Встречный бой штрафников - Сергей Михеенков

– Ты что, братик? Ты ж живой! – И она провела ладонью перед его глазами.

Но раненый и на этот раз не смигнул.

– Живой, сестрица, – ответил он.

– А что ж ты так меня пугаешь?

– На божий свет наглядеться хочу. На то, как снег на землю падает.

– Насмотреться он хочет… – засмеялась она сквозь дрожь. – Насмотришься еще. У тебя ранение не страшное. Вот подлечат в госпитале, и еще в роту к нам вернешься. Как же мы без тебя, братик, воевать будем? Ничего у нас не получится без тебя.

Она знала, что с тяжелыми надо разговаривать. Так им легче переносить боль. И легче прощаться с жизнью. За эти месяцы пребывания на передовой старшина медицинской службы Веретеницына многим спасла жизнь, но многим и закрыла глаза.

Они скатились в овраг. Веретеницыну спасали стеганые штаны и валенки.

Колобаев утоптал под елкой снег, обломал нижние лапки. Ворох лапок застелил плащ-палаткой. Сложили раненых. Плотно придвинули их друг к другу и сверху накрыли одеялами.

– Колобаев, ты оставайся тут. Винтовка у тебя исправная?

– Исправная.

– А я пойду схожу в сторожку.

– Зачем?

– Посмотрю, кто там остался. Может, найду там что. Сани у них были. Гляну. Вдруг бросили что…

Колобаев поморщился. Она почувствовала, что солдат не хочет оставаться один с ранеными.

– А вдруг, кто из них помирать станет?

– Я скоро приду.

Она переложила «вальтер» из сумки за отворот полушубка и пошла по своему следу назад.

В момент прорыва немецких танков и пехоты в полосе обороны Восьмой роты капитан Солодовников находился левее большака на НП Шестой роты.

Перед окопами Шестой роты лежало открытое поле. Именно здесь ожидалась танковая атака немцев. Но они пошли узким клином вдоль большака.

– Прорыв на участке Восьмой, товарищ Первый, – доложил Солодовников в штаб полка.

Доклад принял майор Соловцов. Начштаба какое-то время молчал. Известие о прорыве немцев справа от большака, в узкой горловине, где их не ждали, видимо, ошеломило штаб полка. Но уже через мгновение комбат услышал голос майора Лавренова:

– Солодовников, ты там не паникуй. Кого там утюжат? Нелюбина или Воронцова?

– Воронцова.

– Помоги ему, чем можешь. А я сейчас к вам подброшу дивизион гвардейских минометов. Твоя задача – обеспечить точными данными. Чтобы они там не добили твои роты. Понял?

– Так точно, понял.

Это было не все, что хотел сообщить комбат-3 командиру полка. И тот, на конце провода, видимо, почувствовал его напряженное молчание в трубку.

– Что там еще?

– Старший лейтенант Игнатьева пропала.

– Как пропала?

– Лейтенант Чеховский, назначенный старшим обоза, доложил, что Вера Ивановна с тремя медсестрами и группой раненых остались в лесной сторожке. Район сторожки полчаса назад занят немцами.

– Черт знает что! – В голосе майора Лавренова чувствовалось раздражение, но не более того.

Что это, – подумал Солодовников, – самообладание? Или что-то иное?

– Ну, вы там, на месте, организуйте, что ли, поиск. Вы слышите меня, капитан?

– Слышу прекрасно.

– Пошлите надежных людей. Разведчиков. Пусть попытаются что-то сделать. Але! Але! Вы слышите меня?

– Слышу.

– А прорвавшихся немцев вы отсекайте! Отсекайте их к чертовой матери и загоните в лес! У них не может быть много танков!

– У них много танков, товарищ Первый.

– Сколько?

– Атаку начинали шестнадцать танков и одиннадцать бронетранспортеров. Шесть танков и восемь бронетранспортеров подбито и сожжено.

– Ну вот! Очень хорошо дерутся твои гвардейцы, капитан. Список особо отличившихся после боя представьте в штаб полка. Все. Конец связи.

Список отличившихся, поморщился капитан Солодовников. Большая часть отличившихся не доживут до конца этого боя. И он положил отяжелевшую трубку на рычаг полевого телефона.

«Кайзер» бежал впереди. Бальк видел его спину, затылок стального шлема, иногда крючок прокуренного уса, будто вылепленного из глины. Горящий бронетранспортер они обошли стороной. Ну его к черту. Хорошо, что они успели выбраться из него. «Гроб» притягивал к себе все снаряды и пули. Без него было как-то спокойнее. Жаль только, не успел выбраться водитель. Но тут уж – кому какая судьба.

