Русская комедия (сборник) - Владислав Князев

– А признайся-ка, Самарыч, между нами, мальчиками, – ухмыляется Геракл Зевсович. – Все-таки какая-нибудь иноземная горлодёр… ой, нет, гёрла… Небось все-таки взяла тебя на бедро? Да прямо на полу! Ну и как? Только не скромничай – убью. Как она, американская эротика?

– Ох, неисправимый вы циник, – отмахивается Лука Самарыч. – Всё к эротике сведете. Надо как-нибудь показать вам зал восточных единоборств. Увидите тогда, что означает «взять на бедро». Особенно на паркетном полу. Точнее, об пол. Но если уж зашел разговор на предмет бедер американских гёрлз, то предупреждаю заранее: на этот предмет зубы зря не точите. Всякая современная гёрла согласно моде весит от силы два пуда. Минус пуд косметики и полпуда бижутерии. Что остается? Восемь кг. А на бедра? Максимум полкило. Чисто символический предмет. Одно из американских чудес: девушка есть, а бедер нет.

– Хм, – соображает, хоть и туго, Геракл Зевсович. – Надо сеструхе Афине сказать, пусть в Америку едет мужа искать. У нее такой, понимаешь ли, задик… Кого хочешь зад-заденет. В прямом и переносном смысле. Глядишь, и не заметят, что голова у девки шибко умная.

– Ну об этом пусть гёрла Афина не беспокоится, – смело обещал Лука Самарыч. – В Америке и богиню мудрости за дуру держать будут. Почему? Да там умными только себя считают.

– Слухай-ка, Самарыч! – озарился Зевсович. – А может, я – американец? Я ведь тоже всех за дураков держу. Всех, кто умнее меня.

На сей раз Лука Самарыч ничего не стал пояснять. И так все ясно.

Но для большой науки – разумеется, не американской, а нашей – есть вопрос на десерт. Что, если всех граждан нашей необъятной страны с самой колыбели учить плясать перед иностранцами? Как медведь из цирка да как маленькие лебеди из театра. Это ж сколько тогда государство сможет получать валюты! Небось арифмометров не хватит. Ну-ка посчитай, большая наука, на компьютере!

Глава четырнадцатая

Новая страница наших героических деяний во славу эпохи – совершенно особая. Здесь легенды, былины и были, а равно небылицы, вымыслы и домыслы переплелись столь причудливо, что даже наша большая наука не разберет, где тут щи по-московски, а где борщ по-украински, макароны по-флотски и лапша по-пилотски, а еще – почему котлеты по-министерски подают в заводской столовой, а в министерской – утку по-пекински и кролика по-парижски.

Дело было в воскресенье. На сей раз мы собрались прямо с утра. Как это нас отпустили жены? А мы их и не спрашивали! Да, вот эдак. Быль это, быль. Не спрашивали мы жен – и точка. Впрочем, их и не было дома уже с утра. Всей своей компанией они ушли в прачечную. Дескать, там в воскресные дни – скидка пятьдесят процентов. И потому, дескать, они стирают с особым вдохновением. А вот это, конечно, – легенда стопроцентная. Ибо женская компания собирается в прачечной вовсе не стирать, а болтать. С утра пораньше и до упаду. Ну и на здоровье. А мы тем временем – в «Утес».

– Какой немыслимый подвиг провернем сегодня? – обратился к Гераклу Лука Самарыч и добавил: – С утра пораньше, на легкий желудок.

– Подвиг – не волк, в лес не убежит, – загадочно хмыкнул Геракл. – Не подвигом единым славен герой.

Неплохо сказано.

– Неужели вы это сами придумали? – удивился Лука Самарыч.

– Да нет, сеструха Афина, – признался Геракл. – Она все больше тобой интересуется и губы вдруг стала подкрашивать. А что: любовь зла, полюбишь и козла. Но это я к слову… Короче, Афина велела: «Подскажи своему дружку насчет статуи. Герою нужна достойная статуя».

– Спасибо за трогательную заботу, но это уж – не моя проблема, а безутешных современников, которые будут оплакивать мою кончину, – возразил Лука Самарыч. – Пусть сначала узрят незабвенного героя в гробу, переживут тяжесть невосполнимой утраты, а уж только потом испытают радостный прилив вдохновения и возьмутся за увековечение памяти кумира. Словом, торопиться некуда.

– Вот и я рассуждал так же: дескать, успеется. А потом пришлось локти кусать, – не унимался Геракл. – Сколько раз мне Аполлон твердил: «Давай сварганим твою статую, пока тебя не отправили на наш свет». Чтобы правдиво было, чтобы точная копия. А мне все некогда да некогда. Сам знаешь наше геройское рвение: лишь бы план по подвигам на сто и две десятые процента выполнить. Ну вот, наконец преставился. И тут же – к Аполлону: валяй, в смысле ваяй! А он мне шиш под нос: накось выкуси. Оказывается, увековечение памяти проходит на земле не по ведомству богов, а по линии смертных. Ну, смертные мне за все хорошее и удружили. Устроили гадость на века.

Великий герой горестно умолк.

