Дети смотрителей слонов - Питер Хёг

На тротуаре, в прелатском воротничке и с чётками в руках, напоминая всем своим внешним видом какого-нибудь шейха из пустыни или красивую картинку из рекламы танцевальной школы Ифигении Брунс, стоит мой прежний напарник по основному составу Якоб Аквинас Бордурио Мадсен.

Я усаживаю Якоба на сиденье рядом с собой. Можно без всякого преувеличения сказать, что «ягуар» забит под завязку. А ведь одному только моему брату требуется отдельный автомобиль. Но, наверное, не стоит сейчас жаловаться на тесноту.

— Я хочу поговорить с Тильте, — говорит Якоб.

— Ты опоздал, — сообщаю ему я. — Её похитили.

Он как-то тускнеет на глазах. Это свидетельствует, во-первых, о том, что ему что-то известно. А во-вторых, о том, что хотя у него появилась визитная карточка и призвание, и хотя он со времён отъезда с Финё неустанно перебирает чётки, сердце его по-прежнему осталось с Тильте.

Я показываю ему визитную карточку.

— Она обронила её, когда её похищали из квартиры, — говорю я. — Думаю, она что-то успела рассказать тебе.

Он прячет глаза.

— Полиция… — произносит он.

— Она в курсе дела. Тильте ищут. Машина, на которой её увезли, в розыске. Нам хотелось бы знать, что известно тебе.

Внутри него борются какие-то силы. Какие точно — неизвестно. Но одна из них — любовь. Она и побеждает.

— Тильте была у нас полтора часа назад.

— Что значит «у нас»?

— В Католическом университете. Она приходила ко мне туда. Рассказала всё. Очень коротко, но всё. О ваших родителях. О спланированном ограблении. Я отвёл её к офицеру.

— Офицеру?

— Одному из ватиканских офицеров. Приехавших в связи с проведением конференции. У Ватикана есть своё разведывательное управление. Оно в десять раз больше, чем датское.

В его голосе звучит некоторая гордость, как будто речь идёт о противостоянии миланского футбольного клуба и футбольного клуба Финё.

— Оказалось, он в курсе дела. Ему также было известно, что датская полиция обезвредила взрывчатку. Но у него не было никакой информации о ваших родителях.

Я несколько разочарован. Ничего нового он не сообщил. Я всё-таки надеялся, что Якоб Аквинас способен на большее, нежели медленный английский вальс.

— Зачем Тильте оставила в квартире твою карточку? — спрашиваю я. — Что она хотела этим сказать?

Он качает головой, у него нет ни малейшего представления об этом.

— О чём вы говорили? — спрашиваю я.

— Спадилло — это тот офицер — рассказал, кто, по его мнению, финансируют четырёх планеристов».

Теперь мне что-то становится ясно. Это как в футболе. Вратарь отбил мяч. До этого ситуация была какой-то туманной, но внезапно туман рассеивается, и всё проясняется.

— Я не разбираюсь в политике, — говорит Якоб, — речь шла об оружии. Существует некий синдикат. Крупный поставщик оружия. Официально они продают оружие только государственным военным ведомствам. На самом же деле они готовы продавать кому угодно. Это такая лоббистская организация. Ватикан и датская полиция считают, что именно они оплачивают «планеристов». Трудно поверить в это. Страшный грех. Отвратительно, правда?

Я кладу руку ему на плечо.

— Даже не обсуждается, — говорю я. — А какие-то имена назывались, Якоб?

Он пытается вспомнить. Нет сомнений: он бы предпочёл, чтобы я попросил его станцевать фокстрот.

— Какой-то судовладелец. Речь шла о каком-то судовладельце.

Я показываю на число тринадцать на карточке.

— А это, Якоб? Это как-то связано с судовладельцем? Адресом? Номером телефона?

Он ужасно переживает.

— Я как-то отключился. Она сидела передо мной… Тильте. Из окна со стороны сада светило солнце. Пронизывая кроны деревьев. Она была похожа на Деву Марию. Я вдруг почувствовал новое призвание. Казалось, услышал голос. Который сказал: «Она — твоё будущее!»

— Якоб, — прошу его я, — попробуй прокрутить время назад. Великие мистики, не исключая и католических, говорят, что какая-то часть человека всегда бодрствует. Даже посреди самой счастливой эйфории. Твоя бодрствующая часть, Якоб, что она слышала? Какая звуковая дорожка сопровождала Тильте в образе Девы Марии?

Взгляд его становится отсутствующим, потом проясняется.

— Она спросила про судовладельца. О том, как его зовут. Спадилло не хотел называть его имени. Она настаивала. Вы же знаете, как Тильте может настаивать.

