МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж) - Дзюнъитиро Танидзаки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дождавшись Цуруко с О-Хару, Сатико сказала служанке, что они с Эцуко могут, если им захочется, пойти в универмаг.
* * *Как только Юкико удалось, пустив в ход всё своё хитроумие, увести Умэко наверх, рассказала Цуруко, она мигом оделась и выскочила из дома. Сейчас, у бедняжки Юкико, наверное, голова идёт кругом. Но раз уж Цуруко сумела вырваться на свободу, она намерена насладиться ею в полной мере.
Сидя за столиком в ресторане, сёстры любовались открывавшимся из окна видом канала.
— Как всё здесь напоминает Осаку! — воскликнула Цуруко. — Я и не знала, что в Токио есть такие красивые места.
— Действительно напоминает. Когда мы приезжали в Токио, отец всегда водил меня сюда.
— Это место называется Коннякудзима? Что, когда-то это был остров?
— Гм, не знаю. Я уверена, что это тот самый «Дайкокуя», где мы бывали с отцом, правда, в ту пору этого здания у канала ещё не было.
Сатико помнила, что в то время дома стояли только по одну сторону улицы. Теперь и на другой её стороне, у самого канала, появились постройки, и ресторан «Дайкокуя» помещался в двух зданиях, стоящих друг против друга через улицу. Очевидно, кухня находилась в старом здании напротив, и в помещение, где сидели сейчас сёстры, еду приносили оттуда.
Вид, открывавшийся из отведённого им кабинета, ещё больше, чем прежде, напоминал Осаку. Новое здание ресторана стояло у самой излучины канала, от которого как раз в этом месте ответвлялось два рукава, образуя с ним нечто наподобие креста. Это место невольно вызывало в памяти осакский пейзаж, какой можно увидеть в районе Ёцубаси, «Четыре моста».
Здесь тоже над каналом и его рукавами были сооружены мосты, только их было не четыре, а три. После землетрясения этот район, некогда хранивший следы благообразной старины, подобно району Нагабори в Осаке, подвергся перестройке. Жилые дома, мосты, дороги были построены сравнительно недавно, и это, в сочетании с малолюдностью здешних улиц, производило впечатление некоторой необжитости.
— Прикажете подать лимонаду?
— Что ты будешь пить, Цуруко? — спросила Сатико.
— Ну что ж, я не возражаю против лимонада…
— А может быть, закажем пива?
— Если ты составишь мне компанию.
Сатико знала, что Цуруко охотнее других сестёр в былые времена составляла за ужином компанию их покойному отцу. Её любимым напитком было сакэ, и порой она даже испытывала потребность осушить чарку-другую. Впрочем, она не была противницей и пива.
— Наверное, сейчас у тебя не так уж часто выпадает случай отведать твоё любимое сакэ? — сказала Сатико.
— Почему же? Обычно мы с Тацуо пропускаем по чарочке за ужином. И потом, время от времени у нас бывают гости.
— Кто же?
— Ну, например, брат Тацуо из Адзабу. Когда он приходит, мы обязательно подаём к столу сакэ. Он говорит, что в нашем тесном домике, да ещё под ребячий гомон, пить сакэ особенно приятно.
— Должно быть, его визиты доставляют тебе много хлопот.
— Я бы не сказала. Мы сажаем его за стол вместе, с детьми, ставим перед ним сакэ, вот и всё. Что же до угощения, то О-Хиса всегда что-нибудь придумает.
— Смотри-ка, как ловко она научилась управляться по хозяйству.
— Первое время ей ужасно не нравилось в Токио, и мы не раз даже плакали сней на пару. Она всё просила: «Отпустите меня в Осаку, отпустите меня в Осаку». Но теперь эти просьбы прекратились. Я надеюсь, она проживёт у нас, пока не выйдет замуж.
— Она старше моей О-Хару?
— А сколько лет О-Хару?
— Девятнадцать.
— Тогда они ровесницы. Я думаю, и тебе не следует отпускать от себя О-Хару, Она хорошая девушка.
— О-Хару служит у нас уже шестой год и вряд ли согласилась бы перейти в другое место, даже если бы я этого потребовала. Но она вовсе не так хороша, как ты думаешь.
— Я уже слышала об этом от Юкико. Но вспомни, как она проявила себя позавчера во время урагана. О-Хиса, та вконец растерялась, но О-Хару… Тацуо был просто поражён. Он так и сказал: «Удивительная девушка!»
— Да, в таких ситуациях она просто незаменима. Тут ей и впрямь не откажешь ни в преданности, ни в самоотверженности, ни в сообразительности. Точно так же было и во время наводнения. Но при этом…
И пока сёстры дожидались заказанных кушаний (пиво и закуски им уже принесли), Сатико принялась рассказывать о том, какова О-Хару в повседневном быту.
