Судьба драконов в послевоенной галактике - Никита Елисеев

Георгий покачал головой:

– Нет. На инструктаже ничего не было ни про какие щепки сказано. Про нору в горе – объясняли, а про щепки…

Тем временем вернулся Валентин Аскерханович с хворостом, положил на траву охапку изогнутых, словно в неизбывной муке, сучьев и спросил у меня:

– Джек Джельсоминович, – позвольте, я Жанне Порфирьевне помогу развести костер?

С той поры, как я забрал Валентина Аскерхановича из казармы, он стал со мной не просто подчеркнуто, но пришибленно вежлив… Это пугало меня. Там, в казарме, после санчасти, я и думать забыл, что Валя вместе со всеми избивал меня, наоборот, я был благодарен ему за то, что тогда дотащил до койки, а теперь нормально, по-человечески, беседует со мной и ходит в пещеры на "чистки" в паре… А здесь… здесь – эта изумленная вежливость, дескать, как же так?.. Я-то думал, ты – г…, а ты, оказывается, "птица высокого полета"? – заставляла меня вспомнить не только избиение в сортире, но и давнишнее, казалось бы совсем позабытое мое прибытие в Северный городок. Вспоминая все это, я злился и на него, и на самого себя, задавал себе вопрос: "А что, было бы лучше, если бы он обращался с тобой панибратски, не испытывая ни малейших угрызений совести? С другой стороны, может, он вовсе и не испытывает нкиаких угрызений совести, а просто боится, боится и подлизывается?"

– Да, – несколько растерянно сказал я, – да, конечно, Валентин Аскерханович, помогите…

– Валя, – сказал Куродо, покусывая губы (моих соседей совершенно не волновали наши с Валентин-Аскерхановичем "выканья"), – ты успеешь еще Жанне помочь, лучше погляди, что тут написано?

– Кур, – весело спросил Валя, – а ты чего, читаешь по складам?

(С ветеранами-"отпетыми" Валентин Аскерханович был накоротке и изумлял меня своим с ними вольным обращенеим. Я не рисковал, например, похлопать по плечу Куродо или стрельнуть "пахитоску" у Георгия Алоисовича.)

Валентин Аскерханович взял бумагу и крякнул:

– Да… Однако… "Драк." Ну, это понятно. Четыреста талонов? Ух ты… "Одна шт." А если "две шт." – восемьсот?

Бледное пламя наконец занялось, запрыгало среди сложенных аккуратным шалашиком ветвей. Жанна Порфирьевна поглядела на Валю.

– Юноша, – строго сказала она, – дай Бог нам всем справиться с одним-распронаединственным "цеп." или "щеп.", или как его там? – драконом. Дай Бог нам после встречи с ним остаться живыми, а вы о восьмистах талонах думаете. Нелогично и неумно. Лучше подкладывайте-ка ветки в костер…

Жанна Порфирьевна недолюбливала Валентина Аскерхановича и не старалась это скрыть.

Валентин Аскерханович вернул накладную Куродо и принялся ломать хворост.

– Жанна Порфирьевна, – вежливо заметил Валя, – у вас лицо запачкалось, пока вы с костром возились.

Валя тоже не особенно любил Жанну Порфирьевну, но побаивался ее.

Жанна, ни слова не говоря, поднялась, поправила волосы и, отодвинув кусты боярышника, пошла по тропе, спускающейся к ручью.

– Жанна Порфирьевна, – крикнул ей вслед Валентин Аскерханович, – вы бы хоть пугач какой с собой захватили!.. Здесь эти… в мехах и шерсти по кустам так и шастают, они драконом пуганные, а "отпетыми", охотниками за драконами, – не особенно…

Жанна Порфирьевна не удостоила Валю ответом, зато Куродо вдруг шлепнул себя по лбу:

– Баатюшки!.. Да тут не "цеп." и не "щеп." – тут "пещ."! Вот в чем дело! Дракон пещерный – одна штука – 400 талонов. Они буквы перепутали.

– Ззаразы, – с чувством проговорил Георгий Алоисович, – они там по своим конторам сидят, кроссворды решают, а накладные заполняют между делом, позевывая и почесываясь… "Щеп.", "цеп", "пще", "пещ." – какая разница, когда тут такой вопрос поставлен: "Орудие казни, применявшееся в древности. Пять букв".

– Топор, – сходу отозвался Куродо.

– То-то и видно, – важно заметил Георгий Алоисович, – что совсем ты с конторскими не общался, кроссвордов не разгадывал, – крест, дорогуша, крест…

Вытирая руки и лицо платком, к костру вернулась Жанна Порфирьевна.

– Туземное население, – сказала она, – действительно, волнуется. Во всяком случае, какие-то копьеносные силуэты на том берегу я различила, но ничего откровенно враждебного не заметила…

– Еще бы туземному населению не волноваться, – хмыкнул Куродо, – дракоша у них зимой злобствует, дует, плюет и старается согреться всеми доступными ему средствами, то есть жрет в три горла все то, что двигается, дышит и молит о пощаде. Летом дракоша отдувается, рыгает и мирно сопит в своей пещерке… и тут – здрасьте!.. Посланцы Неба!.. Рады приветствовать. Раздраконят дракошу – почнет старичок и летом буйствовать, что хорошего?

Я потрогал приятно пачкающий, белый, в черных выпуклых продолговатых крапинках ствол неведомого мне дерева и поинтересовался:

– Отчего же мы зимой не прилетели?

Костер между тем совсем разгорелся – пламя металось тугими желтыми жгутами, дразнилось, многоязыкое, плясало, облизывало сучья.

Жанна Порфирьевна, морщась от жара, принялась устанавливать на костре огромную черную сковородку.

– Тут вот в чем дело, Джекки, – сказал Георгий Алоисович, с интересом наблюдавший за манипуляциями Жанны, – летом "пещ. драк." подстрелить трудно, а зимой еще труднее…

Куродо вытащил консервный нож и принялся вскрывать консервные банки. Содержимое он вытряхивал на сковороду.

– Зимой, – добавил он, – дракоша бегает, прыгает, летает и скачет, а летом он, растопырившись и растекшись по стенкам, отдыхает, спит.

Мясо, выброшенное из консервов на сковородку, зашкворчало, завыстреливало в разные стороны раскаленными жирными каплями.

Расплываясь на сковороде, оно будто ругалось, плевалось от возмущения.

– Вот это – канонада, – засмеялась Жанна Порфирьевна, – ребята, готовьте ложки.

Куродо извлек здоровенную бутыль крови дракона, поболтал ею в воздухе.

– А вы думали. Куродо забыл? А? Ни хрена подобного!.. Куродо все помнит…

– И жар холодных числ, – сказал я, – и венецьянские громады…

Все погялдели на меня с изумлением.

Я и сам изумился. Это стихотворение мне однажды прочла Мэлори, дурачась, прочла. Там что-то было про скелет, который хрустнет… вообще, мерзкое, "отпетое" стихотворение… Но из него, из всего него я запомнил только эти строчки: "Мы помним все: и жар холодных числ, и венецьянские громады…"

– Джек Джельсоминович, – вежливо спросил Валентин Аскерханович, – какие громады?

Я не успел ответить, поскольку на полянку, где мы собирались полдничать, вышел бородатый туземец. Я решил, что это жрец, так непринужденно и вольно смотрел он на нас, Пришельцев Неба.

Жанна сняла с огня сковороду, ловко прихватив тряпкой ручку, и брякнула на траву.