– Позвольте! – сказал Лука Самарыч. – Смертные создали выдающийся скульптурный образ Геракла. На него можно любоваться в оригинале и в копиях во многих музеях мира. А мы, колдыбанцы, с огромным удовольствием зрим репродукцию одной из многих античных статуй, посвященных вам.

И он подал другу знаменитое академическое издание, на обложке которого красовался Геракл.

Полубог невольно глянул на свой «бесфиговый», по выражению мэра Поросенкова, образ.

– Ну и что тут хорошего? – проворчал он.

Мы восхищенно зацокали языком:

– Могучее мускулистое тело. Умное тонкое лицо. От всей фигуры веет изяществом и благородством. К тому же, если не ошибаемся, все это – эгейский мрамор. Или ассирийская бронза. Словом, сплошное эстетическое наслаждение. Не налюбуешься!

– Тоже мне, знатоки, – ухмыльнулся Геракл. – Весь Олимп смеется, а они, понимаешь, наслаждаются. Внимательнее полюбуйтесь.

Ну, раз хороший человек настаивает – пожалуйста.

– Если внимательнее, – зацокали мы языком уже на другой лад, – то статуя доставляет не столько эстетическое наслаждение, сколько огорчение. Тело отнюдь не могучее. Бицепсы слабоваты, трицепсы вяловаты, брюшной пресс никудышный. Короче, слабак. К тому же, наверное, вовсе не бронза, а скорее всего, чугун. Или просто нержавейка.

– Ну, насчет слабака вы зря. Сами вы сморчки, – обиделся Геракл. – Совсем не в том гадость. Еще лучше любуйтесь.

Постараемся:

– Да, на эту халтуру нельзя смотреть без возмущения. Лицо совсем не тонкое и не умное. Черты лица жесткие, как наши пряники. Лоб низкий, как наши потолки. Взгляд бессмысленный, как хождение по нашим магазинам. Словом, недотепа. К тому же, очевидно, кровельное железо. Или даже металлолом.

– Насчет недотепы вы зря, – еще пуще обиделся Геракл. – Сами вы болваны. Да и опять не туда смотрите. Совсем внимательно любуйтесь.

Ага! Догадались:

– Нельзя смотреть без осуждения. Ничего благородного. Ни галстука, ни шарфа. Ни смокинга, ни манишки. Ни порток, ни трусов. Короче, невежда. К тому же наверняка обычный гипс. А то и глина.

– Насчет невежды вы зря, – совсем разобиделся Геракл, тяжко вздохнул и легко завелся:

– Сами вы – сморчки, болваны и хамьё! Ни черта не смыслите в большом искусстве. При чем тут железо и глина? Да хоть из коровьего навоза! При чем тут галстук или трусы? Да хоть энциклопедией прикрывайся. Было бы чего прикрывать – вот в чем вопрос!

Он ткнул пальцем в репродукцию:

– Любуйтесь, что там у меня ниже пояса. Какую мне гадость смертные состряпали! Чуть больше мизинчика годовалого ребенка. Небось по своим меркам, клеветники, мерили. Тьфу!

– Тьфу! – угодливо подтвердил «Утес» хором.

– Наконец-то, – устало молвил полубог. – Спасибо за понимание и сочувствие. Вы – настоящие друзья.

– А это значит, – ловя благоприятный момент, тут же среагировали мы, – надо сию минуту поднять бокалы. С одной стороны, за дружбу, с другой стороны – с горя.

– Нет, это значит, что сию же минуту надо взяться за дело, – категорически заявил Геракл. – Сеструха Афина велела: «Немедленно покажи мне проект статуи Самарыча. Может, я что-нибудь от себя подрисую». Ха! Знаем мы их девичьи художества. Не иначе как в Самарыча втюрилась. А что, любовь – дура, полюбишь и козлотура. Но это я к слову. Короче, валяйте, в смысле ваяйте.

Итак, нам подбрасывают сверхзадачу, с которой не справились бог Аполлон и все супермастера скульптурного цеха. Ну что ж, беремся за нее. С удовольствием.

Мы перемигнулись и… Дальше, наверное, начинается уже быль. А может быть, пополам: и легенда, и быль. А может быть… Впрочем, решайте сами…

– Итак, в повестке дня стоит вопрос о создании статуи легендарного героя Самарской Луки – Луки Самарыча, – объявил просветитель Профанов. – Она должна быть создана немедленно и на самом высоком идейно-художественном уровне. Кто за то, чтобы эту ответственную работу поручить выдающемуся ваятелю современности Валериану Владимировичу Безмочалкину?

Разумеется, единогласно.

– Благодарю! – встал и поклонился наш Мойдодыр, он же Роден. – Доверие коллектива окрыляет. Чувствую, как во мне просыпается вдохновение… Вот оно уже и проснулось!

Мы поаплодировали.

– Итак, – по-плотницки потер руки Безмочалкин. – Вдохновение есть. Натура изучена. Теперь – замысел. Этот пункт при моем художественном воображении не вызывает никаких затруднений. Я уже вижу композицию. Она будет решена в самом современном стиле. Образ, естественно, – волнующий. Оригинал статуи поместим на легендарном Волжском Яру, в центре видовой площадки. Копию – в Лувре, в зале шедевров конца двадцатого столетия.