В стране слепых - Майкл Флинн

Этот последний вопрос был для нее самым мучительным. Настоящее – всего лишь краткий миг, и всякий человек есть то, чем он был. Всякий человек – не что иное, как итог многих лет роста и развития, начиная с детства и кончая (если повезет) зрелостью. И отсекая свое прошлое, вместе с ним отсекаешь часть самого себя.

Или нет? Кое-кому удается этого избежать. Они меняют имена и биографии, как другие меняют белье. Они способны оставить позади свое прошлое и даже ни разу не оглянуться. Может быть, такие люди сильнее ее? Или слабее?

Однажды к вечеру она вернулась в хижину, поставила кофе на огонь и уселась по-турецки спиной к старой сосне, поглядывая на дверь. Через несколько минут в дверном проеме должно было появиться садящееся солнце. Она сидела, держа обеими руками кружку с кофе и время от времени прихлебывая из нее. Кофе был какой-то сладковатый, хотя сахара она не клала. Ощутив неясное беспокойство, она поглядела на земляной пол хижины. Но на земле не было никаких следов, кроме ее собственных, которые она только что оставила, входя.

Она пожала плечами и еще раз взглянула в сторону двери.

Там кто-то стоял!

Сердце у нее бешено забилось. Она начала было подниматься, но ноги почему-то не держали, и она снова опустилась на землю. Ее охватило какое-то безразличие, как во сне. Темная фигура по-прежнему стояла в двери, на фоне заката, и разглядеть, кто это, она не могла.

Потом фигура села на землю рядом с ней, и она облегченно вздохнула.

Это была она сама.

На ней был голубой костюм – тот, с красным бантом, в котором она была, когда в нее стреляли в парке. Сара внимательно оглядела себя – ту, другую

– с ног до головы. Уверена в себе, независима, прекрасно знает, что собой представляет и чего хочет. Может быть, немного самодовольна. Не имеет друзей – во всяком случае, никого к себе не подпускает настолько близко, чтобы можно было подружиться. Живет в отчуждении от остального мира? Да, но зато никому не дает собой командовать. Внушает уважение. Даже восхищение. О ней пишут в журналах.

– Пожалуй, ты кое-что потеряла, – сказала она самой себе.

В ответ та пожала плечами.

– Ну нет. Я-то такая же, как всегда. Не замедляя хода – вперед, на самый верх. А вот тебе, похоже, не повезло.

– Разве?

– Конечно. Ты уже не знаешь, чего хочешь. За тобой гоняются, пытаются убить, весь мир тебя ненавидит. По-твоему, Это везение?

– Я думала…

– Что ты думала?

– После той истории на горе. С Крейлом… – («Когда убила человека».) – Я думала, тем все и кончится.

– Что все счеты сведены? – В голосе ее двойника прозвучал сарказм.

– И что потом все будут жить долго и счастливо.

– Счеты сводят только один раз, сестренка. И долго жить удается мало кому, а уж счастливо – и подавно.

На это Сара ничего не ответила.

– Зачем ты здесь?

– Тебе надо с кем-то поговорить. Кто же может быть лучше? Кто лучше знает тебя, чем я?

Саре показалось, что одновременно с этими словами она слышит еще какой-то голос. Как будто тут же звучат и совсем другие вопросы и ответы, едва слышные, словно самый низкий регистр органа. Она попыталась повернуть голову, чтобы посмотреть, откуда доносятся звуки, но обнаружила, что у нее нет на это сил.

Она взглянула на лощеную деловую женщину, сидевшую рядом с ней.

– А почему ты думаешь, что знаешь меня? Ты – та, кем я была раньше. И кем больше никогда не стану. Даже если все это кончится. Я никогда не смогу снова стать такой, какой была.

– Ну, поплачь, поплачь, сестренка! Накину-ка я плащ, чтобы не промокнуть. А кто тебе сказал, что ты могла бы оставаться такой, какой была? Разве когда-нибудь, во всей истории человечества, мог кто-нибудь навечно оставаться таким, каким был? Ни ты этого не могла бы, ни я, никто. Посмотри-ка на меня получше – заметны во мне следы чикагских трущоб? Там тоже была одна девчонка, которой я больше никогда не смогу стать.

Сара отвела глаза и стала смотреть на закат за дверью хижины.

– Это было очень давно. Ее больше нет. И тебя нет. У меня галлюцинации.

Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: различие между галлюцинацией и реальностью – в их содержании. Галлюцинация никогда не может сообщить тебе того, чего ты не знаешь.

– Ну и что, если я галлюцинация? – спросила ее та, другая. – Какая разница? Если ты скажешь мне, что еще ни разу не становилась другим человеком, я скажу, что ты врешь. Когда ты в последний раз видела Лулу или Джеральдину? Или Большую Марту?

Имена из далекого прошлого. Имена, не вызывающие никаких ассоциаций. Детские лица на игровой площадке. Мрачный силуэт Чикаго на заднем плане. Представить их себе взрослыми она не могла.

– Или отца? – настаивала та. – Ты хоть знаешь, жив он или нет?

Сара нахмурилась.

– Он бросил нас. Когда мама умерла. Оделся, ушел и больше не возвращался.

– Может быть, ему просто слишком тяжело было вернуться после того, как мама умерла. Мы к тому времени уже все подросли, даже маленький Фрэнки. Он ни разу не уходил тогда, когда это было бы легче всего, когда многие отцы так делали. Когда оставаться – означало еле сводить концы с концами, питаться крохами, не иметь самого необходимого. Мама прошла через все это плечом к плечу с ним. А когда самое трудное было позади, когда все мы уже встали на ноги, когда они могли немного пожить своей собственной жизнью, она умерла. Нет, не думаю, чтобы он мог остаться.

– Может быть, поэтому и я ушла.

Та насмешливо фыркнула.

– Чтобы разыскать его где-нибудь на большой дороге? А ты хоть раз приезжала положить цветы на мамину могилу?

– Нет! – Сара закрыла лицо руками. – И если я соглашусь на то, чего от меня хотят, я никогда не смогу это сделать!

– Ах, так вот в чем проблема? Не в том, что ты так и не побывала на могиле, а в том, что и не сможешь побывать! Этот спасательный конец всегда был у тебя под рукой, только ты ни разу за него не потянула. То же самое со старой сосной, корни которой так глубоко сидят в матери-земле: под ней приятно посидеть, но хорошо даже просто знать, что она тут стоит.

Сара подняла голову и посмотрела на себя – ту, другую.

– Скажи мне, что делать.

– Нет, детка. Этого тебе никто не скажет.

Сара заморгала глазами и еще раз взглянула на себя. Но перед ней была уже не она, а мама. Такая, какой она ее помнила до болезни, – с открытым лицом и озорными глазами.

– Ты всегда была с характером. И никогда не была слишком ручной. Но, клянусь богом, и дикой ты тоже не стала. У тебя в голове всегда был компас, который показывал правильную дорогу. Так сказал мне как-то ночью твой папа. Он сказал, что ты можешь свалиться в выгребную яму и вылезти оттуда с золотым кольцом на пальце, которое кто-то туда уронил. Делай то, что считаешь нужным, и ты сделаешь то, что надо.

– Но я не хочу потерять тебя, мама.

– Ну, не говори глупостей, малышка. Не может так быть, чтобы ты меня потеряла. Потому что я у тебя вот где… – Она протянула руку и дотронулась до ее головы. – И вот где. – Она дотронулась до ее сердца.

Сара крепко обняла ее и расплакалась.

Проснувшись утром, Сара вздрогнула и огляделась. Она лежала прямо на земле, а не в спальном мешке, и промерзла до костей. С трудом она поднялась на ноги – все мышцы затекли и болели. Для разминки она сделала несколько приседаний и растяжек и только после этого почувствовала себя не забальзамированным трупом, а нормальным человеком.

Она подошла к очагу налить себе кофе и застыла. Костер погас, но кофейник с кружкой были аккуратно отставлены в сторонку. Она взяла кофейник и увидела, что он тщательно отмыт. Она не могла припомнить, когда это сделала.

Она явственно помнила, что было вечером. Помнила, как разговаривала с самой собой, какой была раньше, и со своей матерью. В тот момент это казалось совершенно естественным, но теперь ей стало не по себе. Что это с ней вчера случилось?

Она огляделась. Хижина и старая сосна выглядели так же, как вчера. Может быть, это такое заколдованное место?

Она принялась собирать вещи. Пора ехать. Как индейцы в старину, она ушла от людей, уединилась, и ее посетило видение, которое объяснило ей, кем она теперь станет. Так индейцы узнавали имя, которое будут носить, став взрослыми. Задерживаться в таком месте не стоит.

Она оглядела земляной пол – а что, если ее ночные гости оставили там свои следы?

Никаких следов не было.

А должны были быть! Ее собственные! И тут она вспомнила, что еще вечером это показалось ей странным. Тогда на полу были видны только те следы, которая она оставила, входя. Но там должны были быть и те, что она оставила, выходя! Она же несколько раз входила и выходила. Теперь и эти следы исчезли.

А это значит…

Это значит, что кто-то неизвестный побывал в хижине, пока она бродила по каньонам. Что он тщательно стер свои – и ее – следы. Что он, вероятно, подсыпал что-то ей в кофе. На всякий случай она понюхала кофейник, но не ощутила ничего, кроме запаха металла.