Ключи Царства - Арчибальд Кронин

Когда Фрэнсис кончил, стояла мертвая тишина. Марта и Клотильда опустили головы, словно они были тронуты против своей воли. Но Мария-Вероника с оттенком высокомерия, характерным для давних дней их раздоров, посмотрела на него холодным ясным взглядом, блистающим жестокой насмешкой.

— Это было в высшей степени впечатляюще, отец… достойно тех соборов, которые вы порицаете… Но разве ваши слова не пустой звук, если вы не живете в соответствии с ними… здесь, в Байтане?..

Кровь прилила к его лицу и быстро отхлынула. Он ответил ей без гнева:

— Я строго запретил всем до одного моим прихожанам участвовать в той безнравственной войне, которая грозит нам. Я заставил их поклясться, что они со своими семьями придут в миссию, когда начнутся беспорядки. За все последствия я беру ответственность на себя.

Все три сестры смотрели на него. Что-то слегка дрогнуло в холодном неподвижном лице Марии-Вероники. Но когда они гуськом выходили из комнаты, отец Чисхолм понял, что они не примирились. Он вдруг содрогнулся от непреодолимого страха. У него было странное ощущение, что время остановилось и колеблется, пытаясь удержать равновесие, в ожидании того рокового, что может произойти.

В воскресенье утром его разбудил звук, которого он со страхом ждал уже много дней — гул отдаленной артиллерийской канонады. Фрэнсис вскочил и поспешил к окну. На западных холмах, в нескольких милях от них, шесть легких полевых орудий начали обстрел города. Он быстро оделся и сошел вниз. В тот же момент появился бегущий от крыльца Иосиф.

— Началось, господин. Прошлой ночью генерал Наян вступил в Байтань, и теперь силы Вая атакуют его. Наши люди уже подходят к воротам.

Отец Чисхолм бросил быстрый взгляд через плечо Иосифа.

— Впусти их сейчас же.

Слуга отправился открывать ворота, а он поспешил к дому. Дети собрались к завтраку и были на удивление спокойны. Только одна- две самые маленькие девчушки хныкали, когда внезапно раздавались далекие взрывы. Фрэнсис обошел длинные столы, заставляя себя улыбаться:

— "Это всего-навсего только маленькие хлопушки, дети, через несколько дней будут покрупнее…"

Все три сестры стояли порознь. Мария-Вероника была спокойна, хотя и бледна, как мрамор, но он сразу заметил, что Клотильда расстроена. Она, казалось, еле сдерживается, стиснув руки в длинных рукавах и бледнея при каждом пушечном выстреле.

Священник кивнул в сторону детей и пошутил специально для нее:

— Эх, если бы мы могли все время держать их за едой! Сестра Марта чересчур поспешно захихикала в ответ:

— Да, да, тогда с ними не было бы никаких хлопот.

Клотильда попыталась улыбнуться, но в это время в отдалении снова загрохотали пушки. Через минуту отец Чисхолм покинул столовую и поспешил к привратницкой, где у широко открытых ворот стояли Иосиф и Фу.

Его прихожане со своими пожитками потоком вливались в ворота. Молодые и старые, жалкие, смиренные, невежественные создания, перепуганные, жаждущие безопасности, — само воплощение страдающего человечества. Его сердце наполнилось радостью при мысли о том убежище, которое он давал им. Крепкие кирпичные стены будут для них надежной защитой. Он благословил свое тщеславие, поддавшись которому приказал сделать их такими высокими. Со странной нежностью Фрэнсис наблюдал за одной старухой, одетой в лохмотья, — на ее морщинистом лице запечатлелась терпеливая покорность длинной, полной лишений жизни. Спотыкаясь, она вошла со своим узелком, тихонько пристроилась в углу переполненного людьми двора и стала старательно варить горстку бобов в старой банке из-под сгущенного молока.

Около него невозмутимо стоял Фу, но Иосиф, доблестный Иосиф, был явно не в своей тарелке. Женитьба изменила его, он не был уже беззаботным юношей, но был мужем и отцом, со всеми обязанностями и ответственностью семьянина и собственника.

— Им следует поспешить, — бормотал он беспокойно, — мы должны запереть и забаррикадировать ворота.

Отец Чисхолм положил руку на плечо своего слуги,

— Только когда все войдут, Иосиф.

— Но мы наживем себе неприятности, — ответил Иосиф, пожимая плечами. — Некоторые из наших людей призваны в армию Вая. Вряд ли ему понравится, что они предпочитают сидеть здесь, вместо того чтобы воевать.

— И, тем не менее, они не будут воевать, — ответил священник твердо. — Ну, ну, не надо унывать. Подними наш флаг, а я пока присмотрю за воротами.

Иосиф ушел, ворча, и через несколько минут флаг миссии из бледно-голубого шелка с более темным голубым крестом святого Андрея взвился и затрепетал на флагштоке.

