Том 3 - Василий Ян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я подумаю над этим, а пока ты пройдешь в мой странноприимный дом для почетных путников. Там будут кормить и беречь Абд ар-Рахмана как дорогого гостя. Ему предоставят все, что он пожелает. И ты будешь вместе с ним. А великий визирь снабдит вас всем необходимым для дороги.
Дуда низко склонился перед халифом:
— Да сохранит тебя Всевышний и даст тебе славу, достойную тебя и твоих великих предков!
Когда Дуда с Абд ар-Рахманом удалились, великий визирь сказал:
— Над этим юношей на небосклоне удачи поднимается его светлая звезда. Очень хорошо, что ты отсылаешь его к хану мунгалов, но еще лучше будет, если могучий Бату-хан увезет и его с собой на край света, а оттуда они оба уже не вернутся, отправившись к своим предкам.
Халиф покачал головой и заметил:
— Один Аллах Всевышний знает, что для нас будет наилучшим.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В НИЗОВЬЯХ ИТИЛЯ
Глава первая
«ЛЮБИМЕЦ ВЕТРОВ»
Двухмачтовый крутобокий корабль «Любимец ветров», с черными просмоленными бортами, слегка покачиваясь, шел к северу по суровому Абескунскому морю [70]. Ветер надувал паруса, сшитые из серых и красных квадратов, напоминающих шахматную доску. Истощенные, полуголодные гребцы с цепями на ногах неподвижно лежали на скамьях возле длинных обсохших весел.
Коренастый рулевой, надвинув синюю чалму на переносицу, налегал на рукоять руля и, щурясь, пристально всматривался далеко вперед, мимо высоко поднятого корабельного носа, вырезанного в виде головы хищной птицы.
На грани поверхности моря и туманной дали с нависшими серыми тучами протянулась тонкая полоса камышей. Там многочисленными руслами вливалась в Абескунское море великая река Итиль.
На деревянной изогнутой шее птицы на носу корабля сидел верхом арапчонок, прислушиваясь к окрикам рулевого:
— Саид, черная лягушка, ты видишь, наконец, устье? Нашел пролив между камышами?
— Я вижу много, много проливов! — кричал Саид.
— Ищи холм на берегу! На нем стоит каменный бог. Почему ты его не видишь, змееныш? Протри глаза.
— Нет каменного бога… Не вижу никакого каменного бога…
— Полезай на мачту, на самую верхушку! Да живей!
У борта на пальмовом ящике с пряным ароматом далекой страны сидел молодой араб в красной полосатой одежде, перетянутой цветным матерчатым поясом. Широкие синие шаровары были всунуты в грубые башмаки из желтой кожи. Ветер трепал его черные кудри и конец белоснежной чалмы, свисавший над левым ухом, как знак учености.
Огромные стаи болотных птиц проносились над густыми камышами.
— Где устье Итиля? — крикнул араб.
— Великий Итиль имеет семьдесят устьев, — отвечал рулевой. — Надо найти главное из них. Пройдя в неверное устье, корабль затеряется между островами в камышах и завязнет на отмелях… Ищи, Саид, каменного бога!
Арапчонок с верхушки мачты завизжал:
— Я вижу груду камней! Там лежит на боку какой-то каменный бог!
— Старые боги умерли! Старые боги попрятались в болотах! — усмехнулся араб. — В одряхлевшей Вселенной царствуют новые боги, прилетевшие вместе с грозным татарским ханом. Это они приносят удачу мунгалам.
— Весла! — зычно крикнул рулевой. — Эй, надсмотрщик, очнись! Скорей налегай на весла! Приглядись к воде, шейх Абд ар-Рахман! — продолжал рулевой, обращаясь к арабу. — Мы уже идем не по соленому морю, а по сладкой воде великого Итиля. Видишь, как плывут косяки серебристых рыб. Над ними вьются чайки… Скорей гребите! Итиль близко!
— По веслам! — очнулся обожженный солнцем угрюмый надсмотрщик в красной истрепанной чалме, дремавший на связке канатов. Он стал ловко щелкать плетью с очень длинным ремнем, стегая по голым спинам устало поднимавшихся гребцов, и застучал по доске деревянным молотком.
— Дармоеды! Отоспались при попутном ветре… Теперь живее принимайтесь за работу. Не дам обеда лентяям!
— Все равно дашь! — отозвалось несколько голосов. — Без нас не доедешь!
Весла пенили мутную зеленоватую воду, равномерно поднимаясь и опускаясь под все ускоряющийся стук молотка надсмотрщика. Гребцы напрягались изо всех сил, то наклоняясь вперед, то откидываясь назад, почти падая на спину.
Клетчатые серо-красные паруса обвисли и слегка полоскались под слабыми порывами ветра.
— Хаджи-Тархан [71]… Вон там я вижу Хаджи-Тархан! — кричал с мачты арапчонок.
— Ойе, Ислам-ага, проснись! — крикнул рулевой в сторону каюты корабельщика. — Хаджи-Тархан близко!
Из каморки с узкой дверью послышалось рычанье, ругань и пронзительный женский визг.
— Иди прямо, Максум! Отвернись от Хаджи-Тархана! — донесся оттуда же хриплый голос. — Никого не пускай на палубу! Отгоняй лодочников! Иди вверх по Итилю.
Максум налег всем телом на длинный руль, слегка заворачивая корабль в сторону.
Небольшое селение медленно проплывало мимо, — когда-то богатая хазарская столица. У берега виднелись лачуги, прикрытые побуревшим камышом, поставленные над водой на бревенчатые сваи. Люди выбегали на помосты, выступавшие далеко в реку, кричали, размахивая цветными лоскутками. Многие садились в узкие длинные челны и торопливо гребли, направляясь к кораблю.
Матросы стояли с баграми у бортов, грозя столкнуть в воду всякого, кто вздумает взобраться на палубу.
Благообразный длиннобородый человек, по виду купец, подплыл в большой лодке с несколькими гребцами.
— Ойе, Ислам-ага! Позовите Ислам-агу! — кричал он. — Жив ли, здоров ли Ислам-ага? Я его давнишний друг и странноприимец. Уже много раз я плавал на «Любимце ветров». Скажите хозяину, что я — Абдул-Фатх из Багдада.
Молодой арабский посол подошел к резной двери и сильно постучал:
— Ислам-ага! Пусти на корабль этого человека! Я о нем слышал и должен говорить с ним.
Резная дверца распахнулась. Из нее вывалился широкоплечий толстый владелец корабля Ислам-ага, в темно-синей рубахе до колен, без пояса. Его распухшее измятое лицо с жесткой темной бородой и заплывшие глаза говорили о пьяной ночи. Корабельщик почесал веснушчатой пятерней живот, вдел босые ноги в ярко-желтые туфли с загнутыми кверху носками и подошел к борту.
Молодой араб внимательно следил за раскрытой дверью. Из темноты выступила маленькая женщина с матово-бледным лицом. Дымчато-серая одежда строгого монашеского вида, обшитая красной тесьмой, имела византийский покрой. С тонкой чуть-чуть приоткрытой шеи спускались жемчужные нити. Спокойные темные глаза, подняв стрельчатые ресницы, на мгновенье остановились, точно с удивлением и вопросом, на молодом арабе. Красивая голова резко повернулась к морю, и маленькие уста прошептали: