Каменные скрижали - Войцех Жукровский

— Ерунда, они непуганые, целишься, как в тире. Не охота, а бойня, — отговорился профессор. — Бил только ради ужина. Лишь бы не протухли до вечера, а то жара несносная.

Охотники обтерли платками потные лица, усеянные мошкарой, и, размазывая желтую пыльцу цветущих трав, обобрали со щек почти невидимые нити цеплючей, прочной и липкой паутины.

Довольные, они уселись на раскаленные клеенчатые сиденья, басовитое урчание мотора встретили с облегчением, оно хоть немного заглушало утомительный стрекот цикад и кузнечиков, понапрасну заставлявший прислушиваться своей переменчивостью.

Машина с усилием прокладывала путь сквозь кусты и травы, которые наматывались на оси, они ехали вверх по плавному склону холма к двум красным криво прочерченным колеям, уходящим за поросший разнотравьем перевальчик, — они снова угодили на дорогу.

Санитар расправлял крылья убитых голубей и выщипывал из-под перьев крупных, с горошину, птичьих клещей.

Иштван следил, как рубашка на спине горбящегося профессора то раздувается от набегающего воздуха, то облипает и мгновенно покрывается темными пятнами испарины. Грезились термос крепкого чая с ломтиками лимона и полурастаявшими кубиками льда и прохлада на лице от объемистой утробы сосуда, прежде чем первый глоток уйдет в горло.

— Не нравятся мне эти тучки, — профессор тыкал пальцем вверх, жмурясь от яркого света. — Эк высыпало.

— Нам бы старицу Джамны миновать, — торопился водитель. — Там дальше пески, дождь не страшен. Маслянистым воздухом размазывало по лицам удушающий луговой аромат. Вокруг еще плыли по травам обширные пятна солнечного света, когда с глухим шумом, молотя по листве и неистовствуя в просторах, надвинулись первые клинья ливня.

Индийцы взялись было ставить тент, но профессор приказал.

— Вперед! Дождик так себе. Быстрей, быстрей!

Но когда сплошные струи обрушились на них, в один миг вымочив рубашки и облипшие штаны, он сам схватился ставить стальные дужки, растягивать брезентовый чехол и застегивать пряжки. Ливень бил по полотну, как в барабан.

— Начались приключения, — криво усмехнулся профессор. — Чуяла моя душа, уж слишком яркое нынче было солнце. Верна пословица: «Задул муссон — из дому ни ногой».

Не езда, а подводное плавание в потоке, рухнувшем из хлябей небесных. Бесчисленные мухи, слепни и букашки, ведомые безошибочным инстинктом, вместе с людьми искали убежища под движущимся кровом, припадали к брезенту и, спугнутые топотанием ливня, метались по укрытию, задевая за лица и приклеиваясь крылышками к липкой коже.

«Лендмастер», накренясь, юзил одним боком в глубокой колее, гнал перед собой рыжий вал каши, замешанной на дождевой воде. В долине показалась деревня, десятка полтора глинобитных строений вразброс, плоские кровли обнесены высокими парапетами, в углах отверстия, куда вставлены половинки колен бамбука, расколотых вдоль, что-то вроде водостоков. Обильными пенистыми струями рушились оттуда плещущие потоки воды. Редкие деревья гнулись и подрагивали, подминаемые тяжестью ливня.

— Не останавливайся, — подтолкнул профессор водителя в спину. — Может, еще прорвемся на тот берег.

Деревня словно вымерла, только пара черных буйволов с огромными рогами, явно наслаждаясь, поднимала широкие ноздри навстречу ливню, молотящему по хребтинам.

С одной стороны дороги жилье было наглухо заперто, дверные доски почернели от дождевых струй, с другой — в темных пещерах лачуг мелькали фигуры людей, присевших на корточки, цветные юбки и ступни, расцвеченные жидкой глиной. Над любопытствующими лицами из открытых дверей стелился дым, прибиваемая к земле горькая пелена от тлеющего коровьего навоза.

Машину бросало вправо, влево, она скользила в перекатистом потоке цвета крови, ложем которому служила теперь дорога. Еще не выехав на берег, они поняли, что опоздали. Внизу с невероятной быстротой неслась разлившаяся река, вся в водоворотах, вся в бурунах, нагоняемых скорым бегом вод. Лилово-красный, илистый, густой, в комьях пены, похожей на распотрошенное легкое, валом валил сплошной потоп.

Даже не пытаясь высунуться из-под протекающего тента, прогнутого весом обрушивающейся воды, они меряли взглядом ревущую в низине реку в свирепости напора которой сомневаться не приходилось, и далекий противоположный берег, смутно проступавший сквозь чехарду летящих капель. Течение жадно набегало на недавние луга, ворочало вспоротый дерн, тыча повсюду розоватую пену. С небес обваливался потоп. На дороге ярились ручьи, они катили разваливающиеся комья глины, сбивалась в космы выдранная трава, обломившиеся ветки, казалось, неуклюже и упрямо сползают к реке, словно она их предназначение.