У Фрэнсиса от гордости забилось сердце, а грудь вдруг переполнила радость. Этот флаг символизировал мир и добрую волю ко всем людям, нейтральный флаг, флаг всеобщей любви. Когда все запоздавшие вошли в ворота, их временно заперли. В этот момент Фу обратил его внимание на кедровую рощу, расположенную в каких- нибудь трехстах ядрах влево от миссии на их стороне Холма Зеленого Нефрита. Из этой кущи деревьев неожиданно появилась длинная пушка. Он мог видеть, хотя и не очень ясно, сквозь ветви быстрые движения солдат в зеленых мундирах армии Вая, роющих траншеи и укрепляющих позиции. Хотя священник и мало понимал в подобных вещах, эта пушка показалась ему гораздо мощнее тех обычных полевых орудий, которые сейчас действовали. Он всё еще смотрел туда, как вдруг сверкнула быстрая вспышка, за которой тут же последовал ужасающий взрыв и над головой раздался дикий вой снаряда. Новое тяжелое орудие произвело опустошительные изменения. Оно с оглушительным грохотом било по городу, и ему отвечала недостаточно дальнобойная батарея Наяна. Мелкие снаряды, не долетая до кедровой рощи, дождем посыпались вокруг миссии. Один из них попал в огород, и взвихрил, и осыпал земляной ливень. Переполненный людьми двор немедленно отозвался криками ужаса, и Фрэнсис побежал перевести людей с открытого пространства в церковь, где было не так опасно.

Шум и смятение возрастали. Мария-Вероника боролась в классе с паникой. Спокойная и улыбающаяся, она, перекрикивая разрывы снарядов, собрала детей вокруг себя, велела им заткнуть уши пальцами и петь во всю силу легких.

Когда дети немного успокоились, их быстро провели через двор в подвал монастырского дома. Жена Иосифа со своими двумя ребятишками была уже там. Странно было видеть все эти маленькие желтые личики здесь, в полутьме, среди запасов керосина, свечей и сладкого картофеля, под длинными полками, на которых стояли варенья и консервы сестры Марты. Здесь, внизу, вой снарядов был не так слышен, но время от времени тяжелые удары сотрясали здание до самого основания. Оставив Полли с детьми, Марта и Клотильда побежали принести им перекусить; Клотильда, всегда быстро взвинчивающаяся, теперь почти обезумела. Когда она пересекала усадьбу, небольшой осколок ударил ее в щеку.

— О, Господи! — закричала она, опускаясь на землю, — я убита! — и бледная, как смерть, она начала покаянную молитву.

— Не валяйте дурака! — Марта яростно потрясла ее за плечо. — Пойдем и принесем этим несчастным ребятишкам овсяную кашу.

Иосиф позвал отца Чисхолма в амбулаторию. Одну женщину легко ранило в руку. Остановив кровотечение и перевязав рану, священник отослал и Иосифа и свою пациентку в церковь, а сам поспешил к окну и стал тревожно вглядываться в город, пытаясь определить размеры разрушений, которые орудие Вая наносило Байтаню. Он поклялся оставаться нейтральным, но не в силах был подавить громадного желания, разрушительного и опустошающего, чтобы Вай, Вай непобедимый, потерпел поражение. По-прежнему стоя у окна, Фрэнсис заметил, что из Маньчжурских ворот вышел отряд солдат Наяна. Они вытекали из ворот, как поток серых муравьев; их было человек двести. Ломаной, рваной линией они начали подниматься на холм. Он смотрел на них, весь во власти какого-то страшного очарования. Сначала они быстро, небольшими внезапными бросками продвигались вперед, четко выделяясь на нетронутой зелени холма. Люди, согнувшиеся вдвое и тащившие за собой винтовки, то медленно поднимались по холму, то мчались стрелой десяток ярдов и потом отчаянно бросались на землю. Орудие Вая продолжало обстрел города. Серые фигурки приблизились. Теперь они совершали свой трудный подъем под полыхающим солнцем, ползя на животах. На расстоянии ста шагов от кипарисовой рощи они залегли, вжимаясь в склон, на целых три минуты. Потом их командир подал знак — солдаты с криком вскочили на ноги и бросились к расположению орудия. Они быстро покрыли половину расстояния, еще несколько секунд — и они достигнут цели. И тогда резкий звук пулеметов прорезал сверкающий воздух. Там, в кипарисовой роще, притаились в ожидании три пулемета. Под их ударами серые фигуры остановились, как бы в замешательстве, а затем стали падать. Некоторые падали вперед, другие на спину, а иные на мгновение застывали на коленях, словно молились. Они падали по-всякому, даже комично, а потом лежали неподвижно на солнце. И тогда стук "максимов" прекратился. Все снова стало тишиной, теплом и спокойствием, пока тяжелый взрыв большого орудия не прогремел вновь, пробуждая все к жизни, — все, кроме этих тихих маленьких фигур на зеленном склоне холма. Отец Чисхолм застыл у окна, поглощенный душевной мукой. Это была война. Эта напоминающая игру пантомима уничтожения, увеличенная в миллион раз, разыгрывалась сейчас среди плодородных равнин Франции.