Эрих Хартманн — белокурый рыцарь рейха - Рэймонд Толивер

Когда я попал в этот лагерь, то никого здесь не знал, со мной был только Граф. Однако он скоро переметнулся к «Антифа» и стал постоянно давить на меня. Я оказался полным профаном в этом отношении, и в первые месяцы позволил им запутать себя. Однако потом я раскусил их игру и предпочел идти своей дорогой, превратившись в «фашиста».

Слава Богу, сейчас мои соотечественники от меня отстали. Информаторы сдали меня НКВД, и среди ночи я внезапно оказался перед судом. Меня обвинили в том, что я архифашист, саботажник и организатор движения сопротивления. Здесь используют методы средневековой инквизиции, однако у меня не сумели вырвать нужных им ответов. Я смог опровергнуть все обвинения, и сами русские признали, что меня захотели подставить мои же соотечественники. НКВД наказал информаторов. После этого меня оставили в относительном покое.

Граф отправился в Москву, и там продолжилось его падение. В первый год мы все были вынуждены работать, даже старшие офицеры. Работа здесь — это самый худший из мыслимых типов рабства. Я думаю, это хуже, чем в Древнем Риме. Ты можешь представить себе 6 или 8 образованных людей, впряженных вместо лошади в телегу? Дороги здесь прокладывают только лопатами, а лес рубят ручными топорами. И на всех работах нужно выполнить определенную норму, иначе немедленно сокращается продовольственный паек.

В конце 1945 внезапно пришел приказ освободить старших офицеров от работ, если они только добровольно не пожелают трудиться. Так как я чувствовал, что не рожден, чтобы работать на русских, то немедленно прекратил работу. В ход пошли угрозы, уговоры и приманки.

Я не надеюсь, что меня освободят до конца 1948, и то лишь если Запад предпримет какое-то давление, и не начнется новая война. Новая война нам кажется настоящим кошмаром. Мы рассчитываем попасть домой только с помощью запада.

Почта — это единственное, чего мы здесь ждем. НКВД здесь показывает, на что он способен — 25 слов в месяц. Увеличение с 10 слов в месяц это уже огромный прогресс в их глазах. Здесь абсолютно все отражает их образ мышления. Тонкий слой примитивных удобств на нищей и грязной стране — вот их идеал свободной и счастливой жизни. Можно написать целую книгу об их врожденной глупости, сочетающейся с комплексом неполноценности.

Теперь ты можешь себе представить, в каких условиях я живу. Я могу только надеяться, что все это скоро закончится, и мы снова увидим друг друга и обнимемся. А до того мне остается лишь солдатская поговорка: «Выстоять и победить!» Без борьбы не будет успехов, и за все нужно платить. Ничто нам не дается даром.

Мы снова встретимся и обнимемся, вместе мы будем счастливы. Мысленно обнимаю тебя.

Твой Эрих»

Однако прошло еще 8 лет убеждений и давления, прежде чем тяжелая ноша была снята с усталых плеч Эриха Хартманна.

Глава 15. Убеждение и давление

Только тот, кто сам прошел через советские тюрьмы, может правильно судить о них

Майор Хартманн Грассер, cоветский пленник 1945-49

«Ты грязная фашистская собака! Разве ты не знаешь, что находишься полностью в нашей власти? Здесь, в России, мы можем сделать с тобой все, что пожелаем — ВСЕ. Никто не узнает, что случилось с тобой, Хартманн».

Офицер НКВД приблизил свое желтоватое лицо к лицу Эриха.

«Что ты скажешь, если мы принесем тебе — прямо сюда, на подносе — голову твоей жены и твоего ребенка?»

Эрих почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Офицер НКВД продолжал давить на свою беспомощную жертву.

«Ты знаешь, что мы можем отправить наших оперативников из Восточной Германии прямо в Штуттгарт и убить твою жену прямо в Германии? Вспомни, как мы проучили Троцкого. А генерала Миллера в Париже? Мы можем достать кого угодно где угодно по всему миру».

Эта угроза русского офицера нанесла Эриху страшный удар. Во мраке одиночных карцеров он всегда думал только об одном. У него оставался единственный якорь в океане мрака, готового поглотить тело и душу — Уш. Яркие воспоминания о встречах с ней в доме ее родителей в Цуффенгаузене или в собственном доме Хартманнов в Вейле были его прибежищем и спасением.

Пока Уш находится дома в безопасности, Эрих сумеет выдержать все атаки НКВД. Но сейчас страх парализовал его. Они грозили уничтожить главный источник его силы. Однако он сумел взять себя в руки и холодно посмотреть на офицера НКВД.

«Вы можете делать все, что хотите. Сила ваша. Я это знаю. Но я не буду работать против своей страны и своих товарищей по заключению».

Эрих твердо уставился прямо в глаза русскому. Через минуту тот не выдержал. Потом офицер НКВД ударил кулаком по ладони.

«Проклятье, Хартманн! Черт бы тебя побрал! Почему ты не хочешь работать на нас?»

Подобные сцены повторялись в нескольких советских тюрьмах. 18 или 20 следователей НКВД делали ему любые мыслимые предложения. Их методы варьировались от грязного шантажа до предложений поступить в ВВС Восточной Германии. Эрих всегда отвечал одно и то же — НЕТ. Если его друзья, сослуживцы и начальники сегодня считают его упрямцем, пусть они вспомнят, что это качество выработалось у него после 10 лет тяжелейших испытаний.

Немецкие пленные в России находились в распоряжении НКВД. Армия бывших солдат превратилась в армию рабов. Многие сразу после войны погибли от голода. Русские могли заставить опытных немецких инженеров и техников работать над восстановлением России, однако вмешалось НКВД, которое приняло иррациональное решение — сломить своих пленников, заставить их перестать быть людьми. Секретная полиция начала реализацию программы психологической войны, более отвечавшую советским интересам, чем физическое мщение.

Давление на немецких пленных никогда не ослабевало. Главным оружием подавления личности стала нехватка питания. НКВД создал в тюрьмах атмосферу безнадежности, подозрительности, лжи и бесконечной пропаганды. Физические пытки, которые практиковались в Гестапо, были строго запрещены, как орудие капиталистических эксплуататоров. Советские методы разрушения личности были более эффективны.

Эрих узнал о запрете избивать заключенных вскоре после того, как попал в плен. Русская бюрократия собрала такие груды документов относительно пленных, что сама же в них захлебнулась. В Грязовце разведслужба НКВД оспаривала, что Эрих тот самый «Карая-1», знаменитый Черный Дьявол юга. Его вызвали на допрос два офицера НКВД. Они листали дело, когда охранники ввели Эриха в кабинет.

Один офицер НКВД яростно потряс головой.

«Я уверен, что это не тот человек», — сказал он по-русски.