Черный Янгар - Карина Демина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сказать, как соскучилась за эту недолгую разлуку.
И просто прикоснуться.
Но стоило приблизиться и… запах крови ударил в ноздри. Тяжелый. Густой. И сладкий… я сглотнула слюну.
— Аану? — Янгар вытер пот.
Рубаху снял… и холода не боится… и кожа его блестит на зимнем солнце. Оленья кровь на ней узорами.
— Аану? — отложив нож, он шагнул ко мне.
Рот наполнялся слюной, а сердце… его сердце стучало так громко, что я едва не оглохла.
— Нет!
Он остановился.
А я попятилась. Нельзя подходить ближе.
— Аану, все хорошо… — Янгар медленно опустился на корточки и, зачерпнув горсть снега, принялся тереть руки. — Все хорошо, моя медведица… не убегай. Только не убегай.
Снег унес и кровь, и запах ее.
— Давай вернемся домой? — предложил Янгар и нож отбросил.
Что он делает?
А если я не удержусь? Если заберу его сердце?
…он сам сказал, что сердце и так принадлежит мне. И обняв Янгара, уткнувшись в смуглую его шею, я плакала о том, чего не могла изменить.
— Уедем, — шептал он, выбирая росу растаявших снежинок из моих волос. — Пожалуйста, давай уедем? Я спрячу тебя. Запру. До окончания срока. Я не причиню тебе вреда. А ты — никому… позволь помочь?
Нет.
Я не могла объяснить, но чувствовала, что это — неправильно. Нельзя играть с богами…
— Тогда позволь остаться…
…нельзя.
Я убью его.
Или сегодня. Или завтра… послезавтра… в один из тех дней, которых мне предстоит пережить еще множество.
— Хотя бы позволь навещать…
А разве я могу запретить?
Наверное.
Но не стану. И ночью, отбирая жар его дыхания, я снова и снова повторяла имя Янгара. Наверное, предчувствовала, что следующая наша встреча будет горькой.
Глава 31. Гадание
С недавних пор кёнига Вилхо, помимо прочих болезней, которые порой казались ему сворой псов, что терзают его тело, мучили головные боли. Они не отступали даже во сне, пусть бы Пиркко и подносила чашу горячего вина, сдобренного травами. Вино приобретало кислый вкус, и Вилхо морщился, вздыхал, жаловался на судьбу. Пиркко же уговаривала сделать глоток.
И еще один.
Травяной привкус оставался во рту, и Вилхо чувствовал его, как и собственную слабость.
Его укладывали на перину, и рабы, размяв утомленное за день тело, натирали кёнига маслами. Вилхо сквозь дрему ощущал прикосновения их рук, и теплоту масла, и душную мягкость перины, и легкое прикосновение одеяла, набитого гагачьим пухом.
Пиркко садилась на край ложа и пела колыбельную.
У нее был красивый голос. И руки прохладные.
Они вытирали пот со лба Вилхо.
И поносили к губам все те же травяные отвары, когда его полусон становился беспокоен.
— Спи, дорогой супруг, — приговаривала она, и Вилхо починялся.
Вот только голова болела.
Боль рождалась в животе, в разбухшей печени, расползалась по телу, сковывая его члены, и после перебиралась в голову. Вилхо вздыхал, и звук собственного голоса добавлял мучений. Горячий уголек боли, до сего момента лишь тлевший, разгорался.
К утру он и вовсе полыхал, выжигая глаза алым светом.
И когда супруга отбрасывала полог с постели, Вилхо с трудом открывал глаза, всякий раз опасаясь, что ослеп.
— Бедный мой, — всплескивала руками Пиркко, и золотые браслеты звенели громко, мерзко. — Опять снились дурные сны?
Вилхо отвечал осторожным кивком.
Он отчего-то стыдился признаться в этой новой своей слабости. И смежив веки, слушал щебетание жены, уговаривая себя, что нынешняя ночь — последняя.
Не получалось.
Не помогали больше ни травы, ни кровопускания, от которых руки Вилхо стали мягкими и вялыми, ни даже ванны, наполненные черной жижей. Ее доставляли в высоких кувшинах и грели. Жижа воняла. И Вилхо после долго чудилось, что и сам он источает этот отвратительный серный запах.
Пиркко уверяла, будто чудится ему…
— Ты так побледнел, осунулся, — сказала она, когда рабы помогли Вилхо встать с постели. Они поддерживали ослабевшее тело, которое желало одного — вернуться под душный уют пухового одеяла, забыться, наконец, спокойным сном.
Нельзя.
Его вели в ванную комнату, к бадье, уже наполненной горячей грязью. Вилхо издали ощущал ее смрад. Ноги, которые за ночь, казалось, разбухли больше обычного, с трудом двигались. И ступни скользили по полу, выглаживали ковер.
— Мой дорогой, — на щеках Пиркко играл румянец. — Я начинаю думать, что сны твои — наведенные… я слышала… прости, если мое беспокойство покажется тебе смешным, я знаю, что женщины излишне мнительны… но я слышала, что будто бы…
Влажно хлюпнула черная жижа, опалив нежную кожу докрасна.
— Порчу на тебя навели, — выдохнула Пиркко и потупилась. — Прости за смелость, мой дорогой муж…
Она была чудо как хороша в алом наряде, оттенявшем и белизну кожи, и черноту волос. Любовался Вилхо женой, чувствуя привычное томление плоти, в которой осталось лишь желание, но не силы, чтобы желание это исполнить.
Пиркко же продолжала говорить.
— Посмела я позвать вёльхо, о которой говорят, будто бы лучше ее нет в Оленьем городе.
Присев на резной стульчик, который рабы принесли специально для кейне, ибо желала она неотлучно, каждую минуту при муже пребывать, Пиркко перебирала бусины нового ожерелья, из розовых кораллов сделанного.
— И плавила она воск пчелиный над твоим именем, и он не плавился.
Тень печали легла на прекрасное лицо Пиркко.
— Катала она над твоей рубахой куриное яйцо, а как разбила, то увидела я, что внутри его — черный волос… длинный… жесткий…
Вздохнула и пальцы прижала к побелевшим губам.
Тревогу увидел Вилхо в глазах дорогой жены, и сердце утомленное забилось быстрей: волнуется. За него переживает красавица-Пиркко. И оттого ныне бледна.
— Позволь привести вёльхо, — взмолилась жена. И в волнении дернула нить ожерелья чересчур сильно. Нить лопнула и поскакали бусины по каменному полу. Бросились рабы собирать их, а Пиркко всхлипнула и повторила. — Позволь показать тебе то, что я сама видела…
Вилхо кивнул.
Разве отказал бы он жене в подобной малости?
Да и сказанное ею растревожило и без того неспокойную душу.
Нет, пустое… духи предков берегут Олений дворец и кёнига. Стражами нерушимыми стоят над душой его жрецы. Рунами расшиты одежды и особым образом зачарованы его, Вилхо, палаты. Старый верный раб собирает волосы и ногти Вилхо, чтобы предать их огню. Другой следит, чтобы кровь, жилы покинувшую, земле отдали. Третий ходит, вслух читая заговоры из Белого свитка…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});