Полет в неизвестность - Сергей Дмитриевич Трифонов

поздно, около одиннадцати, долго лежал в постели, наслаждаясь домашним комфортом. За четыре года он никогда не испытывал такого блаженства. Резко вскочил, отворил дверь балкона, впустив свежий осенний воздух, сделал короткую зарядку, побрился, долго нежился под горячими струями душа, выпил большую чашку кофе. Улыбаясь надел выглаженную женой форму, начистил до зеркальной чистоты новые хромовые сапоги и отправился гулять по Москве. Он плохо знал город, только центр, куда добрался на метро, купил билеты в Театр Маяковского на «Три сестры», бродил по улицам Горького, Малой Дмитровке, Петровке, вышел к Александровскому саду, затем к Большой Никитской и пошел, не зная того, к Садовому кольцу, любуясь тихими скверами с золотой и красной листвой, в которых бабушки выгуливали внучат. Дойдя до Центрального дома литераторов и увидев на нем табличку «Ресторан», почувствовал, что сильно голоден. В вестибюле его остановил привратник в ливрее, вежливо попросив показать удостоверение члена Союза писателей СССР. Савельев с приветливой улыбкой показал ему удостоверение военной контрразведки «Смерш», после чего бодрый старичок вытянулся в струну и отдал подполковнику честь:

— Милости просим, товарищ подполковник! Ваши товарищи у нас часто изволят откушивать. Милости просим.

Откушав сто грамм водочки с прозрачными ломтиками семги, борща по-полтавски и котлету по-киевски с жареной картошечкой и малосольными огурчиками, Савельев около часа наслаждался в фойе чтением свежих газет, удобно устроившись на большом кожаном диване. Привратник поглядывал на него с уважением. Савельев с разрешения дежурного позвонил Лене и объяснил план вечерних мероприятий.

Потом были прекрасный спектакль, ресторан с киндзмараули и шашлыком, прогулка по вечернему центру столицы. Неожиданно их остановил военный патруль, попросили документы. Капитан, старший патруля, возвращая Савельевым удостоверения, предложил:

— Товарищи офицеры, время позднее, на улицах хулиганят, давайте мы вас подвезем до дома. — Супруги не отказались.

А потом, а потом была радость бездонной любви, горячей и нежной, до конца не раскрытой и, казалось, безграничной, запоздалой и оттого ненасытной, без слов, без звуков, только трепет ресниц, только электрический ток…

Савельев погорячился, пообещав супруге двое суток семейного счастья. Ранним утром вторых суток отдыха и третьих пребывания в Москве зазвонил телефон. Усталым голосом генерал Барышников то ли приказал, то ли попросил:

— Товарищ Савельев, вам надо лететь в Дессау. Там что-то не так. Думается, зашевелились наши заклятые союзники. Жду сообщений.

Лена все слышала. Ей не не требовались никакие объяснения, она знала, чья она жена и где служила сама. Быстро вскочив с постели, босиком побежала на кухню готовить завтрак.

За столом и во время кратких сборов договорились (суток для этого, как водится, не хватило), рожать Лена будет в Ленинграде и жить останется там же, у свекра. На послеродовой период мама тоже переедет в Ленинград, будет ей помогать. Савельев настаивал, чтобы жена ушла из «Смерша», устроилась на работу в гражданское учреждение и не думала о куске хлеба. Его денежного и продуктового довольствия всей семье хватит с избытком. Провожая мужа в маленькой прихожей, Лена прижалась к его груди.

— Сашенька, миленький, ты не волнуйся, сделаем, как ты велишь. Ты, мой хороший, береги себя, мы все, — она положила его руку на свой живот, — будем очень ждать тебя.

* * *

На аэродроме в Дессау его встретил старшина Кулешов. Подхватив чемодан командира, он твердым шагом направился к сияющему, словно медный пятак, черному «хорьху», открыл дверь и торжественно произнес:

— Прошу, товарищ подполковник!

Савельев, обойдя машину по кругу, недовольно спросил:

— Это что за тарантас, Кулешов?

— Не тарантас это, командир, а машина представительского класса «хорьх».

— Я и без тебя вижу, что не Т-34. Я спрашиваю, откуда и зачем?

Кулешов ласково погладил идеальных обводов крыло машины, сдул с него пылинку.

— По приказу зампотылу майора Кубацкого. Командиру, сказал майор, такое авто по штату положено. Ну и «виллис» оставили для трудных дорог.

— Ладно, — буркнул Савельев, — разберемся. — И тут он заметил сидящего в тени на лавочке, у здания пункта управления полетами, майора Бурляева с чемоданом между ног.

Савельев подошел и, зажав в себе обиды, хотел попрощаться по-людски:

— Доброго вам здоровья, Бурляев, не поминайте лихом.

Майор поднялся со скамьи, затушил окурок, впился в Савельева злым, колючим взглядом.

— И вам не болеть, товарищ подполковник. — На протянутую Савельевым руку не ответил, убрав свои за спину. — Жизнь сложна, может, еще и свидимся. — В его словах звучала нескрываемая угроза.

Савельев, повернулся к машине, не сдержался, бросил через плечо:

— Не в ваших это интересах, майор.

Мягкие кожаные сиденья «хорьха», удобные и комфортные, идеальная работа подвески, чуть слышный шепот двигателя, легкое шуршание шин убаюкивали, Савельев после долгого рокота авиационных моторов сразу уснул. Проснулся от голоса Кулешова:

— Гляжу я, Александр Васильевич, молодая жена спать не давала? — Хитрющее лицо водителя отражалось в широченном зеркале заднего обзора.

— Завидно небось? Не болтай глупости, докладывай по существу.

— Есть докладывать. Профурсеток наших, переводчиц я имею в виду, слава тебе господи, всех демобилизовали, и майор Снигирев их одним днем скопом на самолете отправил в Союз. Иначе быть беде. Они ведь в массе своей решили не только наш штаб под себя подмять, — хохотнул Кулешов, — но и весь батальон майора Губенко оприходовать. Очень, знаете ли, настырный контингент.

— Вот тебе на! — удивился Савельев. — А кто же переводить будет?

— Так на их место, товарищ подполковник, целый десяток лейтенантов-цыплят прислали, выпускников институтов этого года. Парни пока робеют малость перед немцами, но, думаю, скоро обуркаются. Майор Бурляев позавчера вечером офицеров на отвальную пригласил, никто не пришел. Так он, бедолага, в одну харю — прошу прощения — надрался и всю ночь в столовой орал о круговой измене Родине, массовом предательстве и выдаче государственной тайны врагам партии и правительства. Потом носился в лесу с пистолетом в руке, искал за деревьями предателей и изменников. Майоры Снигирев и Губенко еле его скрутили и спать уложили. Беда!

— Да, Кулешов, беда. Сколько еще таких Бурляевых людям жизнь отравляют.

— И не говорите, Александр Васильевич. Как Москва, как супруга?

— Москва стоит, понемногу оттаивает, освобождается от светомаскировки, на улицах заметно прибавилось людей, много демобилизованных, детишек много. Люди приветливые, улыбаются. Улицы чистые, дышится легко. Но повсюду калеки, беспризорники, нищие. Говорят, по ночам лучше на улицах не появляться, обнаглели уголовники, грабят, раздевают, за кусок хлеба людей режут. С продуктами не очень, карточки пока не отменяют, а промтоваров нет совсем. Лена служит, если все будет нормально, к концу января родит. Тебе от нее огромный привет.

— Спасибо. Повезло вам, товарищ подполковник, Сизова, простите, Савельева — надежный, крепкий человек, образованная, культурная, вас очень любит. Берегите