Ночная дорога - Кристин Ханна

— Прости, — сказала Джуд. — Задумалась. Так что ты сказала?

Майлс и Молли встревоженно переглянулись.

— Пойдем, милая, — сказала Молли, обнимая подругу одной рукой.

Джуд позволила увести себя в дом, где над камином уже висел плакат: «Удачи тебе, Зак». Майлс решил было поставить музыку, но, как только зазвучала первая композиция — пела Шерил Кроу, — отказался от этой идеи и поспешно включил телевизор. Передавали футбольный матч.

Один за другим в дом просочились друзья Зака, заняв почти все пространство. Многих мальчиков и девочек Джуд знала давно — еще до школы. Она кормила их, развозила по мероприятиям, доставляла домой и даже иногда давала им советы. И вот теперь, как и Зак, они готовились покинуть безопасный остров и отправиться в колледж.

Все, кроме одной.

Майлс подошел к Джуд, тронул ее за руку.

— Он спустится?

Джуд посмотрела на мужа и прочла в его глазах ту же мысль, что мучила ее: прежний Зак никогда бы не опоздал на собственную вечеринку.

— Сказал, что спустится. Я схожу за ним, — предложила Джуд.

Она кивнула и ушла, слишком поздно вспомнив, что не извинилась перед Молли. Ей теперь трудно было следить за подобными мелочами.

У закрытой двери в комнату Зака она полезла в карман, неизменно полный таблеток аспирина, и разгрызла одну. Ужасный вкус немного ее взбодрил.

Потом она постучала в дверь.

Ответа не последовало, поэтому она постучала вновь, теперь громче, и объявила:

— Я вхожу.

Он сидел, раскинувшись в кресле, с наушниками, и управлял истребителем. На экране очень реалистичный танк скатился с холма и выстрелил из пушки.

Джуд прикоснулась к его голове, слегка взъерошила волосы.

Он припал щекой к ее ладони, а она попыталась вспомнить, когда в последний раз дотрагивалась до сына. Очень давно. С осознанием этого вновь нахлынуло чувство потери, вины, горе.

— Чем занимаешься?

— Пытаюсь перейти на новый уровень.

— Собрались твои друзья, чтобы попрощаться, — наконец выговорила она.

— Да, — сказал он, вздыхая.

— Идем, — сказала она.

Они молча спустились вниз.

В гостиной при их появлении на секунду повисла тишина, неловкая, тревожная. Разве тут до веселья? Потом друзья Зака обступили его, робко улыбаясь, негромко заговорили.

Джуд отошла в сторону. Она честно старалась побыть с гостями, остаться, пережить те минуты, которые так много значили для сына, но было слишком больно. Этого и следовало ожидать. Ей бы раньше догадаться, что она не сможет отмечать отъезд Зака в колледж, в университет Южной Калифорнии, игнорируя тот факт, что он уезжает один.

Она оставалась среди гостей ровно столько, сколько смогла, улыбалась, даже разрезала торт и попросила Майлса произнести тост, но еще задолго до того, как день перешел в вечер, она потихоньку улизнула по коридору и спряталась в своей норке.

Разве могла она, отправляя сына в университет, попрощаться с ним и не сломаться при этом от боли?

Южнокалифорнийский университет был мечтой Мии — все это знали. Стены в спальне дочери были увешаны в последний год красно-золотыми университетскими атрибутами. Но самое мучительное для Джуд — в чем она никогда и никому не призналась бы — то, что она не могла дождаться, когда Зак уедет. Каждый взгляд на сына был для нее как нож в сердце. Без него она могла бы ни в чем не участвовать, ничего не делать. И быть никем.

Добравшись на ослабевших ногах до дивана, она опустилась на него и внезапно почувствовала, что не может дышать.

— Убежать можно, но спрятаться не удастся, — произнес чей-то голос, и тут же зажегся свет.

В дверях стояла Молли, держа в руке тарелку с лимонными полосками. Она лишь взглянула на Джуд и сразу бросилась к дивану, присела рядом.

— Дыши, милая. Вдох и выдох. Вдох и выдох.

— Спасибо, — пролепетала Джуд, когда паника отступила.

— Не хочу тебя расстраивать, но тебя ищет твоя мать.

— Достаточно весомая причина, чтобы спрятаться.

— Не знаю, что еще тебе сказать, Джуд. Но я здесь. Ты ведь это знаешь, правда?

— Знаю.

Молли смотрела на нее с тревогой.

— Можешь позвонить мне в любое время, я знаю, как нелегко тебе придется, когда Зака не будет.

«Не будет». Ее словно пронзили ножом. Зак всего лишь уезжал, а вот Мии действительно не будет.

Она выдавила из себя улыбку. Единственный способ прекратить подобный разговор — сделать вид, что с ней все в порядке.

— Да. Хорошо. Пожалуй, пойду повидаюсь с матерью, пока она не затеяла ремонт. — И Джуд потянулась за лимонной полоской, которую не собиралась есть, но вежливость того требовала. Это был как бы естественный жест.

На следующий день она, Майлс и Зак отправились в аэропорт.

Событие предполагало радость. Каждый из них пытался изображать веселье. Всю дорогу до аэропорта Майлс болтал о какой-то ерунде и сыпал глупыми анекдотами.

В самолете они делали вид, что не замечают пустого кресла возле Майлса. Раньше они всегда сидели по двое. Теперь заполнили ряд втроем.

В колледже они бродили под горячим калифорнийским солнцем, восхищаясь красотой и элегантностью студенческого городка.

Все выходные горе, словно полоска резины, растягивалось и, сжимаясь, больно стегало, удивляя их своей силой в самое неподходящее время. Стоило увидеть девушку в черном жилете… или девушку в розовом свитере, делающую колесо на траве, или услышать, как сосед Зака по комнате интересуется, есть ли у него братья и сестры…

Но они все выдержали. Воскресным вечером в последний раз поужинали всей семьей в ресторане на Беверли-Хиллз, а затем проводили Зака до его комнаты в общежитии. Только тогда Джуд обратила внимание, как сосед Зака украсил комнату на своей половине — плакатами, семейными фотографиями, застелил кровать лоскутным одеялом, сшитым его мамой. И она с опозданием подумала, что и ей следовало бы походить по магазинам для Зака, наполнить его комнату всем необходимым для учебы. Прежняя Джуд привезла бы сюда сына и многочисленные коробки с его вещами и сувенирами.

— Нам будет тебя не хватать, — сказала Джуд, стараясь не расплакаться.

— Звони матери, — сурово сказал Майлс. — Не пропадай.

Зак кивнул и обнял отца. Когда он отстранился и посмотрел на Джуд, она прочла в его глазах тревогу и сочувствие.

— Все будет хорошо, мам, обо мне не беспокойся.

Джуд обняла его и прижала к себе крепко-крепко. Охвативший ее стыд и чувство вины были почти непереносимы. Ей хотелось сказать сыну, как сильно она его любит, но слова, которые когда-то давались так легко, теперь никак не шли с языка.