Последний князь удела - Димыч

Пока мы возились со сталеплавлением, реки вскрылись и, дождавшись конца ледохода, мы отправились вниз по Мологе, поскольку сухим путём было не пробраться из-за распутицы. С собой мы увозили сотню пудов железа, да образцы различных глин и камней, собранных в Устюжне по моему указанию. То ли я простыл, находясь около раскалённой домны, то ли продуло уже на реке, но на второй день плавания меня начал бить сильный озноб. Поэтому рассказы Тучкова об окрестностях, проплывающих за бортом насада, до меня доходили слабо. Заинтересовался я лишь селом Весью Егонской, принадлежащим московскому Симонову монастырю, где проходила летом крупная торговля.

— Повтори-ка про ярмарку Ждан, — попросил я дядьку.

— Петровское торжище вельми богато, — вернулся к рассказу удельный казначей. — Сей торг старцы монастырские упросили государя Ивана Васильевича сюда с Мологи свесть. Изрядно купчин сюда приплывает, да и крестьяне все окрестные сбираются. —

— Может нам обратно рынок перевесть в наш городок?-

— Монасей Симоновской обители на козе не объедешь, они самого патриарха Иова за них к великому государю просить отправят, нестаточное дело у них торг отнять, — вздохнул Тучков.

— Значит надо купцам в удельных городах наш товар продавать, особенно сукно.-

— Так где ж их взять-то, гостей торговых. Оне к нам редко приплывают, токмо с солью насады приходят. Купля в Угличе невеликая, да и проездные с судовыми платить надобно, коли уж встал у города, — растерянно развёл руками мой главный финансист. — Вот в Устюжне по зиме знатная торговлишка, да и сборы мытные высоки, можа туда сукнецо слать?

— Разве только причалившие должны пошлины платить? — мне требовалось уточнение, когда у нас положено платить таможенные сборы.

— Обычаем-то со всех сбирать бы следует, да купцы нашу мытницу стороной обходят, скаредные души, — вздохнул от мысли о проплывавших мимо деньгах Тучков.

— Хм, вот как мы поступим, — в голову мне пришла очередная неожиданная идея. — Мы тех кто в Угличе седмицу проживёт или товара хоть на три рубля купит, беспошлинно пропускать будем. А с остальных втридорога мытные, проплавные да головные деньги брать учнём. Чтобы не обплывали мимо — наплавным мостом Волгу перегородим.-

— Больше чем по старине взимать государем заповедано, — возразил казначей. — Опалой за то царь Фёдор Иванович еще в позапрошлых годах грозился.-

— Тогда через каждые двадцать вёрст таможенные заставы поставим, — пробовал я найти вариант обдирать проезжающих.

— Вновь преграды також не велено ставить на торговых путях, — осадил меня Ждан.

— А мы новых не будем строить, мы старые возобновим, — мне не хотелось отступать от своей затеи. — Пусть по приезду в Углич дьяки в древних грамотах сыщут — где в старинные времена заставы удельных княжат стояли. Там-то и сядут угличские таможенные целовальники. Царёвы насады, да у кого тарханная грамота будем свободно пропускать. Також мелкие крестьянские челны, с них не озолотишься. А вот коломенки более осьми саженей — все токмо с полной оплатой мимо нас проедут, иль с проживанием в Угличе или с куплей углецкого товару. Для проезжающих надо и гостиный двор новый учредить. Тем же, кто в городе нашем торговлишку вести возжелает — леготу дать, замыт снять, который с товаров на торг выставляемых сбирается. —

— В деньгах потерям, — озаботился рачительный казначей.

— Что сперва потерям, потом сторицей вернём, — успокоил я его.

Когда мы приплыли к городу Мологе, мне уже сильно нездоровилось. Встреча с городскими верхами была проведена по возможности сжато. Они помимо всего прочего доставили нам изрядное количество образцов, собранных в уезде. Их я поручил забрать Ждану и, по возможности, записать, где и что собрано. Пока наше судно тащили к Угличу бечевой, у меня начался жар и сильнейший мучительный кашель. Уже в столице удела я почувствовал сильную боль в груди. С достаточной долей вероятности можно было предположить наличие у меня пневмонии, или попросту, воспаления лёгких. Как лечить эту болезнь без антибиотиков мне было неизвестно. Терзаемый самыми плохими предчувствиями я попросил Ждана найти самых лучших травников, могущих излечить лёгочную болезнь. Мне самому на ум ничего кроме отваров коры ивы не приходило.