Правее уже видны были окопы русских. Трое иванов волокли на санках тяжелый пулемет. Они двигались в сторону березняка, видимо, к запасной позиции, боясь, что их вот-вот забросают гранатами. И в это время «Кайзер» выхватил из-за ремня длинную «толкушку», отвинтил колпачок и поймал вывалившийся вытяжной шнур с фарфоровым шариком. Граната полетела в сторону пулеметного расчета иванов. Бальк видел, как те шарахнулись в стороны от своего тяжелого ДШК. Взрыв! «Кайзер» сразу изменил направление движения. Он перепрыгнул пустой окоп русских и метнулся догонять раненого пулеметчика, видимо, решил достать его штыком. Бальк бежал следом. Он старался не отставать от «папаши», который оказался очень проворным и выносливым, несмотря на свой возраст.

Здесь, на позициях русских, начиналась уже другая война. Бальк нащупал висевший на ремне штык-нож, выхватил из ножен и быстрым движением защелкнул его на стволе своего «маузера». Винтовка сразу стала тяжелее. Но теперь не страшно, если какой-нибудь иван выскочит ему навстречу.

Рядом с черным пятном гранатного разрыва Бальк увидел тела двоих пулеметчиков. Третий куда-то исчез. Исчез и «Кайзер». Левее двигался вдоль цепочки одиночных окопов мощный «T-IV» и поливал перед собой огнем из всех пулеметов. Со всех сторон в него летели гранаты. Но пока никакого существенного вреда ему не причиняли. Балька догнала группа солдат с нашивками танкового полка. Группой командовал унтер-офицер громадного роста. Нет, с ними Бальку идти не хотелось. Он поискал глазами «Кайзера». Скрюченная фигура «папаши» мелькала в березняке, вернее, в частоколе, который остался от перелеска после нескольких минут боя. Бальк метнулся к нему.

– Туда, ребята! – указал винтовкой «Кайзер» в сторону проселка, по которому гуськом продвигалась группа громадного унтера.

Теперь обстановка немного прояснилась. Линию обороны русских они прорвали и продвигаются в строну Дебриков, той самой деревни, которую их взвод накануне оставил. Нет, не оставил, подумал с болью Бальк. Взвод, почти всем составом, остался там.

Вскоре впереди показалась сторожка. Здесь была оборудована запасная позиция. Теперь кругом виднелись воронки и кровавые бинты. Под соснами затоптанный снег и все те же обрывки бинтов и кровавой одежды. Русские, видимо, устроили здесь пункт сбора раненых.

Группа громадного унтера сразу охватила сторожку. Один из солдат вытащил гранату. Но унтер сделал знак рукой, и тот сунул длинную ручку гранаты обратно за ремень.

Веретеницына бежала по своему следу. Тяжелая санитарная сумка била по бедру. Но бросать ее она побоялась. В ней оставались кое-какие медикаменты, пакет с сухарями и, самое главное, письма от мамы и брата. Брат воевал в 46-й армии на 3-м Украинском. Мама жила в Коломне. Связка писем была талисманом старшины медицинской службы Веретеницыной. Она никогда не расставалась с ней. Ей казалось, что, пока письма от мамы и брата с нею, ничего плохого не может случиться ни с мамой, ни с братом, ни с нею самой.

Когда до проселка осталось метров пятьдесят и за ельником Веретеницына увидела крышу сторожки, в стороне большака загремело. Частая винтовочная стрельба свидетельствовала о том, что противники находятся друг с другом в непосредственном огневом контакте и расстояние между ними, скорее всего, уменьшается.

Волокуши хорошо маскировали их следы. И Веретеницына свернула правее. К сторожке она вышла по целику. Вытащила из-за пазухи «вальтер», передернула затвор и начала медленно приближаться к крыльцу. Распахнулась дверь, и в проеме показалась фигура старшего лейтенанта Игнатьевой. Веретеницына ее знала. Несколько раз встречались в госпитале.

– Повозки не вернулась? – спросила Игнатьева.

– Нет. Вам надо уходить. Сейчас здесь будут немцы.

– Пройдите сюда. – И Игнатьева жестом руки пригласила ее войти.

Веретеницына вбежала в сторожку. Запах крови, пота, медикаментов и ужаса ударил в ноздри. На полу лежали раненые. В сторожке было тепло, натоплено. У окна, склонившись над эмалированным тазом с водой, стояла медсестра в накинутом на плечи полушубке. Вторая перетаскивала раненого с забинтованной головой, видимо, пытаясь пристроить его поближе к натопленной печи.

– Надо уходить! Уходить! Уходить! – закричала Веретеницына и схватила первого попавшегося раненого.

Он лежал ближе всех к двери. Он застонал. Посмотрел на старшину испуганными страдающими глазами и обеими руками ухватил ее за плечи. Она поняла, что он ее не отпустит. В распахе полушубка с лейтенантскими погонами виднелось голое тело, плотно запеленутое свежими бинтами.

– Уходить, товарищ старший лейтенант!