Осужден пожизненно - Маркус Кларк

Морис, несколько обескураженный, посмотрел вслед удаляющейся паре.

«Она всегда предпочитает мне отца, – пробормотал он. – Да и любит ли она меня на самом деле, или это только выражение благодарности?»

Все пять лет, что он ухаживал за Сильвией, он часто задавал себе этот вопрос, но ответа найти не мог.

Глава 31

О ЧЕМ ПРОСИЛА САРА ПЭРФОЙ

Вечер прошел так же, как и сотни других вечеров, и, выкурив трубку у бараков, капитан Фрер вернулся домой. Он жил в коттедже на Нью-Таун-Роуд с тех пор, как был назначен помощником полицейского судьи. Эту должность он получил в награду за свои подвиги во время бунта на «Морском ястребе». Капитан Морис Фрер поднялся высоко по служебной лестнице. Живя в Хобарт-Тауне, он занял видное положение в обществе и получил ряд постов, дававшихся в 1834 году офицерам гарнизона. Он был начальником тюрьмы в Бриджуотере, а когда ему дали чин капитана, его перевели в Ботвелл помощником полицейского судьи. Дело о захвате «Морского ястреба» вызвало много шума, и было решено, что первая же почетная вакансия будет предоставлена отважному спасителю дочери майора Викерса.

Майор Викерс тоже процветал. Он всегда был человеком бережливым и, скопив деньги, купил землю по сходной цене. «Система приписок»[10] позволила ему за грошовую плату использовать труд каторжан, и, следуя здешнему обычаю, он обзавелся рогатым скотом и овцами. Он продал свой офицерский патент и стал теперь сравнительно богатым человеком, владевшим прекрасными земельными угодьями и домом. Он был на хорошем счету у губернатора. Должность старшего смотрителя обязывала его принимать деятельное участие в местном управлении, и потому он был всегда на виду. Майор Викерс против своей воли превратился в колониста и силою обстоятельств стал одним из влиятельных людей в колонии на Земле Ван-Димена.

Дочь его считалась завидной партией. Многие прапорщики и лейтенанты, проклинавшие свою тяжкую жизнь в военных казармах, сыновья овцеводов, живущих на фермах в горах, энергичные клерки из администрации завидовали удаче Мориса Фрера. Некоторые даже поговаривали, что красавица дочь блюстителя Королевских предписаний слишком хороша для грубого краснолицего Фрера, которого влекло к низшим слоям общества и который отличался властным, даже свирепым характером. Никто не отрицал, однако, что капитан Фрер – достойный офицер. Говорили даже, что благодаря своим вкусам и привычкам он знает больше о хитрых уловках каторжан, чем кто-либо другой на острове, и даже поговаривали о том, что он переодевался и смешивался с арестантами, получившими пропуск, или «приписанными» слугами, чтобы изучить их секреты и тайный язык. Когда он был начальником тюрьмы в Бриджуотере, он любил ругать кандальников на их собственном отвратительном языке и удивлять новичков доскональными сведениями об их прошлом. Каторжане ненавидели его и в то же время раболепствовали перед ним, так как при всей грубости и жестокости он умел неожиданно быть снисходительным, и тогда он негласно разрешал им отлучаться из бараков без пропусков. Однако, как говорили арестанты, «с капитаном надо было ухо держать востро», ибо, выпив и пошутив с ними, он вдруг исчезал в боковую дверь при первом же появлении констеблей, как кабацкий оракул, перед которым только что лебезила хозяйка, и на следующее утро он так безжалостно наказывал пойманных нарушителей, будто сам никогда в жизни не переступал порога кабака. Начальство называло это «рвением», а подчиненные – «предательством». А он в душе посмеивался над теми и другими.

– Чего с этими подлецами церемониться? – говаривал он не раз.

Когда приблизилось время его свадьбы, он несколько умерил свои донжуанские аппетиты, стараясь вести себя так, чтобы знакомые забыли о громких скандалах, связанных с его любовными похождениями, хотя раньше их огласка его ничуть не трогала. Когда он был комендантом острова Марии, а также в первые два года по возвращении из злополучной экспедиции в Макуори-Харбор он не боялся общественного мнения и не пытался обуздать свои пороки. Но когда в нем зародилось и окрепло страстное чувство к чистой молодой девушке, смотревшей на него как на спасителя, он решил скрыть от нее темные страницы своей жизни в колонии и никогда больше не вспоминать о них. Он ни в чем не раскаивался, и ничто в них его не отвращало. Он просто пришел к выводу, что когда человек женится, он должен положить конец некоторым экстравагантным холостяцким привычкам. Он «перебесился», как все молодые люди. Возможно даже, что, подобно многим юнцам, он хватил в этом лишку, но его отнюдь не преследовали призраки его прошлого. Но он был слишком прозаичен и не допускал существования призраков. Сильвия, с ее добродетелями и чистотой, была настолько выше его, что, глядя на нее, он напрочь забыл о низких и грязных созданиях, с которыми был близок, и смотрел на свои прежние грехи, искупленные влечением к светлому юному существу, как на зло, совершенное в прошлом, зло, за последствия которого он не отвечает.

Однако сейчас одно из таких «последствий» оказалось совсем вблизи от пего. Его слуга-арестант, который следил за домом в отсутствие хозяина, тотчас по его возвращении подал ему письмо, адрес на котором был написан женской рукой.

– Кто принес это? – спросил Фрер, поспешно разрывая конверт.

Грум, сэр. Он сказал, что какой-то джентльмен в «Георге Четвертом» хочет вас видеть.

Фрер усмехнулся, восхищаясь умом женщины, придумавшей такую версию, и тут же нахмурился, ознакомившись с содержанием письма.

– Можешь больше не ждать меня, – сказал он. – Я ухожу.

Сменив форменную фуражку на мягкую шляпу и выбрав трость из богатой коллекции тростей, стоявшей в углу, он снова собрался в путь.

«Чего она еще хочет?» – сердито думал он, шагая по залитой лунным светом дороге.

Но под раздражением скрывалось обидное сознание, что чего бы она ни потребовала, она имеет на это право.

«Георг Четвертый» помещался в длинном низком строении на Элизабет-стрит. Фасад его был выкрашен в тусклый темно-красный цвет, но узенькие окна, пышные красные шторы и удобная мебель как бы имитировали веселость и уют старого английского дома. Группа людей у входа мгновенно растаяла, как только появился капитан Фрер, так как было уже больше одиннадцати часов, а все пешеходы, попадавшиеся на улице позже восьми, обязаны были предъявить пропуск или объяснить, по какому делу они идут. Констебли из арестантов не слишком церемонились при выполнении своих обязанностей, а вид Фрера в летнем костюме из легкой синей шерсти очень напоминал этих констеблей в их форменной одежде.

Толкнув боковую дверь уверенным жестом завсегдатая, Фрер вошел в дом и направился к стеклянной двери в конце узкого коридора. На его стук появилась белолицая, рябая ирландская девушка, которая сразу узнала посетителя и сделала ему почтительный реверанс. Она провела его наверх, в просторную, красиво обставленную комнату с тремя окнами, выходящими на улицу. На полу лежал мягкий ковер, свечи ярко горели, и поднос с ужином, стоящий на столе между окнами, выглядел очень аппетитно. Когда он вошел, к его ногам с лаем кинулся маленький терьер. Очевидно, Фрер не был здесь частым гостем. Шорох шелкового платья выдал присутствие в комнате женщины, и Фрер, обогнув изголовье оттоманки, оказался лицом к лицу с Сарой Пэрфой.