Тут уж не поспоришь. Мы все, сидящие в «ягуаре», прекрасно знаем Тильте.

— Она наверняка добилась своего, — говорю я. — Одного-единственного ватиканского офицера Тильте могла бы размазать по стенке.

Он качает головой.

— Якоб, — продолжаю я, — сосредоточься на деталях. Как будто мы готовимся к соревнованиям. Спадилло говорит «нет», Тильте настаивает, он снова отказывается, и что потом?

— Тильте пошла в туалет. Потом вернулась. Оказалось, что дверь не открывается. Мы пошли туда. Очень странное дело. Обе двери в туалет были заперты. Но внутри никого не было. Нам удалось открыть двери.

— Хорошо, вы с офицером открывали двери, — спрашиваю я, — а где в это время находилась Тильте?

Он снова качает головой.

— Вы оставляли в комнате включённый компьютер? — спрашиваю я.

Он пристально смотрит на меня. Он вырос в добропорядочной датской семье, единственное, что напоминает о большом, страшном мире, это его имя. Он не может поверить в те предположения, которые сейчас возникают у него в голове.

— Но Тильте бы никогда, — бормочет он, — Тильте бы никогда…

Я молчу. Если бы Якоб Бордурио знал, как далеко Тильте готова зайти ради доброго дела, то он, возможно, спешно последовал бы ещё одному призванию, снова бы обратился к Католическому университету и долгой, тихой жизни с обетом безбрачия.

Афина Паллада всё это время молчит. Не исключено, что она погрузилась в переживания из-за того, что так и не перегрызла сонную артерию тому юристу. Но вдруг она наклоняется ко мне и берёт из моих рук визитную карточку.

— Это был тринадцатый номер, — говорит она. — «Пакгаузы, 13»! Нехорошее число. Одна из причин, почему я отказалась. Хотя они предлагали двойную цену.

Не знаю, обращали ли вы внимание на то, что все религии почти одинаково описывают рай. Если вы последуете нашему с Тильте примеру и ознакомитесь с иллюстрированными Библиями, различными мозаиками и картинами, а также брошюрами свидетелей Иеговы, то заметите, что согласно всем этим надёжным источникам рай как две капли воды похож на рекламу магазина «Садовый центр» у нас на Финё. Большая зелёная лужайка, посреди которой струится ручеёк, повсюду произрастают разнообразные цветы, на заднем плане деревья, а перед ними довольные люди, для которых смысл жизни состоит в том, чтобы провести воскресенье в окружении многолетних растений и садовой скульптуры.

При всём моем уважении к этим религиям хочу сказать, что мы с Тильте считаем это заблуждением. Лично я считаю, что если рай и существует, то он скорее должен быть похож на Фрихаун — район Копенгагена, по которому мы сейчас едем. Здесь находятся рестораны того же класса, что и «Свумппуклен» в гавани Финё, и призывно манящие магазины, при виде которых ты почти готов позабыть, что твою сестру похитили, а родителей могут посадить на двенадцать лет, если станет известно, что они задумали. Здесь находятся перестроенные пакгаузы с квартирами, для приобретения которых надо стать спортсменом-профессионалом, и одновременно с этим тут полно волнорезов, кранов, контейнеров и складов, маскирующих тот факт, что это теперь не настоящая гавань, а большая витрина.

При других обстоятельствах поездка по Фрихауну показалась бы мне удовольствием, но не сейчас. В голове неотвязно крутятся мысли о Тильте, и поэтому всё окружающее скорее похоже на триллер, ещё раз подтверждая следующий тезис: то, что мы видим вокруг, зависит в первую очередь от наших внутренних ощущений.

Мы проезжаем вдоль порта. Афина едет медленно. Справа от нас длинная набережная, на которой разворачивается идиллическая портовая жизнь перед длинным рядом складских строений. Мы видим указатель, на котором написано «Набережная пакгаузов» и «Пакгаузы 1–24». Мы у цели.

Перед пакгаузами пришвартованы яхты, жилые суда, старинный баркас, один из буксиров портовой службы — оранжевого цвета, и тут, если вы позволите, мне хотелось бы вспомнить, как когда-то в детстве отец читал мне книжку «Буксирчик Тугги», так вот, буксирчик этот женился как раз на таком вот оранжевом судёнышке — которое сейчас готовят к выходу рабочие порта, — а потом они жили счастливой буксирной жизнью до конца дней своих, и у них родилось много маленьких буксирят. Эта книга выводила Тильте из себя, помню, она несколько раз выражала желание определить автора на лечение — это было ещё до того, как она взяла напрокат гроб, так что мне трудно точно сказать, какое именно лечение она имела в виду.