Сетевые публикации - Максим Кантор

Все наработанное реалистами, экспрессионистами и абстракционистами — было брошено в топку управления и администрирования. Собственной эстетической программы не было, языка не было, и дискурс концептуалиста — как и дискурс большевика — есть лишь применяемый к моменту набор слов.

Нечего и говорить о том, что столь простой путь в искусство — позволил набрать в ряды «художников» огромную массу демагогов, бездарей, остряков, недоучек — все они стали пропагандистами. Сходным образом Сталин пополнял ряды партии недорослями из ПТУ.

Наличие Дерриды, как и наличие Маркса, несомненно, сыграло свою роль — в обоих случаях как отрицательную, так и положительную.

Но гораздо важнее было присутствие Троцкого (или Гройса — троцкистского идеолога московских концептуалистов), то есть идеологического паразита, который приспособит имевшуюся уже в наличии идеологию — для новой власти и новых комиссаров.

Этим объясняется, почему физиономии современных кураторов напоминают рожи парт-аппаратчиков. Посмотрите на бардовую Фурцеву-Деготь, на живчика Демичева-Бакштейна. Этим объясняется и то, почему так называемый авангард давно сросся с Академией художеств — это просто та же самая структура.

Этим объясняется и то, почему у новой оппозиции на Болотной нет никакой программы. И быть не может. Программа у нас всегда одна и та же — державный троцкизм.

Лики России (03.05.2012)

Григорьев, когда уезжал из России в эмиграцию, разрезал этот холст на четыре части по вертикали и наклеил на ширму — так и увез, как предмет мебели. Потом Григорьев скитался по разным углам, он был и театральным художником и живописцем. Признания при жизни не получил, умер в Бретани. Оставалось много холстов — добротной реалистической живописи.

Вдова Григорьева предложила его наследие (около двухсот картин, если не ошибаюсь) Третьяковке — комиссия во главе с зам. директора Иовлевой выезжала в Бретань в 70е годы. Эту историю я слышал от самой Иовлевой, когда делал выставку в Третьяковке. Вдова Григорьева предложила передать все холсты в советский музей, на родину мастера, и выразила желание вернуться в Россию сама, Проблема заключалась в том, что возвращаться ей было некуда — квартиры, естественно не было, К тому же она не хотела жить в городе — дамочка с запросами. Она предложила Советскому правительству в лице советского музея сделку — она отдает все картины мужа плюс домик в Бретани, а ей домик в Сочах и пенсию. Комиссия обалдела, все-таки меру и в смелых фантазиях знать надо. Кое-какие работы принять музей соглашался (ну не все, разумеется, музей все же не резиновый), но никак не в обмен на дачу в Сочах, всенародной здравнице. Вдове предложили закатать обратно раскатанную губу — и она осталась в Бретани с картинами,

В девяностые картины стали попадать на аукционы, Брали Григорьва на торги неохотно — реализм в это время уже вышел из моды, причем казалось что навсегда.

В Москве в девяностых годах уже вовсю цвела мораль «новой школы кураторов» и кто-то (кажется живчик Бакштейн) объявил, что пора забыть, что существует кисть и холст. Одним словом, шансы у Григорьева на рынке были невелики, тем более, что он рисовал отчаянно реалистические картины. Это не абстракция, не кляксы, не загогулины — а дотошная реалистическая живопись, то есть, нос нарисован на том месте, где нос и бывает в природе. И глаз — тоже. Безнадежная картина.

Картина «Лики России» — была безнадежна и в других смыслах тоже. Изображен убогий русский пейзаж, косогор, лошадка, телега, вдаль уходит безнадежно необжитое пространство с редкими избами. И на первом плане — образуя нижний — фриз — кривые и побитые жизнью лица баб и мужиков. Перспектива на картине сплющена, на манер иконописи — и в целом это бесперспективный взгляд на жизнь русской деревни. Создается впечатление, что художник не приветствует прогресс. Ну, скажите, кому в те свободолюбивые годы такое могло понравиться? И настолько, чтобы он это купил и на стену повесил?

Ростропович, однако, купил — стоила ширма 30тысяч фунтов. Слава переживал, что вывалил такие бешеные деньги, он у каждого гостя спрашивал: ну ведь, неплохая же вещь? Ну, правда же, неплохо, да?

Картину отреставрировал Сергей Есаян, точнее, он руководил реставрацией. Полоски холста сняли с ширмы, сшили, как-то заделали швы. Я помню, как подбирали краски, чтобы швы стали назаметны.

Коллекция Ростроповича в ту пору уже была огромна — Григорьева он перевез к себе в Париж на авеню Мандель, там было много сотен русских холстов. Слава переживал коллекционирование русских картин — как борьбу на баррикадах.

