Красная карма - Жан-Кристоф Гранже

Внезапно она снова услышала голос сыщика:

– Завтра повидаемся с моей матерью.

– А потом что? – спросила девушка (так бросают причальный канат с палубы на берег).

– А потом полетим в Калькутту.

III. Майя, мировая иллюзия

Когда Эрве проснулся, был уже не просто новый день.

Был новый мир.

Эрве ничего не узнавал. Ни места, где находился (белая комната, просторная, пыльная, заставленная старой колониальной мебелью), ни жары – удушливой, смертоносной и в то же время расслабляющей, какой-то аморфной, – такая бывает после жестокого приступа лихорадки, накануне выздоровления…

Ему очень хотелось привести в порядок мысли – вот только мыслей не было. Ну просто никаких, ни одной… Единственное, что было, – назойливая тошнота, засевшая где-то в желудке; она терзала его, как бешеная собака, грозя вот-вот подобраться к горлу.

Еще несколько секунд – и собака добилась своего.

Ощупью (яркий свет был невыносим!), цепляясь за мебель, за стены, Эрве добрался до ванной. Добро пожаловать в царство мерзости!.. Нагнувшись над унитазом, он изверг рвоту, глядя на отражение своей головы в зловонном нимбе на керамическом дне. Эдакий бог сортиров, повелитель помоек…

Вытошнив свою лихорадку и свой позор, он бессильно откинулся назад, сидя на выщербленном плиточном полу. Затем поднял глаза и осмотрелся.

Ванная с желтоватыми стенами цвета мочи.

Юноша вернулся в комнату и рухнул на кровать. Солнце щедро, почти бесстыдно изливалось в пространство комнаты. Эрве заметил вращавшийся вентилятор на потолке, в центре, и ему почудилось, что вместе с лопастями кружится вся комната.

Вспоминай… Включи мозги… Последние сутки казались ему каким-то фантастическим сновидением: сначала он потерял сознание, потом очнулся в такси, и оно ехало в аэропорт… Это он был там… а может, и не он. Эрве чудилось, будто он глядит на себя издалека, со стороны: вот он идет к стойке, проходит регистрацию, попадает в зал отлетов… Он смотрел на этого второго Эрве, который все это проделывал у него на глазах, и никак не мог ему помешать, не мог остановить происходящее. Это был он… и в то же время кто-то другой…

Потом был полет. Сперва рейс Париж – Лондон, потом Лондон – Калькутта. Во время полета он спал. Изредка, просыпаясь, он оглядывал салон, погруженный в полумрак: потолок казался ему очень низким – что-то темное, почти касавшееся его головы. На самом деле это было его подавленное сознание, не способное сформулировать ни одну связную мысль. И конечно, никакого проявления воли, никаких действий…

Прибытие, несмотря на свет, несмотря на жару, происходило по тому же сценарию. Все такие же тяжелые веки, та же невыносимая апатия. Эрве по-прежнему грезил наяву, по-прежнему был кем-то другим. Под работающими вентиляторами (он никогда еще не видел столько вентиляторов!) юноша покорно шагал между двумя мужчинами, которые сопровождали его со вчерашнего дня. И в голове у него возникали термины из области таксономии[87]: слабость, безразличие, бессилие, оцепенение…

А вслед за ними – имена собственные: Индия, Бенгалия, Дум-Дум[88], Калькутта, Чоринги[89]. Из окна машины он видел череду афиш, сменявших одна другую… Юноша смотрел на них без всякого удивления или испуга. Он растекался. Растворялся. Сам становился частью этого декора, этой беспорядочной толпы, этого жгучего солнца и всепроникающего зноя…

Ему следовало бы удивиться, испугаться, воспротивиться, но нет – он спокойно глядел на эту улицу, кишевшую народом, на эти смуглые лица, на невообразимую нищету… Временами он задремывал на несколько секунд, потом снова приходил в себя и смотрел в окно мутными глазами, растворяясь в этом пекле…

Наконец Эрве попал в эту комнату, рухнул на кровать и проспал мертвым сном – неизвестно, как долго. Теперь он почти пришел в себя и вернулся в этот мир, в реальность…

Но… в какую реальность?

Солнечный свет выявлял мириады крошечных пылинок, танцующих в воздухе вокруг юноши. Он почувствовал, что у него пересохло в горле. Машинально оглядевшись, увидел графин с водой у изголовья кровати, наполнил стакан (вроде бы и стакан, и вода достаточно прозрачны), поднес его к губам и тут вспомнил то, что ему всегда твердили: не доверяй воде, которую пьют на Востоке! А что, если она еще и отравлена? Эрве усмехнулся и осушил стакан. Сейчас он был вне опасности, вне страха… Калькутта… Значит, он в Индии. Его одурманили, похитили и привезли на другой конец света. В фильме Филиппа де Брока «Человек из Рио», которым он восхищался несколько лет назад, Аньес – героиню, сыгранную Франсуазой Дорлиак, – вот так же одурманили и переправили в Бразилию.

Это кинопохищение показалось ему тогда надуманным. И вот на` тебе: с ним произошло ровно такое же! Однако самым невероятным во всей этой истории было участие его бабушки. Ведь именно она подсыпала снотворное в кофе и выдала внука этой парочке похитителей… Дикость какая-то! Сама мысль о том, что бабушка могла быть связана с Индией, казалась безумной. Но чтобы еще и стакнуться с неизвестными индусами… нет, это просто смеху подобно!

Эрве растер лицо, встал и, пошатываясь, добрался до окна. Оно было защищено решеткой – что ж, этого следовало ожидать, подумал он и стал рассматривать растительность там, снаружи. Странное сочетание сочного зеленого цвета с тусклым желтым. Какой-то сморщенный сад, еще не проснувшийся, с перекошенной физиономией. В общем, на сто процентов схожий с его собственным настроем…

В этот момент Эрве услышал щелчок и обернулся.

Дверь растворилась, и вошла самая красивая женщина, какую он когда-либо видел.

Она была очень смуглой – темная кожа, черные волосы, – но от нее исходил какой-то победительный свет. Эрве сразу пришло на ум сравнение с полнолунной ночью, сияющей звездами и светлячками. Чуть раскосые глаза с белоснежными белками напоминали два лунных полумесяца. Эрве мгновенно влюбился в нее…

– Здравствуйте, – сказала она с веселым смехом.

Блеск ее зубов – широких, слегка выдающихся вперед, почти хищных – сочетался с блеском глаз. А черные как смоль лоснистые волосы и искрящиеся зрачки являли собой оборотную сторону света. Сияние ее лица ослепляло, как молния, так безжалостно, что хотелось зажмуриться.

– Вам хорошо спалось?

Эрве не ответил.

– Меня зовут Абха. Я принесла вам завтрак.

Девушка говорила на безупречном французском, почти без акцента. У Эрве было два выхода из положения: либо заорать, требуя, чтобы его немедленно выпустили отсюда, либо повести себя спокойно, растаять, как льдинка, в зажигательном смехе этой черно-белой красавицы и сдаться ей на милость.

Излишне уточнять, что он выбрал…

Смирно сидя на краешке кровати, Эрве смотрел, как девушка ставит на столик серебряный поднос с яркими разноцветными блюдами – темно-оранжевыми, лимонно-зелеными, желто-шафрановыми… Казалось, будто она сама тоже вышла из коробки с красками: медная кожа, небесно-голубое сари, где каждая складка вспыхивала своим оттенком…

– Где я нахожусь? – с трудом выдавил из