Кадеты Точка Ру - Никос Зервас

Тут он щёлкнул пальцами и, как фокусник, достал откуда-то чёрный полиэтиленовый пакет.

– Оживить нашу вечеринку глотком мёртвой воды. Да здравствует зелёный змий, господа!

В пакете была настоящая бутылка водки. Криминал. Такого не простят даже в день рождения.

– Телегин бы не одобрил, – шепнул Петруша и ткнул Ваню локтем в ребро.

Все уставились на именинника. Ванька улыбнулся:

– И так весело, зачем нам головная боль?

– Ура! – заорали морально стойкие. – Долой водяру! Да здравствует непьющий генералиссимус Царицын! На табуретку его!

– Господа офицеры! – Ванька закачался на табуретке, размахивая кружкой с недопитым красным. – Предлагается и впредь давить врагов России. Включая зелёного змия!

Он разрумянился от вина, а пуще от гордости.

– Кстати! Предлагаю всем брать с меня пример. На днях намерен раздавить ещё одного врага России. Известного продюсера Эрнеста Кунца! Приглашаю всех зрителями на нашу дуэль! Казнь господина Кунца состоится ровно через три дня.

Он не договорил. Дневальный, закашлявшись тортом, взвился и захрипел:

– Товарищи суворовцы-ы!.. Смиррр-но!

Кадеты залпом хлопнули остатки красного и вытянулись с позеленевшими от ужаса лицами, пряча кружки за спиной. Ванька неохотно спрыгнул с табуретки. В казарму вошёл офицер-воспитатель.

– От лица всех офицеров поздравляю суворовца Царицына с шестнадцатилетием! – ласково проурчал воспитатель. – Также вручается ценный подарок – общая тетрадь для овладения знаниями и набор фломастеров. Ура, товарищи суворовцы.

– Ур-ра!! – грянули зелёнолицые товарищи суворовцы.

– Ещё одна хорошая новость, – продолжил офицер. – Наконец нашёлся благотворитель, и завтра утром в вашей казарме начинается долгожданный косметический ремонт. Окна, стены, потолки. В связи с этим слушай приказ: кровати отодвинуть от стен на полметра, старые обои со стен ободрать своими силами. Срок – до отбоя. Выполняйте!

Когда офицер-воспитатель ушёл, кадеты с облегчением повалились на кровати. О чудо! Штопора на тумбочке не заметил и запаха не почувствовал! А может быть, он смотрел (и нюхал) сквозь пальцы – из уважения к юбиляру Царицыну?

Тихогромов, стащив ботинки, полез снимать бумажную икону Богородицы, висевшую над его кроватью.

– Выходит, я в собственный день рождения должен обои отдирать? – насупился захмелевший кадет Царицын. И вдруг потемнел лицом, глаза блеснули:

– Портреты снимать не буду! Сегодня у меня праздник, имею право! Завтра – пожалуйста. А сегодня – нет уж! И никому не позволю, ясно?

Кадеты зашумели. Юбиляр с красным лицом яростно сжал кулаки:

– Это портреты великих героев! Это генерал Дроздов! А это Лермонтов! Не буду снимать! Я офицер Империи!

– Я тоже! – крикнул кто-то.

Ванька обернулся круто, как на выстрел:

– Ты? Да что ты знаешь об Империи?! Да разве же кто-то из вас готов по-настоящему умереть за Империю?! А я готов! Я сын офицера. Давай сюда водку! Я пью за господ офицеров – убитых, преданных, забытых!

Арутюнов торопливо набулькал полную кружку. Ванька дёрнул рукой, чуть не половину расплескал:

– Вечная память русской Империи!

Пили вдвоём с Жориком, остальные смотрели. Царицын глотал, раздувая ноздри – нет, не поперхнулся! Телепайло с малороссийской заботливостью сунул товарищу ржаную горбушку.

– Вот! Это по-офицерски, – восхищённо прошептал кто-то из кадетов.

Арутюнов щёлкнул пальцами и достал из-под полы чёрный маркер.

– Только офицеры имели право носить усы! – выкрикнул он подсевшим от водки голосом и, подбоченясь, вывел на щеках закрученные концы «усов». – Ну что, мальцы безусые?

Кто ещё пьёт водку? Есть в этом лягушатнике настоящие офицеры?!

– Дай-ка сюда, – Царицын выхватил маркер, кратко черкнул под носом. Получилось совсем как у Лермонтова на стене.

– Ур-ра! – заржали братья-кадеты. – Качать алкоголиков усатых! И нам усы, нам тоже!

– Прочь! – хрипел Царицын, отбиваясь от рук. – Здесь нет настоящих офицеров! Не позволю! Ты не готов умереть за Империю – пр-рочь!

– Стоять, кадеты! – рявкнул Арутюнов. – Кому наливать? Давайте кружки, сейчас будем из вас офицеров делать!..

Он добавил словечко…

– Не ругайся, – нахмурился Громыч.

– Свободен! – Арутюнов взмахнул растопыренной ладонью. – Кто не ругается, тот не мужчина!

Несколько кружек столкнулись под бледной струйкой, сочившейся из Жоркиной бутыли. Царицын, с разгоревшимися щеками, с чёрными подведёнными усами вскарабкался на табурет:

– Мне стыдно! Я должен как офицер… на смерть! Он покачнулся, его держали под колени.

– А за кого, я спрашиваю, на смерть?! За Веру, Царя и Отечество – согласен… прямо сейчас! Потому что Вера, Империя, Родина – эти вещи… они навсегда!

– Ур-ра! – гремели кадеты.

Кто-то закашлялся, ему радостно наперебой застучали по спине кулаками.

– Но… нам предлагается сдохнуть за… Конституцию?! – красный Царицын гневно потряс пустой кружкой. – Не хочу за Конституцию! Я лично видел рожи тех, кто её писал! Да они через четыре года новую напишут, только заплати! Эх, наливай ещё, Жорес!

Арутюнов не слышал, он рисовал побагровевшему Теле-пайле гусарские усы от виска до виска.

– И за президента не хочу! – тихо сказал Ваня, покачиваясь на табуретке. – Президент через четыре года из Кремля шмыг – и в олигархи. А меня – не на четыре года зароют! Меня навсегда зароют.

– Господа офицеры обнажают шашки… и бросаются в бой! – кричал танцующий Арутюнов, размахивая опустевшей бутылкой. – Кто с нами, громить обозы?!

– И за Федерацию не хочу. Не могу я умирать за педерацию, – плакал пьяный Ванька. – За Империю хочу умереть… «Мой меч при мне. Зачем же я несчастен? Слуга династии, утопленной в крови…»

– Ага, стихи! – оживился Арутюнов, запрыгивая в ботинках на чужую кровать. – Я тоже знаю стихи, офицерские!

И прокричал, смешливо морщась, что-то гадкое про безотказную маркитантку.

– Ещё стихи! Про женщин! – раздалось из толпы.

– Офицеры! – взвился Арутюнов. – А пойдёмте в рейд! Прямо сейчас, в честь дня рождения нашего любимого!

Рейдом называлась самоволка, а «обозами» некоторые старшие суворовцы называли девочек, с которыми мечталось познакомиться.

Знакомились прямо на улице (а больше и негде суворовцу, если не считать единственного в году кадетского Новогоднего бала, куда приглашали воспитанниц хореографических училищ и танцевальных студий). Никакого продолжения у таких знакомств не бывало – редкая девушка дождётся следующей встречи через месяц, когда суворовцу вновь подвернётся увольнительная.