В стране слепых - Майкл Флинн

Трубка умолкла. Гудка эта линия не давала – вместо него Кеннисон слышал только бесконечную мертвую тишину. Потом где-то в бесконечности ему послышался слабый щелчок.

Дрожащей рукой он положил трубку. Щелчок. Неужели кто-то обнаружил частную линию, которая соединяет его с Пейдж и кое с кем еще, и теперь ее прослушивает? Может быть, Вейл?. Великая Гарпия? Подозревает, что он что-то замышляет? Наверное, пора действовать. Хватит осторожного прощупывания и двусмысленных разговоров. Надо им все сказать прямо. Даже Пейдж. Особенно Пейдж, пока она не вздумала действовать по собственному усмотрению. Все они его соперники, но что из этого? Он вспомнил, что Линкольн сформировал кабинет министров из самых ярых своих соперников. Он подчинил их своей воле, сделал своими покорными орудиями, а в конце концов заставил полюбить его. Вот Сьюард, например. Сьюард рассчитывал сделать этого невежественного провинциала своей марионеткой, а кончил тем, что стал его самым верным поклонником.

Или, может быть, это Бетанкур? Неужели Кэмерон Бетанкур наконец перешел к решительным действиям? По сведениям Кеннисона, кое-кто из советников Бетанкура убеждал его отказаться от правила Куинна. Если Ассоциация очнется от своего долгого сна, она может стать серьезным противником.

А может быть, никто и не подслушивал. Может, у него просто разгулялись нервы после этой истории с Селкирком. И теперь мерещатся всякие страхи.

Он вдруг вспомнил, что ему говорила Пейдж, взглянул на часы и нажал кнопку на столе. Один из книжных шкафов повернулся вокруг оси – за ним стоял телевизор. Кеннисон нажал другую кнопку, экран загорелся, и на нем появилось лицо известного теледиктора. Диктор сидел за столом с серьезным, озабоченным видом, а позади него на стене висели экран и карта мира. «Интересно, много ли стран этот человек может показать на карте?» – мелькнуло в голове у Кеннисона.

Кеннисон скрестил руки на груди и присел на край стола. Что там просила его Пейдж посмотреть? Если это уже прошло у нее в Местных новостях, значит, речь идет о восточном побережье.

Он терпеливо прослушал с полдюжины сюжетов – почти все они сводились, по существу, всего лишь к заголовкам новостей. Время от времени их сопровождал одной-двумя фразами комментария кто-нибудь из официальных лиц

– из тех немногих, кому доверено комментировать новости. Примерно каждый двадцатый из этих политических деятелей, Постоянно выступавших с интервью, был членом Общества или контролировался членами Общества. Примерно столько же, несомненно, принадлежали к Ассоциации, хотя кто они, Кеннисон не знал. Все остальные не имели ни малейшего представления о том, о чем говорят.

Он снова подумал, почему никто до сих пор не обратил внимания на то, что постоянно показывают, упоминают и интервьюируют одну и ту же горсточку политиков и знаменитостей, а других, которые могли бы сказать не меньше интересного, держат в тени или без особого шума убирают со сцены под явно надуманными предлогами.

Сами «новости» никакого интереса не представляли. Многозначительные разглагольствования политиков и бизнесменов, которые в самом деле думают, что это они принимают ответственные решения, да всякая дребедень: пожары, автомобильные аварии, войны, кинозвезды, научные открытия. Кеннисон покачал головой. Хорошо, что телевизор для него не единственный источник и информации, и развлечения.

Самое главное сообщение оказалось последним или одним из последних. Диктор взял со стола очередную страницу текста и изобразил на лице скорбь. «Трагическая смерть в Нью-Джерси. Поместье бизнесмена Джона Бентона в округе Сассекс было разгромлено и сожжено сегодня группой экстремистов, называющих себя „Свободными американцами“. Мистер Бентон, семидесяти пяти лет, давно отошедший от дел, погиб в пламени вместе с двумя своими служащими. Один из экстремистов, безработный литейщик, отказавшийся сообщить свое имя, был задержан уцелевшими служащими на территории поместья. Он заявил следующее…» (Крупный план – небритый человек в растерзанной одежде. Лицо вымазано копотью. На голове бейсболка с названием местного универмага.) «Мы еще покажем всем этим… (би-и-ип), которые норовят нами командовать. Я сижу, как… (би-и-ип), без работы уже два с половиной года из-за этой… (би-и-ип) автомобильной промышленности. Слава богу, что у этой Бомонт хватило духа Вывести на чистую воду этих… (би-иип)!» (Общий план – диктор в студии.) «Бомонт, о которой только что было упомянуто, – это…»

