Штука - Владислав Выставной

Специалисты теперь сгрудились вокруг Ока. Затворник говорил тихо, но его скрюченные пальцы дрожали от напряжения. Какими тайнами мироздания он делился с этими угрюмыми создателями оружия массового поражения?

В какой-то момент я ощутил на себе пристальный взгляд. Оглянулся. Полковник о чем-то говорил по мобильному телефону, на меня он даже не смотрел. В этом большом зале никому не было до меня дела. Все внимание т теперь было обращено к Оку: там из цветных искр формировалось что-то, вроде огромного зрачка.

Только я чувствовал, что чудовищный глаз внимательно смотрит на меня одного.

10

Не знаю, сколько времени прошло. Я просто не догадался считать дни или делать зарубки на стенах своей камеры. Наверное, не меньше месяца. Это очень странно: от меня ничего не требовали, но и не отпускали. Ей-богу, я всерьез начинал чувствовать себя деталью таинственного механизма. Все, что от меня теперь требовалось (наверняка, с подачи Тихони) – это хорошо себя чувствовать. Вовремя ложиться спать, жрать от пуза, находиться в хорошем расположении духа. Даже телевизор в камеру поставили. Да и если говорить серьезно – и не камера это вовсе, а вполне приличные апартаменты.

Мне позволено совершать прогулки, встречаться с друзьями – в специально отведенном и хорошо просматриваемом секторе. Даже во внутренний дворик корпуса выходить можно. Хотя и знаешь: за тобой неустанно следят равнодушные камеры.

Крот и Доходяга, казалось, смирились с ролью узников, стали унылы и обреченно спокойны. И только Хиляк оставался холодным, насмешливым, и взгляд его сохранил характерную едкость.

Мы сидели на лавке под маленьким квадратом синего неба, которое собиралось отгородить от нас наползающее облако. Хиляк прятал лицо под неизменной, как мир, шляпой. Правда стало казаться, что у той устало провисли поля. Хиляк курил, любуясь струями дыма и говорил:

– Затворника давно не видел. Как подменили человека: он теперь у местных ученых что-то вроде гуру…

– Докопался, наконец, до тайны Штуки? – предположил я.

Хиляк посмотрел на меня задумчиво, покачал головой:

– Это вряд ли. Не нужна им никакая тайна. Не берусь утверждать наверняка, но по-моему, они производство налаживают…

– Производство? – переспросил я.

– Ну, да. На поток ставят нашу жалость, сволочи… Не обратил внимания? Вчера к корпусу автоцистерну подогнали…

– Ты это серьезно? – пробормотал я. – Цистерна жалости?

– Думаю, это для отходов. Жижу сливать будут…

– Ну и скотина же, наш Затворник! – в сердцах я сплюнул. – Никак не ожидал от него…

– Ничего странного, – криво улыбнулся Хиляк. – Думаешь, он зря у нас на цепи сидел? Я его даже не осуждаю. Знаешь, что такое – жажда познания? Для ученого – это, как наркотик. Он бы и рад бы задуматься о последствиях, да только все эти открытия и ноу-хау для них – как стеклянные бусины для папуасов. Ты его по мордасам бить станешь – а он в ответ только и будет бормотать, как зомби: «Чистая наука, будущее человечества…» Плевать все они хотели на человечество. Мне иногда кажется, что ученые – вообще не так умны, как принято считать. Им новые идеи, как моча бьют в голову – вот они и суетятся…

– По-моему, ты преувеличиваешь, – возразил я.

– Может, и преувеличиваю, – не стал спорить Хиляк. – Только цистерна стоит у лабораторного корпуса, и наполняется жижей. Накопители теперь работают на Толстопуза и нашего доблестного полковника. А за этой стеной вместо безобидных точечников делают какие-нибудь дальнобойные установки, которые будут города в депрессию вгонять и деморализовывать армии. А кое-кто скоро станет лихо вертеть Контуром – да только не для того, чтобы старикам пенсию вовремя платили, а чтобы собственный миллион превратить в миллиард. А еще лучше – заварить хорошую такую бойню за мировое господство…

Посидели, помолчали. Взял у Хиляка сигарету, затянулся. Его речь как-то не прибавила мне оптимизма.

Зато заставила действовать.

– Вы шутите, Близнец? – Толстопуз смотрел на меня с удивлением и подозрительностью. – Зачем вам это надо?

– У меня уже крыша едет от безделья, – сказал я. – Не могу я круглые сутки жрать, спать и телевизор смотреть. Альберт, я действительно хочу работать. Неужели у вас нет какой-нибудь вакантной должности?

– Но ведь вы не специалист. По крайней мере – в этой области… – Толстопуз развел руками.

