Графоман - Бронислава Бродская

пели. Были у них казачьи песни, озорные украинские. Гриша с Валерой еще и подсвистывали, заводя публику. Странно было, что в следующий раз под другое настроение, они начинали петь по-французски, по-английски, и даже по-итальянски. Просто у них получалось, они любили петь и вкладывали в песни душу.

Сейчас в иммиграции Гриша с Валерой пели все реже и реже, но когда им удавалось полностью расслабиться, погрузиться в свою музыку, крепко зажать цепкими тренированными пальцами лады, они испытывали давно забытое счастье, достигали полного единения многолетней дружбы.

Гриша ежедневно ездил на машине на работу и с работы, каждый раз обещая себе включить в машине музыку. Можно было бы слушать классическую станцию по радио или любимые пластинки. Но однако, Гриша ни разу не сдержал данного себе обещания. Не включал ничего и ехал молча, одновременно ругая себя за потерю времени и дорожа возможностью предаваться своим мыслям, когда никто не мешает. Стремление перестать думать преследовало Гришу, ему вовсе не нравилось, что в машине он думает только о сюжетах. Ни о предстоящих занятиях, ни о семье, ни о сиюминутных событиях … только о новом романе. Это было наваждением, неприличной обсессией, в которой стыдно признаться. Музыка может его и отвлекла бы, но тут он давал себе поблажку, потому что за рулем и ночью ему лучше всего думалось, а поскольку это происходило помимо его воли и не поддавалось контролю, Гриша почти не сопротивлялся. Идея новой книги только еще начинала брезжить в его мозгу, принимая все более четкие очертания.

В последнее время Грише ничего не хотелось делать. Творческая апатия, лень, безразличие. Хотя ему достаточно было бы просто открыть какой-нибудь из начатых файлов с текстами, и продолжать развивать намеченный сюжет, который ждал разработки, но в том-то и проблема, что делать этого не хотелось. Интерес к своим идеям, еще недавно казавшимися сверхценными, у него практически пропал. Гриша долго не мог заснуть, часами ворочался в постели, но мысли, приходившие ему в голову, даже и мыслями нельзя было назвать. В голове вертелись чужие сюжеты из сотен прочитанных книг. Они, как мусор, хаотично возникали в его мозгу: отрывки, эпизоды, кульминационные пункты, концовки … получалось, что из тысяч разных книг, он ничего толком не запомнил. И зачем он их только читал? Вот спросил бы его кто-нибудь 'ты это или то читал?', и Гриша ответил бы 'читал', ну и про что там? Про что он может и помнил, но детали, а часто и суть, ускользали.

В голову приходили одни только, основанные на знание языков и детской книжности, глупости: вот читал он Мериме 'Матео Фальконе' … а по-русски новелла называлась бы 'Матвей Соколов', надо же … Что 'надо же'? Дальше что? Гриша злился на себя. Он привык, что ворочаясь с боку на бок около спящей Мани, он обдумывает новую книгу, но какая там книга? Вообще ни одной путной мысли. Гриша просто не спал, уставая, мучаясь, скучая в темноте. Да, вот так … он отвратительно спит. И что? А то … это факт. Не может иногда заснуть до трех-четырех часов утра.

Так, так, так … вот, вот, вот … Измучился и пошел к врачу попросить какое-нибудь снотворное. Врач после дурацких советов насчет 'гулять перед сном, не смотреть телевизор и пить чай с медом' выписывает ему снотворное нового поколения, которое широко рекламируется. Он начинает его принимать, бессонница отступает, он спит, не просыпаясь, как в ранней юности. Все бы хорошо, но у лекарства есть побочное действие, которое не сразу становится явным. Засыпая он начинает видеть сны, слишком похожие на явь, но это реальность другого человека.

И тут, вереницы известных сюжетов станут почвой для мучительных грез, фоном новых болезненных реальностей. Герой во сне вынужден проживать чужую жизнь, полную разных событий. Невозможность проснуться, прервать поток этих событий, несет его в водоворот безжалостной судьбы, и ничего нельзя изменить. Просыпаясь утром, он целый день живет во власти страшных и кажущихся реальными ночных переживаний, каждый вечер надеясь, что чужая жизнь ему не приснится, но она снится снова и снова, иногда по нескольку суток кряду, внезапно прерываясь 'на самом интересном месте'.

На следующую ночь у него начинается другая ночная жизнь, безжалостная, иногда трагичная, редко легкая, а главное невероятно чужая, неприятная. Он начинает бояться приближения ночи, не хочет погружаться ни в какие приключения, где он, другой, вовсе не Гриша Клибман, главное действующее лицо. Он перестает принимать снотворное, которое считает виновником происходящего, но это уже не помогает. Кстати, а кто это 'он' нового романа? Он, Гриша? Нет, не надо, чтобы там угадывался он сам. Ни к чему. Хотя какого бы он не изобразил мужчину, в нем вычитают так или иначе автора. На фига это надо? Может сделать не героя, а героиню. Гриша был уже во власти нового проекта. Быстрее бы начать писать. Пусть первая серия снов будет о шпионаже: он … или она – специальный агент. 'Про шпионов' всегда интересно.

Пусть будет некий 'Штирлиц'. Надо влезть в эту шкуру, испытать эмоции того, кто носит вечную маску, прикидывается своим, а сам везде 'не свой', даже для себя самого, то-есть и сам не знает, кто он на самом деле. Наверное надо в снах чередовать: то он, то она … так даже еще интереснее. Ложишься спать и не знаешь, кем обернешься в альтернативной реальности, в качестве кого выйдешь на сцену, какими будут декорации, но проблема в том, что это так или иначе – крест, он напишет роман-триллер. Вот как надо сделать. Гриша уже не мог ни о чем другом думать.

Серия первая – КГБ, вербовка агента, внедрение его в еврейские отказнические круги, место действия – крыльцо и вестибюль московской хоральной синагоги … большая коммунальная квартира в центре … героиня – фальшивая активистка. А что? Пусть он будет 'она'. Время действия – конец семидесятых, начало восьмидесятых – апогей маразма, антисемитизма, о перестройке никто не помышляет. Сидячие забастовки, иностранные журналисты, прессование и запугивание знакомых и она … живущая жизнью еврейки-отказницы, одного из лидеров правозащитного движения и вместе с тем … она внедренный в эту среду агент: наблюдения, отчеты, встречи с сотрудниками на оперативной квартире. Моральный мессадж? Легко ли торговать принципами? Легко. Потому что их просто нет. Циничная аморальная эпоха породила таких людей. Ни перед кем не стыдно.

Гриша все больше заражался своей идеей. Тем более, что такую девку он в свое время знал и очень