу. Хаммер и Схюлтс втащили аптекаря в машину, несмотря на его отчаянное сопротивление.

Эскенс крикнул:

— Всыпь ему как следует! Быстрее вперед, мальчики, сейчас я прошью его насквозь!

Пурстампера повалили на сиденье, Хаммер сжал ему горло, но аптекарь страшно извивался, вырывался из рук Хаммера и, когда это удавалось, кричал: «На помощь!» Схюлтс крепко держал его за правую руку.

— Я сверну в лес при первой возможности, — сказал Ван Дале. — Кому он кричал?

— Не знаю, — тяжело дыша, ответил Схюлтс. Ему пришлось бросить револьвер, так как Пурстампер вырвал левую руку, которую Баллегоойен в конце концов зажал намертво. Схюлтс вглядывался в удивленные лица редких прохожих. Возможно, Пурстампер надеялся привлечь внимание немцев, стоявших у одного из домов; почти половина больших вилл вдоль шоссе наверняка была занята вермахтом. По обеим сторонам дороги между домами виднелось много полянок и рощиц, но перекрестка все не было. Ван Дале продолжал ехать, а трое все еще боролись против одного. Пурстампер отбивался нргами, и им пришлось совсем перегнуться вперед, чтобы воспрепятствовать этому. Тут и четвертый решил вступить в бой. Схюлтс вдруг увидел прыгающий и вздрагивающий револьвер Эскенса; он увидел тонкие заостренные пальцы Эскенса на курке, а потом и самого стрелка со свастикой на рукаве, его щуплую фигуру в желто-коричневой форме. Лицо было скрыто под большой фуражкой. В этот момент Ван Дале на полной скорости свернул влево, на широкую немощеную и пыльную лесную дорогу. На повороте он оглянулся, не преследуют ли их, а затем занялся пассажирами дрожавшей и подпрыгивающей машины. Эскенс уже приставил револьвер к виску Пурстампера, но стрелять не решался. Аптекарь бился как рыба, и, несмотря на все усилия Схюлтса, Хаммера и Баллегоойена, им никак не удавалось с ним справиться. Тяжелое астматическое пыхтение Баллегоойена было страшно.

— Не стрелять! — крикнул Ван Дале. — Черт побери, ты же попадешь в кого-нибудь из нас, осел несчастный! Убери револьвер!

Эскенс убрал револьвер. Пурстампер кричал:

— Не убивайте, я не виноват…

— Замолчи! — прикрикнул на него Ван Дале. — Если пикнешь, тебе конец! Иоган, если он закричит, стукни его своим револьвером.

— Я уронил его, — еле выдавил Схюлтс, задыхаясь от схватки, которая, кажется, подходила к концу, так как Пурстампер перестал сопротивляться и лежал, наполовину свесившись с сиденья; он больше не кричал.

— Не забудь, что я стреляю первым! — напомнил Эскенс.

— Кому он кричал? — спросил Баллегоойен.

— Не знаю, — ответил Схюлтс. — Крис, не забирайся слишком далеко в лес, а то мы заблудимся…

— Не надо имен, господа, — строго предупредил Хаммер. Ван Дале уже свернул на другую боковую дорогу, и машина затряслась, углубляясь все дальше в лес, который справа отделялся от дороги проволочной изгородью. Домов не было видно. Дорога была широкая. Ван Дале остановил машину, Слева виднелась небольшая цветущая полянка, а за ней сосновый лес; за проволочной изгородью рос кустарник вперемежку с березами — прекрасное местечко для загородной дачи. Пурстампера выволокли из машины; он не сопротивлялся. Хаммер и Баллегоойен крепко его держали. С того места, где они остановились, дорога просматривалась метров на сто. Пурстампер, стоявший в полный рост, в разорванной одежде и с полувыдранной бородой, выглядел не таким жалким, как можно было ожидать после ожесточенной борьбы в машине. Он, правда, был мертвенно-бледен, его щека дергалась, но темные глаза смотрели на похитителей не столько вызывающе, сколько пристально и изучающе, даже с некоторой торжественностью; казалось, что он надеется с помощью важных аргументов внести в дело коренной поворот. От левого глаза до уголка рта тянулась кровавая царапина.

— Вы меня здорово провели, господа, — произнес он дрожащим голосом, переводя взгляд с Ван Дале на Схюлтса. — Но уверяю вас, произошла ошибка…

Эскенс засмеялся. Ван Дале сказал:

— Hv, хватит. Вы Генри Пурстампер, не так ли?

— Да.