Обычно, когда кто-нибудь хвалил О-Хару, Сатико не спешила разуверять своего собеседника: как хозяйке ей было приятно выслушивать эти лестные отзывы, а потом — к чему рассказывать всем и каждому о недостатках своей служанки? О-Хару и в самом деле пользовалась в округе завидной репутацией. Она была приветлива, обходительна и щедра на руку, не делая разницы между своим и хозяйским кошельком. Неудивительно поэтому, что всё торговцы и мастеровые, едва завидев её, расплывались в улыбке. Но этого мало — и приятельницы Сатико, и даже классный руководитель Эцуко считали своим долгом сказать ей, какая у неё замечательная служанка. Слушая эти похвалы, Сатико оставалось лишь удивляться, да и только.
Лучше кого бы то ни было понимала Сатико мачеха О-Хару. Время от времени она наведывалась к Сатико и всякий раз заводила с ней один и тот же разговор. Кто бы что ни говорил, уверяла она Сатико, но она по гроб жизни будет благодарна доброй барыне за то, что она держит у себя в доме эту несносную девчонку. Сколько раз она плакала из-за неё! Кому, как не ей, понять, сколько забот причиняет О-Хару барыне. Ей страшно даже подумать, что с ними станется, если Сатико прогонит её, ведь другое, место для неё вряд ли сыщется. Одна надежда, что благодетельница барыня и впредь будет терпеть О-Хару подле себя, как это ей ни хлопотно. Что же до жалованья, то Сатико может не платить ей ни гроша. И пусть бранит её почаще. Таким, как О-Хару, нужно постоянно вправлять мозги, иного обхождения они не понимают…
Когда знакомый хозяин прачечной впервые привёл четырнадцатилетнюю О-Хару с просьбой взять её в услужение, миловидная девушка понравилась Сатико, и она решила рискнуть. Но не прошло и месяца, как Сатико поняла, что совершила ошибку и что слова мачехи «это не девчонка, а сущее наказание» были сказаны отнюдь не из одной только вежливости.
Главным пороком новой служанки была её вопиющая неряшливость. Сатико довольно скоро обнаружила, что грязь под ногтями и неотмытые пятки О-Хару, на которые она обратила внимание ещё при первом знакомстве, служат признаком не столько тяжёлой жизни, сколько самой обыкновенной лени и полного пренебрежения к мытью и стирке. Сатико не жалела усилий, чтобы искоренить в служанке этот недостаток, но стоило ей хоть немного ослабить бдительность, как всё возвращалось на исходные позиции.
Другие служанки каждый вечер шли принимать ванну, О-Хару же тем временем спокойно полёживала в комнате для прислуги и засыпала прямо в одежде. Она не утруждала себя стиркой и могла по нескольку дней кряду ходить в одном и том же исподнем. Чтобы заставить О-Хару вымыться, кто-нибудь должен был силой стащить с неё одежду и усадить в ванну. Точно так же и с бельём: нужно было вытащить из корзины её грязные рубахи и штаны и буквально стоять у неё над душой, пока она всё это не выстирает. Одним словом, О-Хару доставляла Сатико больше хлопот, чем собственная дочь.
Однако более, чем Сатико, от нечистоплотности О-Хару страдали другие служанки, и они первыми подняли ропот. С появлением О-Хару, жаловались они хозяйке, комната для прислуги пришла в полный беспорядок, шкаф битком набит грязных бельём. Ждать, когда она наконец возьмётся за стирку, нет никакой возможности, и поэтому как-то раз они решили сами перестирать её грязное бельё. И что же? В её вещах они обнаружили панталоны Сатико. Возиться со стиркой ей неохота, вот она и надумала позаимствовать хозяйкино бельё. И потом, продолжали служанки, от О-Хару так скверно пахнет, что к ней невозможно подойти близко. И дело не только в том, что она редко моется, — у неё постоянно расстроен желудок, ведь она всё время что-то жуёт. Спать с ней в одной комнате сущая мука. А в последнее время они даже стали замечать у себя вшей.
Сатико несколько раз пробовала отсылать О-Хару назад к родителям. Но всякий раз к ней по очереди являлись отец и мачехи О-Хару и на всё лады умоляли её взять девушку обратно.
Помимо О-Хару, дочери от первой жены, у её отца было ещё двое детей от второго брака. О-Хару, при её нерадивости, училась плохо, и стоило ей появиться в доме, как жизнь супругов превращалась в сущий ад: отцу приходилось лебезить перед женой, потому что ему было стыдно за О-Хару, а мачеха боялась лишний раз выругать негодницу, чтобы не обидеть мужа. «Уж вы, барыня, — просили они Сатико, — будьте такие добренькие, позвольте О-Хару послужить у вас, покуда она не выйдет замуж».
Мачеха решалась на ещё большую откровенность с Сатико. Смешно сказать, признавалась она, но всё вокруг просто-таки обожают О-Хару. Даже сводные брат с сестрой, чуть что, сразу берут её сторону. Посмотреть со стороны, так злее мачехи, чем она, на свете нет. Когда она начинает жаловаться отцу на О-Хару, тот и слушать не хочет. Наоборот, старается всячески её выгородить. Ну не обидно ли? Одна только Сатико может понять, каково ей приходится.