Ключи Царства - Арчибальд Кронин

Когда дети немного успокоились, их быстро провели через двор в подвал монастырского дома. Жена Иосифа со своими двумя ребятишками была уже там. Странно было видеть все эти маленькие желтые личики здесь, в полутьме, среди запасов керосина, свечей и сладкого картофеля, под длинными полками, на которых стояли варенья и консервы сестры Марты. Здесь, внизу, вой снарядов был не так слышен, но время от времени тяжелые удары сотрясали здание до самого основания. Оставив Полли с детьми, Марта и Клотильда побежали принести им перекусить; Клотильда, всегда быстро взвинчивающаяся, теперь почти обезумела. Когда она пересекала усадьбу, небольшой осколок ударил ее в щеку.

— О, Господи! — закричала она, опускаясь на землю, — я убита! — и бледная, как смерть, она начала покаянную молитву.

— Не валяйте дурака! — Марта яростно потрясла ее за плечо. — Пойдем и принесем этим несчастным ребятишкам овсяную кашу.

Иосиф позвал отца Чисхолма в амбулаторию. Одну женщину легко ранило в руку. Остановив кровотечение и перевязав рану, священник отослал и Иосифа и свою пациентку в церковь, а сам поспешил к окну и стал тревожно вглядываться в город, пытаясь определить размеры разрушений, которые орудие Вая наносило Байтаню. Он поклялся оставаться нейтральным, но не в силах был подавить громадного желания, разрушительного и опустошающего, чтобы Вай, Вай непобедимый, потерпел поражение. По-прежнему стоя у окна, Фрэнсис заметил, что из Маньчжурских ворот вышел отряд солдат Наяна. Они вытекали из ворот, как поток серых муравьев; их было человек двести. Ломаной, рваной линией они начали подниматься на холм. Он смотрел на них, весь во власти какого-то страшного очарования. Сначала они быстро, небольшими внезапными бросками продвигались вперед, четко выделяясь на нетронутой зелени холма. Люди, согнувшиеся вдвое и тащившие за собой винтовки, то медленно поднимались по холму, то мчались стрелой десяток ярдов и потом отчаянно бросались на землю. Орудие Вая продолжало обстрел города. Серые фигурки приблизились. Теперь они совершали свой трудный подъем под полыхающим солнцем, ползя на животах. На расстоянии ста шагов от кипарисовой рощи они залегли, вжимаясь в склон, на целых три минуты. Потом их командир подал знак — солдаты с криком вскочили на ноги и бросились к расположению орудия. Они быстро покрыли половину расстояния, еще несколько секунд — и они достигнут цели. И тогда резкий звук пулеметов прорезал сверкающий воздух. Там, в кипарисовой роще, притаились в ожидании три пулемета. Под их ударами серые фигуры остановились, как бы в замешательстве, а затем стали падать. Некоторые падали вперед, другие на спину, а иные на мгновение застывали на коленях, словно молились. Они падали по-всякому, даже комично, а потом лежали неподвижно на солнце. И тогда стук "максимов" прекратился. Все снова стало тишиной, теплом и спокойствием, пока тяжелый взрыв большого орудия не прогремел вновь, пробуждая все к жизни, — все, кроме этих тихих маленьких фигур на зеленном склоне холма. Отец Чисхолм застыл у окна, поглощенный душевной мукой. Это была война. Эта напоминающая игру пантомима уничтожения, увеличенная в миллион раз, разыгрывалась сейчас среди плодородных равнин Франции.

Он содрогнулся и начал страстно молиться: "О Господи! Дай мне жить и умереть за мир". Вдруг его усталые глаза уловили какой-то признак движения на холме. Один из солдат Наяна не был мертв. Медленно и мучительно он тащил свое тело вниз по склону, в направлении миссии. Его продвижение вперед все замедлялось — силы оставляли его. Наконец он замер, не двигаясь, в полном изнеможении лежа на боку в каких-нибудь шестидесяти ярдах от верхних ворот.

Фрэнсис думал: "… он мертв… сейчас не время для псевдогероизма… если я выйду туда, я получу пулю в голову… я не должен этого делать…" Но он уже вышел из амбулатории и шел к верхним воротам. Открывая ворота, Фрэнсис виновато оглянулся: к счастью, никто из миссии не видел его. Он вышел на залитый ярким солнечным светом, склон холма. Его низенькая черная фигура и длинная тень, отбрасываемая ею, были ужасающе заметны. И хотя окна миссии были пусты, отец Чисхолм чувствовал на себе множество глаз, которые следили за ним из кипарисовой рощи. Он не смел торопиться. Раненый солдат дышал с трудом, ловя воздух ртом и всхлипывая. Обе руки его слабо прижимались к разорванному животу, а глаза, его человечьи глаза, смотрели на Фрэнсиса страдающе и вопросительно. Священник поднял его на спину и понес в миссию. Поддерживая раненого, он запер ворота, а потом тихонько оттащил его в безопасное место. Дав ему глоток воды, отец Чисхолм нашел Марию-Веронику и велел ей приготовить койку в амбулатории.

