Детский мир (сборник) - Андрей Столяров

Во всяком случае, пожелтевший замотанный Цыпа, исходящий, казалось, уже не потом, а дымящийся кислотой, был не в состоянии сказать что–либо внятное по этому поводу, он лишь скалился во весь рот, почти беззвучно хрипел и, почесываясь, обеими пятернями, как будто завшивевший, еле сдерживаясь, то и дело выдавливал из себя:

— Еще полчаса, герр Фабрициус!.. Полчаса… За полчаса мы управимся…

Было видно, что он и сам не верит называемым срокам, но подгонять его какими–либо распоряжениями, по–видимому, не имело смысла, вряд ли это хоть что–то ускорило бы в бестолочи круговорота, суматоха и так была потрясающая, выговор за сегодняшнее опоздание Цыпа уже заработал, а к тому же, как выяснилось (нет, видимо, неприятностей без некого позитива), все уроды, которые в настоящее время присутствовали в здании мэрии, вероятно из любопытства, стянулись один за другим во внутренний дворик. Было их значительно больше, чем в любое другое утро, — столько, что один из охранников, назначенных сопровождать данный транспорт, молодой, стремящийся выслужиться, наверное, бывший студент, или, может быть, просто, как все гвардейцы, ненавидящий этих уродов, улучив подходящий момент, осторожно приблизился на нужное расстояние и сказал внятным шепотом, который для Бармы все равно прозвучал оглушительно:

— Виноват, господин Начальник Охранного департамента, я бы обратил ваше внимание на… посторонних.

Он, наверное, все же стремился выслужиться: карие, с опасной искрой глаза его смотрели достаточно дерзко. А лицо было чистое и даже интеллигентное.

— Как тебя зовут? — спросил Барма.

— Арсен…

— Срок призыва?

— Декабрь, господин Начальник Охранного департамента…

— Вот что, Арсен, занимайся своими делами…

Может быть, и не следовало так резко отталкивать парня, но он знал, что десятки глаз исподтишка наблюдают за ним, и он не хотел, чтобы этот разговор был замечен.

— Иди к фургону!..

Тем более, что с другой стороны двора, как внезапно ожившая заводная плюшевая игрушка, переваливаясь на коротких лапах, приближался к нему толстый коричневый Мухрас, Наш Великий Покровитель, как его называли официально, и широкие фиолетовые губы его, словно смазанные гуталином, заранее расплывались в улыбке.

— Здравствуй, — сказал Мухрас, немного согнув колени в виде приветствия. — Как твое здоровье? Сегодня — хорошо, прохладно… Я вот тоже пришел посмотреть, чтобы — все было в порядке. Отправляешь транспорт, да? А ты не забыл про мою долю?..

От него разило привычным медвежьим смрадом. Словно он только что выбрался из протухшей берлоги. И провалы ноздрей у него, как обычно, гноились.

Барма слегка отодвинулся.

— Твоя доля ждет тебя, Мухрас, — вежливо сказал он. — Я свое слово держу, ты же знаешь. Я бы только хотел, чтоб твои люди не слишком уж ликовали по этому поводу. Ходят, знаешь, всякие неприятные слухи. Знаешь — женщина в когтях разъяренного зверя. Успокой их чуть–чуть, ну, зачем тебе конфликтовать с горожанами?..

Глаза у Мухраса точно подернулись пленкой. Он ответил скрипуче, наверное, тщательно составляя каждую фразу:

— Я горожан не боюсь. Подумаешь, ремесленники и торговцы… Если я захочу, то завтра этот город будет разрушен. И мне очень не нравится, что ко мне относятся, как к дикому зверю. Это оскорбляет меня и требует извинений. Я считаю поэтому, что моя доля должна быть несколько увеличена…

— А именно? — после длительной паузы поинтересовался Барма.

Мухрас с удовлетворением посопел.

— Мне нужны еще двадцать женщин. Если хочешь, ты можешь взять их из этого транспорта. Ничего. Я думаю, что Геккон не обидится…

Он вдруг вскинул свою громадную бочкообразную голову, поросшую плюшем, и заскрежетал — как будто зубья пилы вгрызались в железо. Нижняя челюсть его при этом двигалась вправо и влево.

Он так смеялся.

— Хорошо, — опять после длительной паузы сказал Барма. — Двадцать женщин. Я думаю, что мы можем пойти вам навстречу. Но тогда и вам придется взять на себя дополнительные обязательства. Хорошо. Мы поговорим об этом несколько позже…

Черный испытующий взгляд, казалось, прилип к нему. Взгляд чащоб, взгляд убийцы, настигающего добычу. Мухрас отчего–то насторожился.