— Мы приговорили вас к смерти, приговор будет приведен в исполнение через расстрел. Ваше последнее слово, только короче. Следите за дорогой, — приказал он товарищам.

— Я заявляю, что невиновен. Факты против меня…

— В чем невиновен?

— В трагедии Хундерика. Я…

— Как ему все хорошо известно! — вскипел Эскенс.

— Помолчи! — остановил его Ван Дале и снова обратился к Пурстамперу: — Мы считаем вас виновным и действуем, исходя из этого. У вас осталась минута, чтобы приготовиться…

— Я невиновен, господа, — упрямо твердил Пурстампер с конвульсивно дергающимся лицом — Я собирался выдать их, но не выдал. Бог свидетель, я говорю правду. Вы убьете невинного. Ведь это величайшая нелепость: Бовенкамп — отец девушки, с которой помолвлен мой старший сын Кеес…

— Мы не вдаемся в семейные отношения. Если вы хотите потратить последнюю минуту на пустой разговор, то продолжайте.

— Минута слишком коротка, господа, — серьезно сказал Баллегоойен, медленно вращая правой рукой. — У нас нет с собой Библии, но мы не должны забывать об отпущении грехов преступникам, которых мы караем.

— Не заводи, ради бога, этого разговора! — взмолился Схюлтс.

— У нас нет времени, — сказал Ван Дале. — Минута не коротка, а очень длинна.

— Я невиновен, — в страхе повторил Пурстампер. — Это сделал кто-то другой, в немецкой полиции знают кто; если можно, то я советую, идите…

— В немецкую полицию! — с иронией произнес Эскенс. — Ну погоди же…

— Не убивайте невиновного, господа! Я взываю к вашей совести. Возможно, что моя-то совесть и не совсем чиста. Будучи энседовцем, я обязан совершать иногда поступки, которые сам считаю не очень хорошими, но в истории Хундерика я неповинен, бог свидетель…

— Минута истекла, и давно, — сказал Ван Дале. — Приступим. Кто начинает?

Эскенс вышел вперед с револьвером в руке, вопросительно глядя на Баллегоойена.

— Подумайте о моих детях, господа, о моих двух сыновьях. После вы пожалеете об этом. Я невиновен, я хотел выдать, но…

— Я прочту короткую молитву, — сказал Баллегоойен, тяжело дыша.

— Пурстампер Генри, приготовьтесь к смерти…

— Кончай, — проворчал Схюлтс и посмотрел на дорогу.

— Я невиновен! — в отчаянии крикнул Пурстампер.

— Отче наш, иже еси на небесех…

— Я невиновен, господа! Подумайте о моих сыновьях…

— Замолчи! — крикнул Баллегоойен. — А ты подумал о моем сыне, проклятый убийца?! Негодяй!

Схюлтс, подскочивший к ним, не смог помешать Баллегоойену ударить Пурстампера по лицу; тот принял удар пассивно, но, когда Эскенс приставил револьвер к его виску, рванулся в сторону. Пурстампер опять закричал «караул», «помогите», но второй удар, на сей раз нанесенный Ван Дале, заставил его замолчать. Хаммер и Баллегоойен крепко держали его, но он ни секунды не стоял спокойно, и Эскенс бегал вокруг него, как укротитель, выведенный из себя строптивым львом. Схюлтс тоже взвел курок своего револьвера. Аптекарь снова начал умолять, на этот раз тихим, дрожащим голосом:

— Подумайте о моих сыновьях. И в это время Хаммер крикнул:

— Показались два мофа на велосипедах! Осторожно, ребята!

— Кончайте с ним и быстрее в машину! — приказал Ван Дале.

Схюлтс и Эскенс выстрелили почти одновременно, не целясь; ни один не попал в висок. Пурстампер безмолвно упал на землю, держась за левый бок. Ван Дале уже сидел за рулем.

На повороте появились два велосипедиста, ехавшие не очень быстро. Они были вооружены винтовками. Машина рванудась вперед, чуть не задев тело аптекаря; Хаммер, следивший за дорогой через заднее стекло, крикнул:

— Они стреляют, пригнитесь!

Все пятеро пригнулись, но было тихо; только Эскенс уверял после, что слышал выстрел. Машина проехала первый поворот, Ван Дале свернул в следующий и поехал по другой, тоже лесной дороге; вскоре они, подпрыгивая на ухабах, выехали на предельной скорости на параллельное шоссе и понеслись к железной дороге. Свистящее дыхание Баллегоойена заменило на некоторое время всякий разговор.