Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей - Ричард Бокэм

Скандинавская альтернатива

В 1961 году шведский ученый Биргер Герхардссон опубликовал свою книгу «Память и рукопись»[641], в которой развил прозрения своего учителя Харальда Ризенфельда и предложил радикальную альтернативу тому пониманию устной передачи традиции об Иисусе, которое сложилось в школе критики форм. Он провел серьезное исследование устных преданий в раввинистическом иудаизме и предположил, что раннее христианство должно было заимствовать те же методы и практики. Таким образом, в отличие от критики форм, он выбрал определенную модель устной традиции, существующую в конкретном историческом контексте, и презентовал ее как ближайшую доступную параллель к традиции преданий об Иисусе. От учеников раввина требовалось запоминать слова учителя, и особое значение при этом придавалось точному воспроизведению его слов. Чтобы минимизировать отклонения от оригинала, использовались мнемонические техники и другие методы контроля. Все Евангелия подчеркивают, что Иисус был для учеников учителем — следовательно, ожидал, что они будут запоминать его слова. В древней Иерусалимской церкви двенадцать апостолов функционировали как своего рода раввинат — они формировали, контролировали и передавали предания об Иисусе. Из этого следует, что традиция сохранялась намного тщательнее и оставалась намного ближе к оригиналу, чем предполагали критики форм.

Герхардссон допускал развитие преданий и их изменения — подобные тем, какие встречаются и в раввинистической традиции: однако эти сознательные расширения и изменения–истолкования преданий проводились не всей общиной в порыве свободного творчества, как постулировал Бультман, а авторитетными хранителями традиции — и, следовательно, носили достаточно ограниченный характер. Герхардссон подчеркивает роль известных нам апостолов как людей, формировавших (после самого Иисуса) и контролировавших традицию, и противопоставляет эту концепцию идее анонимного коллективного творчества, отстаиваемой критиками форм. Наконец, важно отметить еще одно отличие: если критики форм, как правило, полагали, что предания передавались и развивались в ходе их практического использования общиной для различных целей, Герхардссон отличает передачу традиций от их использования. По его мнению, предания передавались не в ходе их использования, а по особому «каналу передачи», независимому от каких–либо практических целей. Это важный пункт, к которому мы еще вернемся.

К сожалению, Герхардссон опубликовал свой труд как раз в то время, когда ученые начали очень настороженно относиться к использованию раввинистической традиции как источника сведений об иудаизме до 70 года н.э. Преемственность между фарисеями до 70 года и раввинами Мишны уже не принималась как нечто само собой разумеющееся. Более того: палестинский иудаизм I века больше не воспринимался как преимущественно «фарисейский», но считался намного более разнообразным феноменом. Поэтому Герхардссона, использующего практики раввинистической традиции как модель для понимания раннего христианства, легко было обвинить в анахронизме[642]. Это не вполне справедливо: хотя Герхардссон, быть может, слишком тесно увязывает фарисейство с раввинистическим иудаизмом и слишком легко предполагает, что существовал фарисейский метод передачи традиции, ставший для первых христиан ближайшим и непосредственным образцом, — ценность его аналогии не обязательно зависит от этих предположений. Раввинистический иудаизм может быть полезной параллелью, даже если он сложился позже новозаветного периода. Более того: методы устной передачи информации, принятые у раввинов, не были чем–то уникальным — это, в сущности, обычный в Древнем мире способ обучения, особенно на элементарном уровне. С особенной ясностью это показано в работе Райнера Ризнера[643].