Вероятно, не следовало уступать ему без ожесточенной дискуссии.

Это была ошибка.

К счастью, ощутимых последствий она не имела, потому что именно в этот момент под брезентом переднего грузовика раздались какие–то суматошные крики — стон, проклятия, ужасные потоки ругательств — продубевший, с застежками полог его заколебался; точно куль, по–видимому споткнувшись о борт, вывалилась оттуда растрепанная рыжеволосая женщина и, поднявшись, как будто слепая, устремилась под арку двора по направлению к Барме:

— Пустите!..

Вероятно, она не выдержала духоты и томительного ожидания.

Вид у нее был совершенно безумный.

— Убийцы!..

Барма уже собирался посторониться, потому что не связываться же ему, в самом деле, с очередной истеричкой, но опять же, именно в эту секунду Мухрас, которого словно подбросила внутренняя заводная пружина, неожиданно быстро переместился навстречу бегущей и, схватив женщину за пояс темнозеленого комбинезона, без натуги поднял ее в воздух — точно огромное насекомое. Чувствовалось, что никаких усилий для этого ему не потребовалось, вытянутая лапа его даже ни разу не дрогнула, он лишь, обернувшись, сказал несколько оторопевшему Барме:

— Моя доля!..

А затем, продолжая держать на весу вопящую беснующуюся фигуру, неуклюже, но очень уверенно двинулся к тому крылу мэрии, где уродам был выделен для проживания сектор первого этажа.

Круглый плюшевый хвостик, которым заканчивался хребет, оживленно подергивался.

Видимо, Мухрас был чрезвычайно доволен.

И по этой причине Барма махнул подоспевшим гвардейцам, чтобы его пропустили. Пусть идет, возвращайтесь, не надо никаких инцидентов. В это утро Мухрас его совершенно не беспокоил. В это утро его беспокоили только птицы — летящие над квадратом двора.

Птиц, к сожалению, было слишком много.

Третьи сутки тянулись они через город — омываясь кипением гомона, закрывая весеннее небо колеблющимися черными полотнищами. Это не походило на возвращение из жарких стран: стаи поднимались с востока, и, судя по сообщениям с близлежащих окраин, вовсе не растворялись в пространствах болотистых низких лесов, а, как будто все сразу, скучивались на пустошах можжевельника, где, по–видимому, еще с прошлых лет, сохранялись поляны янтарных, морщинистых, твердокаменных ягод. Так что, на возвращение это действительно не походило. Скорее уж можно было подозревать, что сквозь дрему болот осторожно подтягиваются к новостройкам отряды Геккона, и скопление воинов, прибывших на баркасах и скеррингах, жуткой массой своей распугивает все живое.

Значит, сарацины, как бы там ни было, приближаются к городу.

Вот, что его сейчас беспокоило.

И поэтому когда транспорт был, наконец, сформирован и передняя пара грузовиков, охраняемых с кабин и с подножек вооруженными добровольцами, надрывая моторы, которые заглушали стенания, начавшиеся внутри фургонов, стали один за другим выползать через железные створки ворот, то он облегченно вздохнул.

Слава богу, хотя бы одно неприятное дело, наконец, завершилось.

Может быть, теперь Геккон несколько утихомирится.

Впрочем, Геккона тоже пришлось — немедленно выбросить из головы.

Потому что едва гвардеец, прикрывавший ворота, напрягаясь, с тяжелым шуршанием задвинул в пазы чугунный засов, и едва отключился прерывистый зуммер на будке охранной сигнализации, свидетельствующий о размыкании, как из толпы медведеподобных уродов, сгрудившихся по обыкновению неподалеку от этой будки, словно сказочный гномик, рождающийся из травы, вынырнул оскаленный злобный запыхавшийся Цыпа и, как курица, подергав туда–сюда головой, сделал правой ладонью стремительное круговое движение.

Будто запускал невидимый ротор мотора.

Барма, не торопясь, чтобы не привлекать внимание, оглянулся.

Он предполагал, что работа начнется несколько позже когда здание мэрии достаточно опустеет, когда будут спроважены случайные посетители, неизбежно накапливающиеся по отделам даже в неприемные дни и когда большинство мелких служащих, под теми или иными предлогами отпущенных сегодня раньше обычного, тихо радуясь такому неожиданному обстоятельству, покинут свои кабинеты, но момент был действительно чрезвычайно удобный, потому что практически все уроды скопились сейчас в хозяйственной части двора, и не просто скопились, а сгрудились в плотное звериное сборище и, как зачарованные, смотрели на синиюю милицейскую лампочку, то и дело мелькающую на будке под вращающимся колпаком.

Они были, казалось, загипнотизированы равномерными проблесками.