Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Но Стэнли оказался переходным звеном между золотым веком исследований и железным веком эксплуатации. Он установил достаточно подробностей физической географии, чтобы привлечь картографию политическую. Сам же исследователь являлся поборником нового империализма, когда европейские державы смело проводили новые линии на карте. Они закрашивали области, которые окружали, красным (Великобритания), пурпурным (Франция), коричневым (Германия), зеленым (Португалия) или желтым (Бельгия).

Разделение не происходило сразу же, поскольку большинство государственных деятелей опасались, что стоимость перевесит преимущества. Больше всего горел желанием поделить Африку бельгийский король Леопольд. Он нанял Стэнли, который завоевал африканское прозвание «Ломающий скалы»[990], чтобы помочь построить то, что стало самым кровожадным колониальным анклавом в истории. Территория получила издевательское название «Свободное Государство Конго». Конечно, в действительности это был «вампир, нацеленный высосать страну до конца»[991], место действия для «Сердца тьмы»[992].

Британские территории в Африке тоже были завоеваны и управлялись по принципам, которые первым, судя по всему, применил Стэнли. Но их оживляющий дух неизменно являлся духом Ливингстона, чья жизнь послужила проповедью о долге «высшей расы… поднять более деградированные части человеческой семьи»[993].

Два человека, которых соответственно изображают, как злого гения и святого покровителя империи, не были полностью противоположными и несовместимыми. Но они удачно соединили жизненно важные конфликтные элементы имперского предприятия. В долгосрочном плане ружье Снайдера не гармонировало и даже противоречило Библии.

Править Британской империей железным прутом означало уничтожить ее цивилизующую миссию. Если вкратце, то империю подорвали ее собственные внутренние противоречия.

После того, как правление королевы Виктории перевалило на вторую половину, наблюдалось противоречие между продолжающимся нежеланием Британии приобретать зависимые территории за рубежом и ее увеличивающейся колониальной экспансией. Сменяющие друг друга правительства эхом повторяли точку зрения сэра Джеймса Стивена: даже если бы, например, можно было забрать всю Африку, то это оказалось бы бесполезным или не имеющим ценности приобретением. Политики скептически относились к рассказам исследователей, создававшим видения африканских богатств, которые могли бы ослепить и царицу Савскую.

До открытия полезных ископаемых Африка явно могла мало что предложить, кроме пальмового масла, рабов и слоновой кости. А когда охотники убили большую часть слонов за пределами обитания мухи цеце, чтобы обеспечить бивни для изготовления вееров, клавиш рояля, столовых приборов, браслетов, скульптур, шахматных фигур, бильярдных шаров, распятий, искусственных зубов и фаллоимитаторов.

В 1884 г. «Эдинбург ревью» объявила: «Ни один рациональный английский государственный деятель не хочет расширять территориальные границы империи. Мы прекрасно знаем, что приобретение новых территорий не только несет с собой увеличение власти и богатства, но и добавляет обязанности, которые мы должны исполнять, бремя, которое и так уже слишком давит на силу нашего правительства»[994].

С другой стороны, Британия наслаждалась первостепенным положением в Африке, достигнутым благодаря Королевскому ВМФ. Иногда она отвечала на вызовы: вначале — от буров на юге, потом — от французов и немцев к северу.

Имелись и другие причины для интервенции, которые признавали сами либералы. Правительство Гладстона аннексировало Басутоленд в 1868 г. для защиты от буров, а Западный Грикваленд в 1871 г. — для контроля за только что обнаруженными алмазными копями.

Дизраэли на посту премьер-министра с 1874 по 1880 гг. проводил подобную же имперскую политику. Он тоже не хотел захватывать дорогие обузы, особенно — в тропиках. Премьер пришел в ярость, когда «важные и надменные губернаторы»[995] втянули Британию в войны с зулусами и афганцами.

Однако Дизраэли увеличивал империю, если таким образом мог усилить британское величие. Более того, он иногда отвечал на местные обстоятельства — например, на беспорядки среди местных жителей, которые угрожали британским купцам, миссионерам или поселенцам. Так в 1874 г. он расширил британскую власть в Малайе и взял контроль над Фиджи.