Помимо обвинения в анахронизме, выдвигаются две причины, по которым доводы Герхардссона не убеждают большинство ученых: (1) модель запоминания и передачи материала слово в слово слишком жесткая и не объясняет ту вариативность преданий об Иисусе, какую мы наблюдаем в Евангелиях[644]; и (2) у нас недостаточно свидетельств для принятия гипотезы Герхардссона, что апостольская коллегия в Иерусалиме контролировала традицию так широко и так строго, как он предполагает[645]. Иными словами, передача преданий шла свободнее и контролировалась не так жестко. Надо заметить, что позицию Герхардссона по обоим этим вопросам легко преувеличить, и, кажется, многие ученые впадали в искушение представить критиков формы и Герхардссона полярными противоположностями: те, мол, постулируют абсолютно неформальный и неконтролируемый процесс, в котором возможно любое развитие и творчество, этот — абсолютно жесткий, заорганизованный процесс, в котором традиция передается буквально слово в слово. Что касается первого пункта — Герхардссон признает, что изменения происходили даже в раввинистической Галахе[646], и допускает определенную степень изменения и развития евангельских преданий[647]. Что касается второго пункта — в более поздней книге Герхардссон смягчает свою позицию по двенадцати апостолам и допускает, что существовали и другие линии передачи традиции, так что «ни один евангелист не работал с преданиями, взятыми лишь из одного источника»[648].

Можно упомянуть еще одно критическое замечание. Герхардссон, как и критики формы, полагает, что до создания Евангелий предания об Иисусе существовали только в устной форме и не записывались[649]. Здесь он, возможно, введен в заблуждение поздним раввинистическим принципом исключительно устной передачи «устной Торы»[650] (выраженным в б. Гиттин, 60а: «Слова, переданные устно, не записывай»). Этот принцип, по–видимому, возник только в аморрейский период (то есть начиная с III века)[651]: его не следует проецировать на I век. У нас нет никаких свидетельств того, что фарисеи отказывались записывать свои «предания отцов»[652]. Еще меньше причин полагать, что принцип превосходства устной передачи разделяли другие иудейские религиозные группы–современницы Иисуса, например, высокообразованная и весьма книжно–ориентированная кумранская община[653]. Впрочем, неверно считать, что Герхардссон полностью пренебрегает ролью письменных материалов: он пишет, что, как раввины и их ученики использовали личные заметки, так же и в раннехристианских кругах до создания Евангелий записи могли использоваться как подсобное средство для заучивания. Такие заметки — небольшие собрания речений Иисуса или рассказов об Иисусе — могли предшествовать более полным собраниям, таким, как Евангелие от Марка[654].

Срединный путь?

В 1991 году Кеннет Бейли, ученый–новозаветник, более тридцати лет проработавший на Ближнем Востоке, опубликовал важную статью о Евангелиях и устной традиции[655], которая, однако, не сразу привлекла внимание специалистов, поскольку была напечатана в одном из тех журналов, к которым специалисты не слишком часто обращаются. Однако в наше время и Н.Т.Райт[656], и Джеймс Данн[657] принимают предложенную Бейли форму устной традиции как модель того, как передавались в древней церкви предания об Иисусе.

Свою модель Бейли основывает на собственном обширном опыте ближневосточной сельской жизни и непосредственном наблюдении над тем, как в недавнем прошлом работала в таких условиях устная традиция. Из своих наблюдений он выводит типологию устной передачи преданий, выделяя три ее формы: неформальную и неконтролируемую традицию, неформальную и контролируемую традицию, формальную и контролируемую традицию. Первая модель — та, с которой работала критика форм. Бультман, пишет Бейли,

не отрицает, что непосредственно от Иисуса исходила некая традиция, однако полагает, что в дальнейшем эта традиция по большей части выветрилась. Община, по его мнению, не заинтересована ни в сохранении традиции, ни в контроле над ней. Более того: традиция всегда открыта для новых идей, которые мгновенно приписываются основателю общины. Она неформальна в том смысле, что невозможно определить учителя, ученика или форму, в которой материал передается от одного к другому. Все текуче, пластично, открыто для новых форм и новых дополнений[658].

В этой модели традиция неконтролируема — то есть не существует пределов ее изменения и развития, — и неформальна — то есть нет структуры, включающей определенных людей, в обязанности которых входит сохранение и передача традиции.

Интересно, что, по свидетельству Бейли, на современном Ближнем Востоке такая традиция существует: