Серебряные слезы - Татьяна Тронина

Саша... Наверное, ему очень больно сейчас. Что он делает, о чем думает? Наверное, думает, какая я плохая, как гадко и жестоко с ним поступила. Нет, он сложнее, он тоньше. Он ничего не думает. Он просто сидит сейчас у какого-нибудь окна и тоже смотрит на луну. Он полон тоски, он хочет спросить меня, почему я с ним так поступила.

– Ей-богу, я не виновата, – пробормотала я. – Так получилось.

Илья Лаврентьевич очень мягко принялся уговаривать Андрея, и в беседе они провели довольно долгое время.

Лечащий врач, узнав про это, одобрил инициативу Самойленко, ибо с Андреем произошли изменения в лучшую сторону – он словно пробудился ото сна и теперь живо и с тоской принялся рассказывать о своем прошлом, прося последнего утешения.

Морфия, естественно, никто Андрею не дал, но у него превратилось в привычку разговаривать с Ильей Лаврентьевичем. Постепенно, исподволь, бывший подзащитный отца Андрея начал склонять молодого человека в сторону иного выхода.

– Разве только смерть вас может разлучить? Так сказать, развести по разные стороны барьера? – говорил он. – Наверняка должны быть другие способы распрощаться с Евдокией Кирилловной.

– Какие же? Других способов нет! Убить ее? Нет, не смогу... Я даже естественной смерти не могу ей желать, ибо люблю ее. Ненавижу и люблю! Что еще? Даже если уехать куда-нибудь в Южную Америку, в непролазные дебри Амазонии, где свирепствует жестокая лихорадка...

– А что, неплохой выход! – подхватывал Илья Лаврентьевич. – Хотя вовсе не обязательно в непролазные дебри, где лихорадка. В мире есть много куда более приличных мест, хотя и не менее удаленных! Да вот, пожалте, – поезжайте в Казань, у меня там шурин живет. Уж в Казани вы ни за что свою Евдокию Кирилловну не встретите...

– Нет! – отрывисто возражал Андрей. – Она и там может появиться.

– Господи, да каким же образом? Она ведь салонная барышня, утонченное существо, ей дорога в столицу, в Париж...

– Вы забываете, дорогой Илья Лаврентьевич, что Дуся – актриса. В Казани она вполне может появиться с летними гастролями. Да опять же, не в том дело! Вот, возьмите, например, это солнце... или луну!

– Очень хорошо, возьмем луну, – покорно соглашался Самойленко.

– Или ветер, что сегодня гуляет в нашем саду... Все одно. Что в этой части земли, что в другой... Можно уехать на другой конец света, где бананы и пальмы, но рано или поздно в лицо дунет тот же ветер, которым дышала она, над головой будет плыть луна, на которую в данный момент, быть может, смотрит она... Везде точки соприкосновения, везде ее присутствие!

– Да это поэзия!

– А я и есть поэт. Написал множество стихотворений в ее честь...

– Послушайте, голубчик, давайте еще что-нибудь придумаем, чтобы без ветра и без луны...

Они говорили много, долго и горячо, и в конце концов Андрей сам стал искать способ избавиться от наваждения, столь долго его терзавшего.

– Можно ли уйти, не уходя? – однажды сказал он Самойленко. – Можно. Нужна другая жизнь... Совсем, совсем другая! С другими людьми.

– Вот именно! – радостно согласился Илья Лаврентьевич. – Вам надо жениться на какой-нибудь милой девушке...

Андрей нахмурился – такая идея еще не приходила ему в голову. И в первый момент она показалась ему невозможной и даже невыносимой, но потом он как будто смирился с ней и даже нашел в ней какую-то прелесть.

– Пожалуй, действительно надо жениться. Я бы любил ее... Правда, связанный священными узами брака, я бы непременно любил свою жену! И профессию надо избрать какую-нибудь такую, чтобы нельзя мне было смотреть на других женщин, чтобы вспоминать о Дусе было преступлением...

Таких профессий Илья Лаврентьевич не знал, но, глядя на вдохновенное лицо своего молодого друга, понял, что у того есть некий план.

– Таня Ольшанская... – мечтательно пробормотал Андрей. – Я бы мог сделать ее счастливой. Господи, да я из своего несчастья могу сделать счастливым другого человека! И я перестал бы даже думать о Дусе, ибо думать о другой женщине, когда рядом преданная тебе жена, – преступление...

Через три дня на аллеях клиники появилась посетительница. Ее сопровождал Илья Лаврентьевич.

– Вот увидите, он очень вам обрадуется... – сказал он, когда они уже приблизились к той лавке, на которой сидел Андрей и с выражением светлой, рассеянной грусти читал какую-то книгу. – Он столько говорил о вас...

– Не надо, – прервала его посетительница. – Я сама все время думала о нем. Я люблю его.

Илья Лаврентьевич деликатно удалился, а посетительница остановилась перед Андреем, с мягкой и печальной улыбкой глядя на него.

Андрей почувствовал чье-то присутствие, поднял глаза и остолбенел. Книга вывалилась из его рук. Это была «Илиада» Гомера.

– Таня! Нет, не может быть...

– Почему не может? – пожала она плечами. – Ты меня не прогонишь?

– Господи, Таня...

Андрей поспешно вскочил, схватил ее за руки, потом смущенно выпустил... Она сама взяла его ладони в свои, посмотрела прямо в глаза. Он увидел светлые ресницы, зеленые прозрачные глаза... Но мало что в ней осталось от той мрачной гимназистки с косой до пояса, которую он помнил.

Теперь Таня была прелестной молодой девушкой, почти дамой, очень изящно и продуманно одетой, с убранными вверх волосами, которые открывали ее высокую шею. «Лебединую», – подумал Андрей. Шляпка на голове являла собой верх парижского кокетства и очень шла ей.

Исчезла та неопределенная детская белесость, которая превращала Таню в незаметную мышку, бледность превратилась в свет. Яркая белокурая девушка, с восхитительным цветом лица, с прозрачными глазами, напоминающими лесные озера...

– Ты ли это?

– Я. Так ты не ответил – ты меня не прогонишь?

– Нет. – Он вдруг почувствовал прилив необычайного восторга. – Никогда.

Она обняла его, прижалась лицом к его груди, почувствовала стремительный, словно барабанная дробь, стук его сердца.

– Как же хорошо... – невнятно пробормотала она. – Ведь хорошо, когда сбываются мечты? Я тысячу лет мечтала об этом...

Позже, вспоминая эти дни, он понимал, что был тогда по-настоящему счастлив. Да, полон настоящим человеческим счастьем. Любить Таню было легко и радостно – она отзывалась на каждое движение его рук или души, она была готова на все ради Андрея. И она была так красива!