Хождение в Кадис - Яков Шехтер

потрясли Афанасия. Капитан, наслаждаясь изумленным видом начальника охраны, только добродушно посмеивался.

– Надеюсь, – сказал он, когда когг стал приближаться к свободному причалу, – ты больше не сердишься на меня.

– Я?! На тебя?! – с удивлением воскликнул Афанасий. – Да за что же мне сердиться?

– За то, – лукаво промолвил капитан, – что я замордовал тебя турецким языком.

Наконец когг приблизился к пристани, сложенной из ровно обтесанных ноздреватых камней. Отдали швартовы, спустили сходни, и капитан, по-медвежьи переваливаясь, первым сошел на берег. Его тут же окружила группа пестро одетых маклеров. Они хлопали капитана по плечу, обнимали и ласково заговаривали, точно старые близкие друзья. Судя по их виду, когг в Стамбуле ждали. Но каким образом и когда ухитрился капитан перекинуть весточку – Афанасий не мог даже предположить. Впрочем, сообразил он, скорее всего, портовые дельцы без всякого оповещения день-деньской толкутся на причале, поджидая прибывающие корабли.

Разноцветные чалмы, войлочные шапки, плотно повязанные косынки, халаты разной длины и формы, всевозможные кушаки, малиновые, фиолетовые, лимонно-желтые плащи – маклеры плотной толпой обступили капитана, и каждый что-то настойчиво ему втолковывал, отчаянно жестикулируя. Капитан оставался невозмутимым, едва заметно кривя губы, и эта улыбка превосходства в сочетании с невозмутимостью придавала ему весьма уверенный вид.

Видя, что клиент не реагирует на предложения, перекупщики слегка угомонились, ожидая ответа. И тут капитан быстро и четко выбрал троих и повел за собой на корабль. Чем он руководствовался, делая выбор, Афанасий тоже не мог предположить. Судя по спокойствию, не напускному, а совершенно естественному, капитан был в Стамбуле частым гостем.

Охрана в полном составе и вооруженная, словно для боя, расположилась вдоль бортов. Каждый, кто захотел бы приблизиться к коггу, немедленно оказался бы на глазах. Афанасий занял место у сходен и внимательно наблюдал за пристанью. Если капитан велел глядеть в оба, значит, лихие людишки Стамбула могут попытаться получить товар не расплачиваясь.

Но все было спокойно. Маклеры, почуяв, что добыча упущена, перешли в другое место, когг покачивался на легкой зыби, язвительно кричали крупные чайки с глазами цвета перламутра, скрипели швартовые канаты – обычная мирная картина, как в любом порту от Данцига до Венеции. Спустя два дня товар был выгружен, деньги сполна получены и капитан взялся за поиски выгодного груза в Европу. Враждебный басурманский Стамбул, о котором рассказывали столько ужасных историй, на поверку казался спокойным и достаточно безопасным городом.

Афанасий эти два дня не расставался с мечом, но вытащить его из ножен так и не понадобилось. Капитан опасался зря, или, возможно, его обширный опыт свидетельствовал о лживости внешнего благополучия и тишины Золотого Рога.

Зато языком пришлось поработать на славу. Порт был переполнен чужеземцами, между собой все изъяснялись на плохом и очень плохом турецком. Бессовестно перевирали слова, говорили с ужасным акцентом, путали начало и конец фразы, и Афанасий со своим свежевыученным языком почувствовал себя довольно уверенно. Каждого торговца или моряка он расспрашивал о стране Офир, но никто даже не слышал такого названия. Нужно было оставлять когг и пускаться на поиски иудеев, но что-то сдерживало, не пускало.

Словно след от когтистой лапы на мокром песке, лежало на сердце прошлое, любовь к далекой родине, теплые воспоминания детства. Ему вдруг подумалось, что, отправляясь на поиски страны Офир, он предает наставников, возвращает зло на полученное добро. Но за лицами Онисифора и Ефросина сразу наплывало то перекошенное ненавистью лицо игумена Геннадия, то ленивая морда писца в новгородском застенке, то жирная харя Ката Галицкого.

«Бог, покрывающий злодеев, не мой Бог, – думал Афанасий. – Я с братом Федулом, с отцом Алексием. Надо исполнить их наказ и поговорить со служителями веры иудейской. Наверное, у них правда. Но где они, как их отыскать?»

День проходил за днем, когг постепенно наполнялся товарами, а Афанасий все никак не мог решиться. И только случайно уловив торжествующий взгляд капитана, он понял – время пришло.

Утром, когда Золотой Рог, покрытый белыми парусами лодок, мерцал и переливался всеми оттенками голубого и зеленого цветов, Афанасий ленивой походкой сошел на пристань и медленно, словно раздумывая, чем бы заняться, двинулся прочь от когга. Панцирь он прикрыл плащом, меч, чтобы не выступал из-под плаща, повесил вдоль левой ноги. Восемьдесят пять золотых, полученные накануне, оттягивали пояс. Куда он идет, Афанасий еще не знал, но надеялся – дорога сама все расставит по местам.

Сапфирная гладь бухты, размеченная малиновыми бакенами, отражала мачты, паруса и флаги. Оторваться от этого волшебного зрелища стоило Афанасию немало усилий, но страна Офир звала, и решительно отвернувшись от бухты, он вышел за пределы порта.

С уровня улицы город выглядел совсем по-другому, чем с борта когга. Выяснилось, что Стамбул лежит на обширных холмах, вершину каждого из которых занимает огромная мечеть, увенчанная золотой пикой. На фоне ясного опалового неба их силуэты выделялись с какой-то пронзительной четкостью. В карнизах серо-свинцовых куполов гнездились бесчисленные стаи голубей, громко и бесцеремонно переговаривающихся между собой.

Город построили весьма странным образом. После совершенно ровного участка длиною в добрую сотню саженей, улица вдруг начинала опускаться или подниматься под таким невероятным углом, что хоть на четвереньки становись! То расширяясь до размеров площадей, то превращаясь в переулки, улицы огибали ущелья, вились по террасам, ныряли под акведуки, сбегали по ступеням. Ровные стены домов внезапно обрывались, уступая место кустарникам, нагромождению живописных руин, обломкам зеленовато-серых скал или привольно раскинувшимся прямо посреди города песчаным дюнам, подобным глубокому вздоху передышки, после которых вновь тянулись унылые грязные стены.

Мечети, греческие, католические и армянские церкви торчали из невысоких построек, подобно стволам гигантских кипарисов. Впрочем, в Стамбуле хватало и настоящих деревьев: трепещущая тень от крон пиний и платанов кое-где полностью перекрывала улицы.

Афанасий то и дело останавливался, покупая в лавочках шербет, лепешку с кислым козьим сыром, тягучие медовые пастилки и между прочим перекидываясь несколькими фразами с продавцами. Наверное, можно было бы сразу все выяснить в одном месте, но приученный жить осторожно и никому не доверять, бывший василиск предпочитал действовать украдкой. Слово за словом, он выяснил, где расположен еврейский квартал и как к нему пройти.

Путь оказался неблизким. По дороге он с любопытством рассматривал стамбульский люд, разномастную, шумную толпу. Люди не таились, жили открыто, без новгородской сторожкости или ливонской осмотрительности. На одной из улиц его внимание привлек совершенно голый турок уже довольно пожилого возраста. Он шел вприпрыжку по мостовой, издавая вопли и хохоча, желтоватая кожа висела на нем складками, но он, ни капли не стесняясь, чувствовал себя совершенно свободно.

«Бедолага, – подумал Афанасий, – несчастный умалишенный старик».

Женщины