Два дня после возвращения меня кидало из холода в жар, на третий день начались одышка и с кашлем пошла зеленоватая гнойная слизь. Ничего хорошего я не ждал, думая лишь о том будет мой уход за грань спокойным, или снова дёрганым, с бросанием между мирами. Ждан и его сын Баженко почти не отходили от моего тела, поя меня различными травяными взварами и обтирая моё тело хлебным вином. Когда мне стало совсем худо, Тучков, перекрестясь, разрешил давать мне отвар корня живокости. Видимо, он уже надеялся только на чудо — трава была чрезвычайно ядовита, порошком из неё травили тараканов и клопов. Помимо этого, отпаивали меня и взваром сушёного хвощевика.

Видимо в Москву немедленно сообщили о моей тяжёлой болезни, поэтому боярин Годунов прибыл на пять день от возвращения в Углич. Я к тому времени весь пылал жаром, задыхался от кашля, и регулярно забывался в беспамятстве. При визите сановного царского шурина мне было совсем худо, грань между сном и явью стала плохо различима. Первый момент казалось, что Борис Фёдорович мерещится, уж слишком неожиданно тот появился. Да и повёл себя он также непредсказуемо, крупный здоровенный мужик плюхнулся рядом с моим ложем на лавку и запричитал в голос, словно плакальщицы на похоронах. Не знаю, насколько боярин был искренен в своих переживаниях, возможно, он просто создавал себе алиби в глазах окружающих.

Мне же было совсем не до церемоний. Чувствуя приближение очередной потери сознания, и боясь, что истекают последние мои минуты в этом мире, я постарался донести до самого приближённого к царю человека грозящие ему и стране опасности. Сначала Годунов мало обращал внимания на мои хрипы, но потом замолчал и стал настороженно прислушиваться. Так, повторяя одни и те же слова, я провалился в тяжёлое беспамятство.

Когда ко мне вернулось сознание, в опочивальне находился только Баженко Тучков.

— Слава Богу, полехчало тебе, княже, — обрадовался паренёк. — Отпустил Господь грехи твои, мы уж, грешным делом мнили, что запоздали с соборованием-то. Сам митрополит Ростовский Варлаам с клиром приехал елеем помазывать, видать помогли его молитвы.-

Я к возможности исцеления с помощью обряда и молитв относился скептически, но спорить не стал. На мой взгляд, подействовали целебные травы или наконец-то с болезнью начал справляться иммунитет.

— В Угличе ли боярин Борис Фёдорович? — стоило уточнить местонахождение моего именитого гостя.

— Отъехал вчора, застращал ты его княже, — сообщил мне молочный брат. — Он сперва-то располагаться стал, будто надолго. Всё расспрашивал — каким обычаем князя, мол, лечите? Нет ли, де, в болезни его злого колдовства аль умысла чьего? Он и взвары все глянул, да узнавал, с чего их варят-то. Яз про живокость-то побоялся сказывать, не дай Бог, помер бы ты княже, так ведь тогда весь род за потраву царёва брата извели.-

— Чего ж рассказал? — мне хотелось услышать, чего наплёл царёву шурину Баженко. — Да, кстати, не слыхал, чего яз сам Борису Фёдоровичу наговорил, что он ускакал как ошпаренный?

— Молвил конюшему боярину, мол, рог индрик-зверя тёртый варим, де, его заезжий немчин нам продал, — потупившись ответил младший Тучков. — Что ты Борису Фёдоровичу сказывал, никто не слыхивал, он всех с опочивальни погнал прочь. Да дворня боярская баяла, будто, навещал ты, при смерти находясь, их господину беды великие для царства Московского, да всему роду годуновскому гибель неминуемую. Лжа сие аль истинная правда, то мне невдомёк. Ужель ты сам не помнишь, чего молвил?-

К моему великому огорчению, я действительно не мог вспомнить, что же конкретно рассказал влиятельному царедворцу. То, что мне хотелось предупредить его о трёхлетнем голоде, Смуте и появлении самозванца — помнил. Какими словами и в каких выражениях я сообщил эти страшные вести о грядущем боярину — это осталось вне моей памяти. Что ж, что сделано — того не вернёшь. Оставалось лишь дивится нахальству маленького лекаря, бесстрашно дурящего одного из первых лиц государства:

— Эт ты крепко, Баженко, соврал про индрик-зверя. С чего на ум-то сие пришло, ну как бы проверили?

— Боялся яз також, запретит боярин тебя взварами поить. Мне ж чудилось — помогают оне, дыханье вроде твоё ровнее становилось. А про сию чудную животину каждый ведает, что лучче чем с её рога, ни с чего снадобья не сотворить. Проверять же сие, что звёзды пересчитывать, где знатоков-то сыскать? — признался наш юный доктор-самоучка.