— Вот, еще одну вырвал у них из лап! Понимаешь, — говорил он, — я спасаю живопись от чекистов. Чтобы ничего этой кремлевской сволочи не досталось. Вот, чекисты стреляли, запрещали, уродовали — а я спас! Хрен вам, суки! Вам уже не достанется! Я даже компанию основал — Сракс!

Он объяснил, что СРАКС — это аббревиатура: Slasva Rostropovich againt Kremlin Shit — Слава Ростропович против кремлевского дерьма.

Я не знаю, существовала или нет такая компания по приобретению русского искусства в реальности, — или он выдумал компанию, чтобы усилить свое заявление. Но сказано было именно так, за столом сидело несколько человек, есть свидетели.

Коллекция росла, в ней были поразительные вещи. Но больше всего я любил вот эту вещь Григорьева — возможно и потому, что видел, как ее спасают. Сегодня эта вещь стоит по меньшей мере миллион — Григорьева оценили. Впрочем, с такими-то ценами на нефть можно и «Лики России» оценить. После второго миллиарда глаза сами раскрываются.

Ростропович умер, а его семья решила продать всю коллекцию на аукционе Сотби — деньги аховые.

Мудрый человек Алишер Усманов, российский воротила, связался с аукционным домом до торгов и выкупил всю коллекцию разом. Немного поторговался, сбил цену для оптовой покупки. Но это уже профессиональное — он, я думаю, и вдове Григорьева сумел бы втюхать дачу вЧереповце.

Усманов сбил цену, купил коллекцию — и преподнес картины в дар Владимиру Путину. В конце концов, если отечественные нефтетрейдоры и спекулянты акциями собирают прекрасное, отчего бы и президенту страны не заняться? Хуже он, что ли?

Сегодня вся эта коллекция находится в питерской резиденции.

Говорят, раз в месяц можно даже и сходит на экскурсию, посмотреть, ведь и в Бекингемский дворец Елизавета пускает — у них там Вермеер хороший.

Так «Лики России» вернулись на родину.

Этот анабасис «Ликов России» мне кажется очень точной иллюстрацией всей Российской истории. Так вот лики России всю жизнь и крутятся — от ЧК до ФСБ, а в промежутке — аукционные дома, воровские малины и свободный рынок.

Мотор российской истории (05.05.2012)

Механизм российской истории устроен так, что для того, чтобы происходило движение, надо иметь два работающих двигателя: государственное строительство и общинный договор. Эти двигатели представляют разнонаправленные силы, находятся в комплиментарном взаимодействии — корректируют друг друга.

Зачем это нужно российской истории? Затем, что эта культура аккумулирует Восток и Запад, Затем, что страна одновременно тяготеет к диктатуре (князя, царя, председателя Политбюро, президента) и к анархии, то есть внутреннему соглашению населения, скрепленному обычаем, а не законом, Пока эти векторы развития друг друга уравновешивают, страна живет. Двигатели работают синхронно — в этом сила данной машины.

То, что в России государственное строительство и экстенсивное развитие государства очень ярко выражено — не надо объяснять. Но надо понять, что такое община.

Община — это необязательно крестьянский союз; община в России — это просто способ выживания народа вопреки внешнему закону; община — это форма частных договоренностей и обязательств, которые противостоят государственному регулированию; община — это кодекс поведения людей, которые не совпадает с формальным уголовным кодексом.

Разрушенная крестьянская община перетекла в города и мимикрировала в интеллигенцию. Интеллигенция и есть городская община, она представляла общинную идею в 30-е — 70-е годы, это была городская среда с безусловным внутренним кодексом поведения. Нигде не зафиксированы письменно, но были приняты как безусловное правило: недоносительство, неприязнь к карьеризму, тяга к знаниям, сомнение в государственных планах, презрение к тому институту, в котором служишь, но уважение к делу, которое делаешь, помощь себе подобному.

И когда инженер именовал себя интеллигентом, он был абсолютно прав — он действительно принадлежал к городской общине, выполнял ритуалы ее общежития, он был частью страты, мотор общины работал и благодаря его чаепитиям на кухне. В определенный момент русской истории — интеллигенция размылилась в менеджеров, спичрайтеров и журналистов глянцевых журналов. Община перестала существовать, хотя рудиментарные боли у редактора журнала по интерьерам сохраняются. Но общины более нет, кодекса поведения более нет, а то, что зажиточные люди понимают друг друга и все читали Кафку — это по ведомству мещанства, но не общины. Община строится на солидарности, а не на идее уникальности,