— Нынче о переправе и думать нечего, — вздохнул водитель, его мокрый тюрбан распустился, с повисшего конца капало.

— Придется ночевать, — решил профессор. — Хоть до места и рукой подать.

— Вы думаете, до завтра? — встревожился Тереи.

— Если дождь перестанет, — пожал плечами Сальминен. — Река вздулась за четверть часа, паводок сойдет — посмотрим. Надо поискать дом попросторнее. Поехали назад.

Легко сказать, поехали. Машина буксовала, колеса перемалывали жижу. Мотор завывал на высоких оборотах. Содрогаясь и переваливаясь с боку на бок, «Лендмастер» еле-еле карабкался вверх по уклону дороги.

Они остановились у открытых дверей лачуги, стоящей на отшибе, отсюда чуть выше, укрытая холмом, видна была деревня в гуще здешних акаций, с шипами в палец длиной.

По-домашнему пахло дымком, мокрой соломой, молоком и навозом. Один за другим путешественники спрыгнули с машины и нырнули в сумрак под кровлю, громко произнося слова приветствия. При слабом свете тлеющего очага Иштван увидел кучку присевших на корточки детей, заслонившую лицо женщину, в ее глазах поблескивало любопытство, и старого крестьянина. Его обнаженные, тощие, узловатые бедра и испещренные шрамами колени отсвечивали, как полированная бронза.

На кровати, прикрытый рядном и спеленатый, как кокон, кто-то лежал и временами вздрагивал от кашля. Сесть было не на что, пришлось тоже опуститься на корточки. В отличие от старика, в неподвижности которого чувствовалось достоинство очень утомленного человека, детвора непоседливо переталкивалась, перебрасывалась короткими фразами-вскриками, внезапно фыркала от смеха, напоминая птиц на ветке, мостящихся на сон грядущий. Шум и плеск пенистых струй за открытыми дверьми усиливали ощущение покоя и убежища. В другой половине помещения, отгороженной сточной канавкой, разлеглись две коровы, мирно жующие жвачку.

— Останемся здесь? — растерянно огляделся Тереи.

— А всюду одинаково, детей, правда, многовато, но уж ночь-то продремлем… И к тому же, они сбегут, вот увидите, они нас попросту боятся, мы для них существа из другого мира, откуда добра не жди, — уверял Иштвана Сальминен. — Кто там лежит? — показал он на кровать. — Спроси, — приказал он водителю. — Больной?

Последовал обмен фразами, и водитель перевел:

— Нет, не больной, просто очень старая женщина. Его бабушка, — показал он на хмурого хозяина.

Решив рассеять настороженную недоверчивость, Тереи угостил мужчин папиросами. Хозяин помедлил, взял папиросу, осмотрел, понюхал и положил на глиняный пол возле босых ног. Вся семья внимательно и восторженно следила за ним.

Сальминен открыл круглую жестянку с печеньем, запахло ванилью, на каждом кусочке, кроме наколки, было выдавлено улыбающееся личико, он протянул по штучке детям и женщине, у тех глаза округлились от напряжения, но дар, хоть и: робко, был принят, и тогда профессор принялся хрупать печеньем, без слов показывая, что надо с этим делать. Кто-то из детей слегка куснул подарок, хихикнул, — застыдился, остальные держали кружочки и рассматривали с обеих сторон, как картинки, им явно было жаль грызть такие красивые вещи.

— Я же говорил: они нас боятся, — вполголоса сказал швед. — Значит, не той дорогой едем. Если бы наши тут до нас проезжали, нас бы иначе встретили. Спроси у него, — подтолкнул профессор санитара.

— Он говорит, нет, ни автомобиля не видели, ни англичан, — с оттенком презрения перевел санитар. — Темнота деревенская, он; дальше своих грядок носа не высунул за всю жизнь, он даже на поклонение ходил только в храм у реки.

— Скажи ему, кто мы.

— Уже сказал, — усмехнулся санитар. — Но тут слово «врач» значит «колдун». Он спрашивает, мы пришли с полицейскими, которые в деревне?

— Скажи, что нет.

— Сказал.

— Зачем пришли полицейские?

— Он говорит, не знает. Перед дождем слышали выстрелы.

— Наверное, когда вы стреляли по голубям, — вмешался Иштван. — А вдруг это священные птицы?

— Нет, — возразил водитель, пересел поближе к старику и принялся за расспросы. — Полиция ловит дакойта. Она стреляла из винтовок, — переводил он по ходу разговора. — Поэтому крестьяне такие испуганные. Дакойт — это разбойник, грабитель, он родом отсюда, но здесь никому худа, не сделал. На разбой он уходил очень далеко, иногда пропадал на полгода. Он знает дакойта, это его родственник. Дакойта не поймали, это хорошо.