Леди-послушница - Симона Вилар

— Артур, никто не должен знать…

— Да, я понимаю, — не оглядываясь, кивнул юноша.

Он устроился на широком дубовом поручне галереи, опершись спиной о столбик подпоры и обхватив колено руками. Артуру нравился Херефорд, он готов был вести с ним дела, верил ему. Эпилепсия не так страшна, если припадки не учащаются. Граф Роджер был силен, богат, хорошо питался и мог жить в роскоши, ни в чем себя не ограничивая. Спрашивается, чего бы ему не успокоиться? Зачем так рваться на войну? В нем говорит рыцарский дух, который не позволяет нормандским баронам жить в мире? Или Херефорд рассчитывает так отвлечься от угнездившейся в нем хвори?

— Артур!

Юноша резко повернулся. Херефорд умел подходить неслышно, как кошка, что казалось даже странным при его стати и огромном росте.

— Это обещанное, — протянул граф ему увесистый мешок с деньгами. — Можешь пересчитать — здесь ровно сорок фунтов серебром.

— О, вот она, моя радость, — взвесил в руке приятную тяжесть Артур.

— Ну и что ты теперь собираешься с этим делать?

— Как что? Копить стану, — придав лицу преувеличенно важное выражение, ответил юноша.

— Послушай, Артур, — как-то смущенно начал Херефорд, даже отвел глаза, скользнул взглядом по хозяйственным постройкам вдоль частокола усадьбы, у которых расположились его люди. Силач Метью чистил у ворот конюшни мулов, Рис сидел в обнимку с мохнатым Гро… — Послушай… Вот что… — нерешительно продолжил он.

— Я никому ничего не скажу, милорд.

— Я не об этом. Но подумай сам, эти деньги — целое состояние. Ты мог бы на них купить себе коня и доспехи, мог бы нанять и снарядить людей. И тогда бы я с охотой принял тебя под свою руку. Конечно, сейчас такое время, что я ничего не стану тебе обещать. Но если задуманное нами удастся, то однажды я возвышусь, а бросать своих людей мне не свойственно. И со мной сможешь возвыситься ты — станешь рыцарем, я наделю тебя землей, и с бродяжничеством будет покончено. А там, если все пойдет как надо, однажды ты сможешь стать и лордом. С твоим умом, образованием, опытом…

— О, милорд, не продолжайте, — юноша поднялся с перил. — Это такая длинная баллада — обзаведись, купи, служи, однажды, когда-нибудь, если все сложится. А я хочу жить сегодняшним днем. Вы посмотрите, граф, какой закат! Стоит ли обременять себя хлопотами, когда можно просто ехать ему навстречу?

— Ты собираешься выезжать прямо сейчас? На ночь глядя? — спросил Херефорд, поняв, что его предложение не принято и продолжать не имеет смысла. — А не опасаешься с такой суммой, что кто-то захочет облегчить твою ношу?

— Это когда я с братом Метью и Рисом Недоразумением Господним? — иронично вскинул под челку брови Артур. — Ну тогда я этим бедолагам сочувствую. Да и Гро с нами. Знаете, милорд, вы подарили нам отменного пса. Лису берет с ходу, на барсука охотник отличный, да и сторож хоть куда. Ну а пока — храни вас Бог, Роджер Фиц Миль.

Он поклонился Херефорду и, прижав к груди увесистый мешок, стал спускаться по лестнице. Но неожиданно повернулся.

— Но если наши услуги еще понадобятся… Вы знаете, где меня искать.

И даже подмигнул грустному графу со всем задором своей юности и бесшабашности.

Однако, когда он вышел во двор усадьбы, лицо его уже стало серьезным. Завидев друга, Рис поднялся и приблизился к стоявшему подле мулов Метью.

— Смотрите, что у меня есть, — Артур покосился на награду и, передав Рису свой груз, погладил мула по длинной морде. — Твои любимчики уже отдохнули, святоша? Тогда запрягай. Ибо чем меньше мы станем мозолить глаза графу Честерскому, тем целее будут наши головы.

— Ну и куда мы поедем? — спросил Рис своим высоким девичьим голосом.

— В Шрусбери, конечно. Ибо такие деньжищи я могу доверить на хранение только одному человеку: нашей доброй покровительнице аббатисе Бенедикте. Да и процент она всегда неплохой выплачивает. Так что запрягай, Метью.

Через какое-то время стоявший на галерее Херефорд услышал, как они напевают, выезжая из широких ворот усадьбы:

— Будут путь и испытанья,

Будет день, и будет ночь.

Не сробею — Бог поможет!

Смелым Он не прочь помочь.

Глава 11

Аббатиса Бенедикта корила себя, не находя в душе тепла для своей юной родственницы Милдрэд. Некогда настоятельница была почти влюблена в отца этой девушки, к ее матери испытывала сердечную привязанность, но вот сама Милдрэд — эта милая, красивая и приветливая девушка — вызывала в ней некое тайное раздражение. Аббатиса даже покаялась на исповеди, считая себя плохой христианкой. Но и самой себе она не могла признаться в том, что ее неприязнь основана на зависти старой женщины к молодой и удачливой, у которой все впереди.

Никогда у нее не возникало подобного чувства к какой-либо из воспитанниц монастыря, среди которых были и знатные, и хорошенькие. Все они жили под ее покровительством, ко многим она испытывала привязанность. Милдрэд же казалась ей чересчур яркой и толковой — создавалось впечатление, что этой девушке удается решительно все. И невольно Бенедикта стремилась найти в ней какой-нибудь недостаток, чтобы оправдать свою неприязнь к Милдрэд Гронвудской.

Правда, полного имени саксонки никому в монастыре не сообщали: об этом настоятельно просил аббатису в письме епископ Генри Винчестерский.

«Ввиду некоторых причин пребывание сей девицы в вашей обители должно храниться в тайне. Если вы наречете ее каким-либо иным именем, я буду только признателен».

Мать Бенедикта пыталась найти этому объяснение. Ну, допустим, ей не следовало разглашать пребывание в Шрусбери одной из богатейших невест Англии, чтобы Милдрэд не тревожили претенденты на ее руку, когда родители девушки столь далеко. Но об этом должны были просить именно они, а не епископ Генри. К тому же сам приезд Милдрэд был обставлен так странно! Согласно договоренности, люди Бенедикты ждали ее в Бристоле, а она вдруг является с приближенными епископа, который к тому же внес положенный вклад в монастырь, в то время как это полагалось сделать далеко не бедным лорду и леди из Гронвуда.

В письме пояснялось, что корабль, на котором ранее плыла Милдрэд со спутниками и багажом, погиб во время бури. Аббатиса попыталась расспросить об этом саму девушку, однако та отвечала неохотно, пока полностью не замыкалась в себе. «Похоже, она просто лгунья», — с неким удовлетворением сделала вывод аббатиса.

С самой племянницей Бенедикта предпочла общаться как можно реже и особо не ссылалась на их родство. На срок пребывания той в обители они вместе выбрали ей новое имя — Милдрэд Мареско, что на старом саксонском означало «болотная», или «из болотного края», раз уж она прибыла из фэнленда.