– А кто в этой области специалист – кроме Затворника? – поинтересовался я.

– И все-таки… – Толстопуз поводил мясистым пальцем по поверхности стола. – Не вижу в этом необходимости.

– А я вижу… – я начинал закипать, и это даже к лучшему – для пущей убедительности. – Вам говорили, что я – необходимый элемент в системе человек-Штука?

– Ну, это не доказано, – улыбнулся Толстопуз. – Это всего лишь предположение…

– Если я свихнусь или со мной еще что произойдет, и Штука пойдет вразнос, поздно будет размышлять – предположение, не предположение!.. Я серьезно говорю…

Похоже, этот аргумент произвел впечатление. По настоятельному совету полковника я давно не общался с Толстопузом. И, похоже, отношения между ними действительно стали напряженнее. Правда, особой пользы от этого я пока не видел…

– А что по этому поводу говорит полковник? – поинтересовался Толстопуз.

– Он категорически против. Поэтому я и пришел к вам.

Толстопуз отвернулся окну, недобро прищурился.

– Что ж, – медленно произнес он. – Раз он против… Я что-нибудь придумаю…

– И еще, – быстро сказал я. – Если ко мне решат кого-нибудь приставить – ну, для контроля, к примеру… Пусть это будет агент Рысь. Она мне дорога как память…

11

Как известно, планы строятся для того, чтобы рушиться. Изначально моя задумка заключалась в следующем. Получив работу, я обретаю дополнительную степень свободы, исследую местность, ищу слабые места в охране объекта, строю варианты побега. Предполагалось, что я буду перемещаться по территории, в том числе – между корпусами, получу более широкую возможность общения.

Как бы не так! Меня назначили лаборантом в самую закрытую лабораторию комплекса – ту самую, где проводили эксперименты на людях. И контроль надо мной только усилился. Я чувствовал, что лихо одурачил самого себя.

Единственное, что можно записать в плюс – так это то, что ко мне действительно приставили агента Рысь. То есть Тому. Правда, в неизменном сопровождении двух молчаливых охранников. Надо полагать, это было местью полковника за то, что я ходил к Толстопузу.

И теперь оставалось лишь скрипеть зубами и твердить себе, о том, какой я дурень.

Впрочем, у нас, сильных, есть одна весьма хорошая черта: в отличие от слабаков, мы не в падаем в уныние. И в подобных ситуациях всегда стараемся увидеть плюсы.

В моем случае это было непросто. Не могу сказать, что работа была из приятных. Более того – не надели меня Затворник силой, самое время полезть в петлю. Кстати, хочется надеяться, что он не проболтается начальству о моих особых качествах.

Здесь, в лаборатории, сухо называемой «Д-2», шла отработка на практике принципиально нового вида вооружений.

Честно говоря, я и подумать не мог, что за такой короткий срок эти ребята в халатах сумеют перевернуть собственное представление об основах мироздания. Хотя этого, возможно, и не требовалось. Требовалось облечь незнакомые виды вещества и энергии в удобные для использования формы.

В моем блоке под литерой «N» отрабатывался прототип устройства под рабочим названием «дырокол». Не знаю, откуда взялось название, возможно дело тут в форме спускового механизма. Эта штуковина действительно напоминала известный канцелярский прибор. А может, дело как раз в особенностях действия аппарата. В отличие от знакомых мне реликвий, вроде точечника, «дырокол» воздействовал на испытуемых избирательно, пробивая бреши в стройных рядах предполагаемого противника. Не знаю, по какому принципу происходила этот отбор – меньше всего меня волновали научные тонкости.

Обычно все происходило так: в камеру с прозрачной стеной загоняли десяток-другой ничего не подозревающих людей (судя по виду – каких-то бродяг. Наверное их просто подбирали на улицах – то ли за бутылку, то ли просто насильно). На одинаковых белых комбинезонах ярко выделялись крупные цифры: подопытные были педантично оприходованы и пронумерованы – конечно же, в интересах чистой науки.

На стеклянную стенку направлялся уродливый раструб прототипа, очкастый специалист что-то шустро писал в журнале и командовал мне, какие рукоятки крутить, чтобы на электронном табло высвечивались нужные ему цифровые значения. После чего произносил ханжеское: «Контакт!»

Хотя имел все основания честно сказать: «Огонь!»

И я послушно жал на рычаг.

Честно слово, хоть я и не был свидетелем ни единого смертельного исхода, но чувствовал себя пулеметчиком расстрельной команды. Люди через одного падали на пол, начинали биться в истерике, другие в ужасе наблюдали за происходящим. Специалист же удовлетворенно кряхтел и царапал что-то в журнале.