Другая Болейн - Филиппа Грегори

— Я сегодня не участвовал в турнире.

— Знаю.

— И больше, может быть, никогда не сяду на лошадь.

— Генрих, почему?

Помолчал.

— Я испугался. Разве это не позорно? Когда на меня начали надевать доспехи, понял, что боюсь.

Я не знала, что сказать.

— Это опасное дело — турниры, — обидчиво произнес король. — Вы, женщины, в шатрах, с вашими подарками, с вашими пари, слушаете себе, как трубят герольды, вам не понять. Это не игрушки, тут вопрос жизни и смерти.

Я ждала.

— Что, если я погибну? — спросил он беспомощно. — Что будет тогда?

На одно ужасное мгновение я подумала — речь идет о его бессмертной душе.

— Никто же не знает, — произнесла нерешительно.

— Я не о том. — Он отмел мои робкие соображения. — Что станет с троном? Что станет с короной моего отца? Он объединил страну после стольких лет сражений, никто не верил, что такое возможно. И никто, кроме него, не смог бы. Но он всего добился. И у него было двое сыновей, двое, Мария! И когда Артур умер, оставался я, чтобы наследовать трон. Он создал королевство, выполнил свой долг — и на полях сражений, и в постели. Я унаследовал прекрасную страну — крепкие границы, покорные лорды, сокровищница, полная золота, — и мне некому ее передать!

Нечего ответить на эти горькие слова. Я опустила голову.

— Жизнь без сына гнетет меня. Каждую минуту думаю с ужасом — вдруг умру, не оставив наследника. Не могу биться на турнире, даже охотиться не могу с легким сердцем. Впереди изгородь, надо, отбросив сомнения, довериться коню и прыгнуть, а я вижу как наяву — лежу в канаве со сломанной шеей, а корона Англии катится в кусты — подбирай кто хочет. А кто сможет ее поднять?

На лице его читалось страдание, в голосе слышалась мука. Слишком много для меня. Дотянулась до бутылки, наполнила стакан.

Подумала: «Пришло время, дядя одобрил бы то, что я собираюсь сказать».

— У вас есть дети от меня. Наш сыночек Генрих — ваш живой портрет.

Он плотнее завернулся в плащ:

— Можешь идти. Георг ждет тебя?

— Он всегда ждет. Не хотите, чтобы я осталась?

— У меня тяжело на сердце, — сказал он откровенно. — Перед лицом смерти не радуют любовные игры.

Я сделала реверанс. Перед дверью помедлила и обернулась. Он не смотрел в мою сторону. Сгорбился в кресле, закутался в плащ, глядит на угли в камине, словно хочет прочесть в пламени свою судьбу.

— Вы можете жениться на мне, — тихонько сказала я. — У нас двое детей, и один из них мальчик.

— Что? — Его глаза затуманены отчаянием.

Конечно, надо быть настойчивее, ведь именно этого и ждет дядюшка. Но не все женщины умеют настаивать.

— Доброй ночи, — ласково сказала я. — Доброй ночи, милый принц.

И оставила его наедине с собственными невзгодами.

Весна 1527

Власть королевы таяла на глазах. В феврале ко двору прибыли посланники из Франции. Их бумаги рассматривались без проволочек, в их честь устраивались праздники и пиры, и скоро стало ясно — цель приезда подготовить брак принцессы Марии либо с королем Франциском, либо с его сыном. Девочку вытащили из спокойного уединения замка Ладлоу, представили послам, заставили танцевать, играть, петь, есть. Господи, как же они кормили этого ребенка! Будто она могла подрасти да и объем груди увеличить прямо во время переговоров. Наш отец прибыл из Франции вместе с послами и поспевал всюду — давал советы королю, переводил, тайно обсуждал с кардиналом, как перекроить европейские союзы, а вместе с дядюшкой плел интриги — семью надо продвигать даже в такие беспокойные времена.

Они решили между собой — Анне пора вернуться ко двору. Уже начали удивляться, куда она подевалась, к тому же отец хотел представить ее французским послам. Дядюшка перехватил меня на лестнице по дороге в покои королевы, чтобы предупредить — Анна возвращается.

— Почему? — спросила я так грубо, как только осмелилась. — Не далее как прошлой ночью Генрих говорил о своей мечте иметь сына. Она вернется и опять все испортит.

— А о твоем сыне он вспомнил? — напрямик спросил дядя. Я молчала. — Нет, дело застопорилось. Анна была права. Мы совершенно не продвигаемся вперед.

Угрюмо отвернулась, взглянула в окно:

— А куда вас приведет Анна? Ей дела нет до блага семьи, печется только о собственной выгоде, о землях и титулах для себя. Она-то не станет слушаться.

Дядя кивнул, поглаживая крыло носа:

— Да, Анна о себе не забывает. Но король продолжает спрашивать о ней и жаждет ее куда больше тебя.

— У меня от него двое детей! — Я почти кричала.

Его брови взлетели вверх. Я опустила голову:

— Простите. Я сделала все, что могла. Разве Анна сделала бы больше? Я любила его, делила с ним ложе, родила ему здоровых детей. Это все, на что способна женщина, даже ваша драгоценная Анна.

— Может быть, она способна на большее. — Дядя не обратил внимания на злобу, так некстати прозвучавшую в моем голосе. — Если Анна забеременеет прямо сейчас, он может жениться на ней. Генрих отчаянно жаждет ее и отчаянно жаждет ребенка, одна страсть усилит другую.

— А я?

Он пожал плечами.

— Вернешься к Уильяму, — произнес, будто это не имело никакого значения.

Через пару дней Анна без шума вернулась ко двору, не прошло и нескольких часов, как она опять стала центром всеобщего внимания. Нам снова пришлось делить постель и досуг, снова я по утрам затягивала ей тесемки на платье, а вечером расчесывала волосы. Она не забыла, как вынуждена была помогать мне, и с тех пор беззастенчиво пользовалась моими услугами.

— Не боишься, что верну его обратно? — поинтересовалась как-то, причесывая сестру перед сном.

— Бояться тебя? — Самоуверенности Анне не занимать. — Да никогда. Это моя весна, и лето тоже мое. Он у меня по струнке ходить будет. От моих чар не избавиться. Ни ты, ни любая другая женщина не имеют значения. Я свела его с ума, теперь он мой.

— На весну и лето?

Анна взглянула задумчиво:

— Кто может удержать мужчину надолго? Сейчас он на гребне страсти, его несет волна любви, но в конце концов волна разобьется. Никто не может любить вечно.

— Если ты собираешься за него замуж, надо удержать его дольше чем на пару месяцев. Думаешь, удержишь на год? Или на два?

Я чуть не рассмеялась в голос, увидев, как самодовольное выражение сползает с ее лица.

— К тому времени, когда он получит свободу, если такое вообще случится, он уже успеет остыть. Любовь пойдет на спад. Он тебя почти забудет. Лучшие годы пройдут, будет тебе далеко за двадцать, останешься ты старой девой.

Анна упала на постель и стукнула кулаком по подушке.