Королева Виктория пришла в ужас от перспективы пустить каннибалов в империю, но Дизраэли заверил ее: «Все эти жители Фиджи — методисты»[996].

Неугомонный и суетливый министр по делам колоний лорд Карнарвон, известный под прозванием «Болтун», думал применить доктрину Монро к большей части Африки. Однако он удовлетворился, сделав Золотой Берег протекторатом (в 1874 г.) и аннексировав Трансвааль (в 1877 г.)

В 1878 г. Британия заняла Кипр. В следующем году она заставила султана сместить транжиру-хедива Измаила, который отправился в ссылку на собственной яхте со 150 000 фунтов стерлингов золотом на ближайшие нужды, тридцатью сундуками драгоценных камней, двадцатью двумя лучшими обеденными сервизами из дворца Абдина и семьюдесятью самыми красивыми наложницами из гарема. В конце концов, он умер также экстравагантно, как жил, попытавшись выпить две бутылки шампанского одним глотком.

В то время Британия установила (вместе с Францией в качестве младшего партнера) двойной контроль над финансами Египта. Риторика имперского расширения оставалась приглушенной даже среди тори, но работа по строительству империи шла быстро.

Она ускорилась в то самое время, когда, как казалось, Британии угрожала опасность утратить экономическое превосходство. Иностранная конкуренция росла с 1860-х гг., но с началом «Великой депрессии» в 1873 г. стало ясно: Франция, Германия и США догоняют Британию. Если первая промышленная страна производила почти треть выпускаемых в мире товаров в 1870 г., то этот показатель упал до четверти и даже менее через десять лет. К 1913 г. доля Британии составляла всего 14 процентов. Почему?

Некоторые историки винят глубоко укоренившуюся культурную болезнь, вызванную микробом аристократических замашек. В разделенной на классы и одержимой идеей классовости Британии руководители промышленности и торговые князья стремились не победить аристократию, а присоединиться к ней.

Такой аргумент приводят историки.

Те промышленники и торговцы отправляли своих сыновей в закрытые частные привилегированные средние учебные заведения, где мальчики приобретали качества джентльменов и строителей империи, учились «играть в игру», презирать «торговлю»[997] и ценить латинский и греческий языки выше точных и естественных наук. Естественным наукам обучали в привилегированной школе в Регби. Но — в гардеробе городской ратуши, в ста ярдах от школы.

Т.Х. Гексли обнаружил, что студент выпускного курса Оксфорда может получить высшие оценки, «не слышав о том, что Земля вращается вокруг Солнца»[998]. Когда в 1914 г. началась война, секретарь Комитета по защите империи, получивший образование в Регби, читал Гиббона, чей рассказ о защите Константинополя в VIII веке подсказал ему идею о воссоздании «греческого огня»[999] в форме огнеметов. Но Германия уже давно экспериментировала с «фламменверфер» и первой использовала его в качестве элемента неожиданности под Верденом в 1915 г.

Если говорить вкратце, то классическое образование ослабляло предпринимательство и усиливало снобизм, препятствующий успешному развитию промышленности.

Однако это соблазнительное объяснение нельзя признать полностью удовлетворительным. Многие представители элиты поддавались «романтике техники и технологий»[1000]. Взгляд на мир и восприятие жизни изнеженными и избалованными патрициями ни в коем случае не исключали их приземленную и безжалостную сущность суровых бизнесменов, как часто жаловались викторианцы. А.С. Бенсон, воспитатель из Итона, говорил, что у частных привилегированных школ есть вульгарная цель — «прославление эгоизма и своекорыстия»[1001]. Когда Том Браун закончил Регби и поступил в университет, то выяснил: «Поклонение золотому тельцу было поистине угрожающим и ярым в Оксфорде»[1002].

Дело в том, что в конечном счете скорее экономические, а не социальные силы привели к утрате Британией своей позиции мирового цеха. Великобритания много инвестировала в традиционные виды промышленности, а конкуренты неизбежно по максимуму использовали новые технологии и изобретения. Например, химическая промышленность Германии ушла так далеко вперед, что в 1914 г. британская армия обнаружила: вся краска для формы цвета хаки поступает из Штутгарта. И электростанции Германии вскоре затмили электростанции Британии, где изначально предполагалось: «У каждого прихода должна быть своя собственная электростанция»[1003].