Кеннисон выключил телевизор прежде, чем диктор, делая прекрасно ухоженными руками красивые жесты, понесет всякую чушь о том, «что все это означает», и устало оперся на стол. Значит, они добрались до старины Бентона. Он достал тонкую сигару и закурил, сломав две или три спички. Бентон. Какая ирония судьбы! Из всех членов Совета Бентон, наверное, заслужил это меньше всех. Не то чтобы на руках у него совсем не было крови, но он всегда был очень скуп на устранения. А что до того человека, который сидит без работы два с половиной года, то кто ему сказал, что он может работать только на автозаводе? Впрочем, мир полон людей, которые только и думают, как бы переложить ответственность за свою собственную жизнь на кого-нибудь другого. Неважно, кого они при этом винят – богов или дьяволов, важно, что во всем виноват кто-то еще. Жаль, что Общество на самом деле не так всесильно, как думает этот человек. Что ему недоступны микроманипуляции, без которых нельзя урегулировать жизнь до последней мелочи и сгладить все острые углы. Будь у него такая возможность и попади оно в хорошие руки, хаосу истории был бы положен конец. Все слои населения смогли бы работать гладко, без сучка и задоринки, без всяких конфликтов, без всех этих войн, забастовок, конкуренции, преступности.

Смерть Бентона была бессмысленной. В этом есть что-то бесконечно печальное. Бессмысленная смерть. Бесцельная смерть. Всякая смерть должна иметь какой-то смысл.

Кеннисон вынул сигару изо рта и ткнул ее в пепельницу. Может быть, удастся извлечь пользу из смерти Бентона. Воспользоваться ею в своих целях. Это самое меньшее, что он может сделать для брата Бентона.

Он взял трубку и набрал номер. Услышав щелчок, он сказал:

– Это Лев. Номер третий.

Как только скрэмблер был включен, Пейдж спросила, видел ли он новости.

– Да. Ты думаешь, теперь чернь возьмется за всех нас?

– Откуда я знаю?

– Мне кажется, вряд ли.

– Как по-твоему, сколько еще членов Совета мы должны потерять, чтобы это можно было назвать определившейся тенденцией? – спросила она ехидно. Но Кеннисону показалось, что в ее голосе прозвучала нотка сдерживаемого страха.

– Троих, – не задумываясь, ответил он. – Трое – это будет статистически значимо.

– А ты хладнокровный мерзавец.

– Послушай, если мы все сейчас ударимся в бега, это только докажет, что обвинения справедливы. Нужно держаться.

– И ждать, пока нас не перебьют поодиночке?

– Попроси защиты у полиции. – Эта мысль осенила его совершенно неожиданно. – После сегодняшнего случая всякий, кто упоминается в бомонтовской распечатке, имеет полные основания это сделать, и полиция не станет задавать никаких вопросов.

– Как же мы сможем вести дела, если полиция будет ходить за нами по пятам? Нельзя же рассчитывать, что к нам приставят только тех, кто работает на нас?

– Ну, те из полиции, кто работает на нас, все равно патрулированием не занимаются. Я бы предложил на это время прекратить всякую деятельность.

– Это невозможно!

– Это необходимо! Если мы пригласим полицию и предложим репортерам не отходить от нас ни на шаг – и при этом не будем пытаться поддерживать контакты между собой или что-нибудь предпринимать, – им очень скоро надоест. Они разойдутся по домам и объявят, что это была ложная тревога.

На другом конце провода воцарилось глубокое молчание.

– Потемкинская деревня? – Она, видимо, размышляла. – Нет, ничего не выйдет, – заявила она наконец. – Нас всех повесят поодиночке.

«Она считает, что лучше, если нас всех повесят вместе?»

– В конце концов, – продолжала она, – наша мадам председательница только об этом и хнычет я уж не знаю сколько времени. Поэтому она и устранила столько народу за все эти годы.

– Разве ты была против? Что-то я такого не припомню.

– Так спокойнее, – ответила она. – По-моему, все голосовали единогласно.

«Так спокойнее, – подумал Кеннисон. – Это значит, что голосовать против того, что предложила Великая Гарпия, слишком опасно. Куда опаснее, чем если кто-нибудь из непосвященных случайно наткнется на то, чего ему знать не надо».

– Нет, мадам председательница никогда не согласится, чтобы полиция и газетчики ходили за ней по пятам. И Ульман не согласится, и Руис, а уж Льюис – и подавно.