Детский мир (сборник) - Андрей Столяров

— А почему только восемьдесят?.. — растерянно спросила она.

На что из кассы раздраженно ответили:

— Сколько выписано, столько и получили. Ничего не знаю! Выясняйте в расчетном отделе!..

И квадратное, в стертой эмали окошечко с треском захлопнулось.

Брякнула с другой стороны опускаемая задвижка.

Ивонна едва успела отдернуть руки.

Разумеется, выяснять она ничего не стала, потому что выяснять что–либо в этой Конторе себе дороже — нахамят, а толку все равно не добьешься — и поэтому, лишь крепко сжав зубы, проскочила мимо крашенных злобноватых девиц, обративших на нее внимание не более, чем на старую мебель, саданула им на прощание дверью, с которой что–то посыпалось, между прочим, сама ударилась локтем о косяк и, уже очутившись в тоскливом обшарпанном коридоре, извивающемся, как кишка, и уходящем неизвестно куда, чуть было не своротила с копыт какого–то полудохлого работягу, то наваливающегося лохматой башкой на стенд объявлений, то, напротив, отшатывающегося этак метра на два с половиной — закрепляющего на поверхности стенда листок, будто трауром, окантованный черной официальной рамкой.

Вероятно, очередной указ Мэра.

— Смотреть надо… — чудом сохранив равновесие, заметил ей работяга.

В общем, достаточно миролюбиво.

У Ивонны не было никакого желания ему отвечать.

Она только немного, чтобы хоть как–то придти в нормальное состояние, задержалась у стенда, исколотого кнопками и гвоздями, и до ряби в глазах таращилась на подслеповатые, мелкие строчки.

Насколько она могла судить, речь в Указе шла о внеочередном (весеннем) призыве в армию. Призывались все граждане мужского пола в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет, неженатые, имеющие соответствующую отметку в паспорте. Причем, в отличие от предыдущих призывов, никаких ограничений и льготных отсрочек не допускалось.

Это было уже что–то новенькое.

Она никак не могла понять, имеет ли этот Указ какое–либо отношение к Клаусу? Или все–таки не имеет? Он ведь в этом году заканчивает среднюю школу. А семнадцать лет ему, к сожалению, уже исполнилось.

Это что же, выходит, ему придется служить в армии?

Ужасно.

Кошмар какой–то.

Впрочем, разбираться в Указе по–настоящему у нее не было сил, она чувствовала, что если начнет сейчас изучать вереницу абзацев строчка за строчкой, то, наверное, с ней случится такая же истерика, как и с Корой, она просто передушит их всех в этой Конторе, и поэтому разбираться в тарабарщине канцелярии она не стала, а, уже не торопясь, дыша полной грудью, по обледенелым мартовским улицам вернулась к себе домой и, набрав полную ванну коричневатой горячей воды, накрошив туда мыла, чтоб появился приятный запах, погрузилась всем телом в шуршащее снежное великолепие и лежала, запретив себе о чем–либо думать, — до тех пор, пока где–то в прихожей не раздался прерывистый условный звонок.

Тогда она неторопливо вытерлась и надела халат с широкими рукавами.

А пока шла в прихожую и поднимала пальто, у которого в довершение ко всему, оказывается, лопнула вешалка, то прерывистый условный звонок прозвучал в тишине квартиры уже вторично.

Дуремар, наверное, пританцовывал от нетерпения.

И действительно, едва она приоткрыла обитую войлоком дверь, даже не успев рассмотреть, кто на самом деле за этой дверью находится, как он, точно змея, проскользнул в образовавшийся узенький промежуток и, немедленно сделав короткое движение задом, чтобы язычок замка надежно защелкнулся, именно, как змея, прошипел, поводя из стороны в сторону плоскими, будто стекла, глазами:

— Что случилось? Почему ты так долго не открываешь?..

— Не хочу — и не открываю! — холодно ответила ему Ивонна.

— Я бы мог уйти, не дождавшись…

— Ну и уходил бы, себе на здоровье!

Надо было сразу же поставить все на свои места, и потому, проводив Дуремара в комнату, усадив его в кресло и расплескав по рюмкам им же принесенный коньяк, она тут же, не ожидая, пока гость успокоится, и перестанет оглядываться по сторонам, одним быстрым движением опрокинула в себя едкую жидкость, а затем, резко выдохнув, повалилась на низкий старый диван и, откинувшись так, что под халатом обозначились груди, сообщила, пытаясь придать своему голосу оттенок некоторого легкомыслия:

— Хорошо, что ты заглянул… У меня неприятности…

Дуремар насторожился еще сильнее.

