Гувернантка с секретом - Анастасия Александровна Логинова

детям о скандинавской богине Фрейе. С трудом верится, но, кажется, Денису Ионовичу удалось заинтересовать Сержа хоть чем-то помимо шумных игр в войнушку.

– Конни, – обратилась я тогда к его младшему брату, – значит, вы за старшего.

Тот противиться не стал – наоборот, просиял и приосанился, довольный новой должностью.

– Что вы с собой сделали? – взволнованно шептала я, ведя Мари в ее комнату. – Хотите, чтобы Алекс принял вас за горничную и оскорбил, сбросив на руки пальто?

– Вам не угодишь!

Мари надулась – кажется, она всерьез полагала, что выглядит достойно. Я же, едва войдя в ее комнату, бросилась к платяному шкафу в надежде отыскать что-то более подходящее.

Боже мой, чего здесь только не было! Конфетные обертки и еще частично целые конфеты, куклы, очевидно брошенные сюда Лёлечкой, россыпи солдатиков, давно уже потерянных мальчиками, карандаши, перья, пояски, ленты, оборки – и все это вперемешку валялось на дне шкафа.

И еще несметное количество клочков бумаги, исписанных, судя по всему, стихами. Эти листочки Мари очень трогательно попыталась собрать, чтобы я, не дай бог, не прочла написанное. И прятала она их здесь, судя по всему, именно для того, чтобы никто не нашел – впрочем, она рассудила правильно. Горничные явно никогда не прикасались к этому шкафу, да и сама Мари, скорее, бросала в него вещи не глядя. И так же не глядя – наугад – вытягивала оттуда одежду: что под руку первым попадется, то и будет сегодняшним туалетом! Кажется, это и есть секрет всех нарядов Мари.

Довершением всего стала кошка, выскочившая вдруг из шкафа с обиженным мяуканьем – не хочу даже знать, сколько времени она там просидела…

– Если бы сюда заглянула ваша маменька, – сказала я, выдергивая из шкафа более-менее подходящие платья, – то первым делом она бы уволила всех горничных.

Мари поджала губы, перепрятывая свои листочки в другие надежные места, и ответила:

– Я убираюсь в шкафу сама.

– Я так и подумала…

– Вы что, хотите, чтобы я это надела? – вскричала вдруг Мари, увидев, что я приглядываюсь к очень симпатичному платью оттенка mauve[52]. – Нет, я умоляю, только не это пошлое розовое платье!

Я же все больше уверялась, что этот цвет и эта кружевная оборка над неглубоким, едва приоткрывающим ключицы декольте очень бы пошли моей воспитаннице. Лиф платья был искусно расшит серебряной нитью, а атласная юбка лежала крупными складками и предполагала небольшой изящный турнюр.

– Когда вам будет пятьдесят и вам захочется надеть розовое платье с рюшами – тогда да, возможно, это будет пошло. А пока – надевайте! – велела я. – Сами управитесь?

Мари перевела беспомощный взгляд с платья на меня и снова на платье. И буркнула:

– Отвернитесь.

– Вы что, здесь собираетесь переодеваться? Перед окном? А ширма, по-вашему, на что?

Видимо, Мари не предполагала, что этот очаровательный предмет мебели, затянутый кремовым шелком, годится еще на что-то, кроме как изображать крепостную стену во время игр с братьями в рыцарей.

Воспитаннице моей пришлось подчиниться: она укрылась за ширмою и, шурша юбками, принялась переодеваться. А спустя бесконечно долгие десять минут, за которые я успела досконально изучить обстановку комнаты и даже от скуки навести порядок на письменном столе, Мари вдруг отшвырнула платье и довольным голосом сообщила:

– Оно мне узко! Подыщите что-нибудь другое.

Если бы хоть одна из моих подруг по Смольному призналась классной даме, что платье стало ей узко… словом, лучше было в этом не признаваться, поскольку и без того скудный наш рацион сократили бы тогда до пустого картофельного супа – прецеденты были. Кстати, я не оговорилась по поводу «наш» – на пустой суп перевели бы весь dortoir, чтобы подобных казусов не возникло ни у кого из соседок.

Но идти на подобные меры с Мари, видимо, уже поздно. К счастью, был еще способ исправить ситуацию. Я решительно отодвинула ширму, разглядывая свою воспитанницу в панталонах, корсете и коротенькой нижней рубашке.

– Повернитесь спиной и выдохните, – велела я.

– Зачем? – опасливо спросила Мари, все же поворачиваясь. И тут же взвыла: – Ой, мамочки!..

Мари не обманула: платье действительно было ей узко, так что мне даже жарко сделалось, пока я утягивала ее талию шнуровкой до нужного размера. Но, право, результат того стоил.

– Я и не знала, что я такая красивая, – искренне восхищалась Мари, поворачиваясь перед зеркалом в своем розовом платье. – И какая у меня тонкая талия, оказывается… мадемуазель Волошина не влезла бы в это платье, даже если ее вдвое ужать! Только не знаю, как я буду сидеть в таком наряде… и обедать…

– А вы не садитесь, а присаживайтесь. И не обедайте, а лишь слегка перекусывайте, – отозвалась я вполне серьезно. – Еще было бы хорошо, если б вы говорили поменьше – уверена, Алекс оценит.

Теперь я нагревала на углях в голландке щипцы для завивки, намереваясь и прическу Мари привести в порядок.

– Знаете, пока я это платье натягивала, я подумала… – произнесла Мари, действительно с трудом присаживаясь на стул перед зеркалом, – а может, ну его, Алекса? Раз я такая красивая, то я за кого угодно могу замуж выйти. И вообще, как показывает практика, для успешного замужества достаточно лишь вовремя упасть в обморок – в нужном месте, возле подходящей гостиницы…

Кажется, Мари готова была продолжить тему, но резко замолчала – разглядела в зеркале, как я положила щипцы и молча отвернулась.

– По-вашему, это все шутки… – я даже не спрашивала, а лишь устало констатировала. – И то, что Катя едва выжила после ранения – тоже шутка?

Мари отвела взгляд, и судя по ее мимолетной заминке, ей сделалось стыдно за сказанное. Я же без сил покачала головой и снова взялась за щипцы. Видимо, Мари и правда лишь ребенок – глупый, взбалмошный и жестокий. Что толку на нее обижаться? Дай Бог, чтобы она хоть когда-нибудь повзрослела.

Оставшиеся локоны я завивала в тишине, а Мари все пристыженно смотрела в пол. Пока не спросила вдруг:

– Катя действительно так тяжело ранена? – она подняла на меня робкий и недоверчивый взгляд.

– Действительно.

– И в вас правда стреляли?! – Мари не выдержала и обернулась ко мне с выражением еще большего недоверия на лице – да так резко, что я едва не обожгла ее щипцами, не успев их убрать. – Поверить не могу… и вы видели, кто это был?

Я не особенно удивилась ее осведомленности насчет выстрелов: разумеется, происшествию возле Третьяковского проезда были свидетели – новость эта успела уже просочиться в газеты и дойти до обитателей дома на Пречистенке. Более того, с минуты на минуту