В этот же день была предпринята еще одна неудачная попытка захватить пушку. А с наступлением ночи Фрэнсис Чисхолм и Иосиф перенесли в миссию еще пятерых раненых. Амбулатория стала походить на госпиталь.

На следующее утро обстрел продолжался беспрерывно. Грохот не утихал ни на минуту. Городу приходилось туго, похоже было, что западная стена была пробита. Вдруг Фрэнсис увидел, что со стороны Западных ворот, приблизительно в одной миле от миссии, главные силы армии Вая устремились к разбитому брустверу. Сердце у него екнуло. "Они в городе", — подумал он, но точного представления о происходящем у него все-таки не было.

Остаток дня прошел в состоянии тоскливой неуверенности. Уже к вечеру он выпустил детей из погреба, а свою паству из церкви, чтобы все подышали свежим воздухом. Они-то хоть были невредимы. Отец Чисхолм переходил от одной группы к другой, подбадривая людей, и старался найти себе в этом поддержку. Когда он обошел всех, то обнаружил возле себя Иосифа. Его лицо впервые выражало неприкрытый страх.

— Господин, из кедровой рощи от пушки Вая пришел посыльный.

У главных ворот три солдата из армии Вая заглядывали через решетку, а офицер, которого Фрэнсис принял за командира орудийного расчета, стоял рядом. Не колеблясь, священник открыл ворота и вышел к ним.

— Что вам угодно?

Офицер был короткий, коренастый, средних лет мужчина, с тяжелым лицом и толстыми губами мула. Он дышал через широко открытый рот, показывая грязные верхние зубы. Одет он был в обычную кепку и зеленую форму с кожаным поясом, украшенным кисточкой. Обмотки кончались над парой разбитых дешевых парусиновых туфель на резиновой подошве.

— Генерал Вай благосклонно обращается к вам с несколькими просьбами. Во-первых, вы не должны больше укрывать раненых противников.

Фрэнсис, взволнованный, вспыхнул:

— Раненые не причиняют никакого вреда. Они уже вышли из войны.

Тот, другой, не обратил никакого внимания на его протест:

— Во-вторых, генерал Вай предоставляет вам привилегию сделать свой вклад в снабжение его продовольствием. Вашим первым даром будут восемьсот фунтов риса и все американские консервы, имеющиеся в ваших кладовых.

— Нам уже и так не хватает продовольствия…

Несмотря на принятое решение, — сохранять спокойствие, отец Чисхолм почувствовал, что в нем закипает гнев. Он сердито сказал:

— Вы не можете так грабить нас.

Как и раньше, командир орудия пропустил его возражение мимо ушей. У него была манера стоять боком, расставив ноги, и бросать слова через плечо, как оскорбление.

— В третьих, необходимо, чтобы вы очистили вашу усадьбу от всех, кого вы здесь укрываете. Генерал Вай думает, что вы даете убежище дезертирам из его войска. Если это так, они будут расстреляны. Все другие мужчины, годные для военной службы, должны немедленно вступить в армию Вая.

На этот раз священник не протестовал. Он стоял, напряженный и бледный, стиснув руки, с горящими от негодования глазами. Воздух перед ним дрожал и плавился в красном мареве.

— Предположим, что я откажусь исполнить эти скромнейшие просьбы?

Упрямое лицо перед ним почти улыбнулось.

— Это, я вас заверяю, будет ошибкой. Тогда я вынужден буду чрезвычайно неохотно повернуть свою пушку в вашу сторону и в течение пяти минут превратить вашу миссию со всем ее содержимым в порошок.

Наступило молчание. Три солдата корчили рожи и делали знаки молодым женщинам во дворе. Положение миссии представилось Фрэнсису так холодно и отчетливо, словно это была картинка, выгравированная на стали. Он должен согласиться под страхом уничтожения на эти бесчеловечные требования. И эта уступка будет только прелюдией ко все большим и большим требованиям. Страшный гнев обуял его. Во рту у него пересохло, он не поднимал горящих глаз от земли.

— Генерал Вай должен понимать, что нам потребуется несколько часов, чтобы приготовить все эти припасы для него… и я должен подготовить своих людей к уходу отсюда… Сколько времени он мне дает?

— До завтра, — быстро ответил офицер. — При условии, что сегодня до полуночи вы доставите на позицию моей пушки подношение лично мне. Вы принесете мне консервов и еще достаточное количество ценных вещей, чтобы вышел приличный подарок.