У него даже зашевелились бесцветные редкие волосы, зачесанные назад, и, как бисер, заблестели капельки пота во впадинах черепа, а синюшные пальцы сплелись, будто скользкие макаронины.

Он протяжно вздохнул:

— Я тебя слушаю…

Вот тут, наверное, и следовало попросить за Кору. Но она почему–то — непонятно почему — не смогла, а вместо этого с каким–то искусственным оживлением, похохатывая и изображая историю в лицах, принялась рассказывать, как ее сегодня принимали в Конторе.

А закончила тем, что, пожав плечами, назвала размеры вспомоществования.

У Дуремара глаза вылезли из орбит.

— И ты просто так ушла? — с неподдельным ужасом спросил он. — Надо же было — устроить скандал, потребовать объяснений!.. — Он схватился за виски, которые вдавились, будто резиновые. — Нельзя быть такой уступчивой!.. Тебя уважать не будут!..

Ивонна пожала плечами.

— А что скандалить? Ну — ответят мне: согласно параграфу тринадцатому, пункту шестому — «Уложения о мерах по обеспечению гражданского проживания»… И так далее… Что я понимаю в этих параграфах?..

Она налила себе еще коньяка.

— Ну ты не права–а–а… — протяжно сказал Дуремар. Тринадцатый параграф — это очень важный параграф. В тринадцатом параграфе говорится, что лица, отнесенные, согласно «Уложению» к категории «Б», если они ранее никакими другими Указами из данной категории не выделялись и не внесены в особые списки по ограничению проживания, то есть, безусловно являющиеся законопослушными гражданами, имеют право на вспомоществование в полном объеме… Смотри так же «Разъяснения к «Уложению о мерах по обеспечению»… пункты третий, одиннадцатый и двадцать четвертый… Раздела седьмого… И «Инструкцию по «Разъяснению к «Уложению», примечания, параграф тридцать шестой… Нет, они были просто обязаны тебе объяснить!..

Дуремар откинулся в кресле.

Пить он, впрочем, не стал, а, повертев немного в руках пузатую низкую рюмку, осторожно поставил ее обратно на столик, а затем, достав из кармана вышитый по краям, чистый платок, очень тщательно, один за другим, вытер одуловатые пальцы.

Вид у него при этом был чрезвычайно довольный.

— Ты что, все параграфы наизусть знаешь? — с отвращением спросила Ивонна.

И теперь уже Дуремар пожал острыми худыми плечами:

— Ну — все не все… разумеется… а кое–что знать положено…

— Тогда объясни, пожалуйста, куда мне еще обратиться?

Дуремар вперил в нее загадочный непроницаемый взгляд, и под этим взглядом она вдруг покраснела, как школьница. А немного спустя сказала — то, что вовсе не собиралась:

— Я ведь не могу прожить на такие деньги.

Голос прозвучал очень жалобно и как–то подобострастно.

— Сколько тебе должны были заплатить? — спросил Дуремар.

— Я рассчитывала по крайней мере на триста, — сказала Ивонна.

— Триста?..

— Меньше не получается…

Тогда Дуремар покряхтел, будто от внутренней невыносимой боли, сильно сморщившись, полез рукой куда–то в глубь пиджака и, достав оттуда потрепанный с вензелями бумажник, положил на салфетку две фиолетовые купюры, а потом, опять покряхтев, словно боль, охватившая сердце, еще усилилась, неохотно добавил сверху четыре пятерки.

Голубые бумажки затрепетали, как бабочки.

— Вот тебе — двести двадцать, пожалуйста, — все, что могу…

И когда Ивонна, чувствуя, что, наверное, не следует так поступать, все–таки неловко, одеревеневшими пальцами взяла эти проклятые деньги, то, уже засовывая их в карман халата, она с необычайной ясностью поняла, что теперь не имеет никакого смысла просить за Кору, — все, кредит, который она ощущала, на сегодня исчерпан, Дуремар больше ничего делать не будет, и сама эта мысль принесла ей какое–то странное облегчение: значит, и не надо обращаться к нему с подобной просьбой.

Тем более, что уже маячил в ближайшем будущем Указ о военном призыве.

Клаус — вот, о ком сейчас следовало бы думать.

И поэтому она, взяв себя в руки, спросила, немного волнуясь:

— Что там за новое распоряжение? Насчет армии, и так далее… Я прочитала в Конторе… оно имеет к нам какое–нибудь отношение?

На серьезную информацию, однако, она уже не рассчитывала, может быть — так, какие–нибудь несущественные подробности, и действительно, Дуремар, который, по–видимому, тоже считал, что кредит его личных обязательств на сегодня исчерпан, лишь немного, как лошадь, которой мешают мухи, помотал головой и беспечно махнул ладонями — какая, мол, ерунда, пусть это тебя не волнует.